У лорда неприятности

— Клянусь святым Петром! — взревел он, когда грудь пронзило наслаждением, а на глаза невольно навернулись слезы. — Вот что вы чувствуете? Боже милостивый, Плам, сделай тоже самое и с другим, пока я не скончался на месте!

Плам гортанно засмеялась. Этот смешок отдался во всем теле Гарри, вплоть до пальцев на ногах. Она наклонилась и пощекотала кончиком языка второй сосок.

— Мне нравится твой вкус, Гарри. Я именно так это себе и представляла — ты знойный, мужественный и очень, очень приятный.

Гарри хватанул ртом воздух — сладкие губки Плам сомкнулись на втором соске, начали нежно посасывать и потягивать, и Гарри показалось, что сейчас он действительно запылает огнем.

— Хватит, — хрипло шепнул он, пытаясь вывернуться, чтобы наконец-то вонзиться в нее.

— Еще нет, — ответила Плам, снова толкнув его на кровать. — Я не закончила. Я еще не рассмотрела тебя. Ты так хорошо сложен. Я хочу тебя потрогать. Хочу ощутить. Хочу поцеловать так, как ты целовал меня. Хочу почувствовать тебя на вкус, муж мой. Тебе это понравится?

На этом вопросе мозг Гарри перестал функционировать. Гарри не мог говорить, не мог думать, мог только смотреть на нее широко распахнутыми, безумными, полными надежды глазами и энергично кивать. Плам улыбнулась, и эта улыбка заставила его сильно напрячь и сжать ноги, чтобы не излить свое семя прямо в ту же секунду. И тут Плам наклонила голову и поцеловала его в живот. Гарри застонал от наслаждения.

— Ты такой твердый, Гарри, — везде, кроме живота. Я уже говорила, как сильно люблю твой живот? — Плам начала целовать тонкую полоску волос, бегущую вниз по животу. — И ноги твои люблю. У тебя бедра как у наездника — длинные мышцы и красивая форма.

Он стиснул зубы. Плам целовала бедро, сомкнув пальцы на двух мягких шарах у него между ног. Они мгновенно сжались, предвкушая новые прикосновения, наслаждаясь тем, как она легонько царапала ногтями нежную плоть.

— Святые небеса, — простонал Гарри, напрягшись каждой мышцей и ожидая новых прикосновений. Плам тепло дышала ему на кожу. Теперь настал его черед вцепиться в простыню, сминая ее между пальцами, чтобы удержаться, не схватить Плам и не вонзиться в нее, объявляя ее своей.

Она прикоснулась пальцем к самому кончику естества, размазывая выступившую там жидкость.

— Мне кажется, не так уж приятно, когда он такой твердый, муж мой. А ты просто пылаешь — я чувствую, как отсюда исходит жар. Мне и в голову не приходило, что можно быть таким знойным, но ты распален и все же кожа здесь нежная как бархат. Твой огонь похож на тот, что пылает во мне. Ты заставляешь меня гореть еще сильнее.

— Святая Женевьева, Плам, ты превратишь меня в зверя! — выдохнул Гарри, не чувствуя больше ничего, кроме восторга, который она в нем разбудила.

— Когда я трогаю тебя, у меня внутри все дрожит. У тебя тоже? Тебе это нравится?

Гарри откинул голову назад, толчками вонзаясь в ее ладонь, не в силах удержаться, не сознавая ничего, кроме восторга, который она ему дарила. Из его горла вырвался клокочущий звук — Плам опять склонилась над ним, разметав волосы по бедрам, будто пролились чернила, и снова начала дразнить языком самое чувствительное место. Гарри дернулся дважды, трижды и ликующе взревел, достигнув пика.

— Ой, мамочки! — через несколько секунд произнесла Плам. Гарри, слегка вздрагивая, лежал на кровати, слишком изможденный, чтобы открыть глаза. Он знал, что увидит, когда все же сумеет их открыть, и щеки его при этой мысли порозовели. Плам сделала то, чего не удавалось до сих пор ни одной женщине: он окончательно оскотинился.

— Как интересно. Я раньше никогда не видела, как это происходит. Очень познавательно.

Гарри почувствовал, как качнулась кровать, приоткрыл один глаз и увидел, что его жена босиком шлепает к умывальнику. Ее длинные волосы чуть покачивались прямо над очаровательной попой. Она намочила салфетку, вернулась обратно к кровати и стала смывать все с Гарри с такой нежностью, что он едва не возбудился снова. Его щеки от заботы Плам покраснели еще сильнее, и Гарри искренне обрадовался, когда она закончила и отнесла салфетку на место. Он знал, что должен сделать теперь, но все его инстинкты кричали об обратном. Это нечестно и неправильно — почему он должен просить прощения за естественную реакцию? Ведь виновата только Плам, это она совратила его руками и губами. Он хотел сделать все как положено, но она настояла на своем, а он, как джентльмен, конечно же, позволил ей это. А теперь, пожалуйста!

Теперь ему придется извиняться перед женой за свой эгоизм, хотя на самом деле только она виновата в том, что он утратил над собой контроль!

— Приношу свои извинения, мадам, — выдавил Гарри и лег на бок, повернувшись к ней спиной.

— Извинения? За что?

Боже милостивый, она что, хочет, чтобы ему стало еще хуже?

— Приношу свои извинения за необдуманный поступок.

— За какой необдуманный поступок? — удивилась Плам. Она взяла его за бедро и слегка потянула к себе, но Гарри не шелохнулся. Он не будет на нее смотреть, он, наверное, никогда больше в своей (теперь такой жалкой) жизни не сможет на нее посмотреть. — Гарри? Ты на меня сердишься? Я причинила тебе боль? Мне казалось, что тебе нравилось. Что я сделала не так? Хочешь, я снова тебя потрогаю?

Гарри, выдохнув, застонал и дернулся, едва пальцы жены снова сомкнулись на его естестве. Он все еще был возбужден, все еще хотел погрузиться в ее тепло. Он хотел видеть, как ее глаза затуманиваются страстью, как она достигает пика, хотел почувствовать, как она изгибается и мечется под ним, пока он ее заполняет. Гарри передернулся от усилия удержать себя в руках, а ее ладонь уже снова исследовала его, ласкала и гладила, доводя до полного возбуждения.

— Гарри? — Она жарко дохнула ему в ухо. — Я рада, что смогла доставить тебе удовольствие. Я же почувствовала, как сильно тебе это понравилось, и тоже была счастлива. Может быть, мы снова разделим эту радость?

Мышцы Гарри задрожали, и выбор был сделан. Он перевернулся, прижав ее своим телом, раздвинул ей ноги и устроился у входа.

— Посмотри на меня, Плам, — потребовал он, прижимаясь к ее теплу. Она приглашающе приподняла бедра, ресницы ее затрепетали, и глаза открылись. — Я хочу смотреть на тебя, когда буду овладевать тобой. Я хочу видеть, как твои глаза наполнятся страстью, когда я буду глубоко входить в тебя. Хочу видеть, как ты теряешь голову, когда я вонзаюсь в тебя. Хочу видеть, как ты задыхаешься от наслаждения. Хочу видеть тебя, свою жену.

Он медленно вошел в нее, и его душа запела от счастья, а ее тело приглашающе растянулось. Ее мышцы крепко удерживали его и неохотно отпускали, когда он выходил. Он двигался в ритме, который выбрала Плам, ее бедра ударялись о его, ее губы слились с его, когда он наклонил голову, чтобы глотнуть ее сладости. Она вцепилась в его плечи, и ее ногти вонзались в них, а с губ срывались негромкие восторженные стоны, без слов побуждая его двигаться быстрее, вонзаться глубже и сильнее. Ее руки скользили по его спине к ягодицам, прижимая все крепче, крепче. Он рычал, стремясь отдалить собственный пик до тех пор, пока не приведет на вершину ее, он отказывал себе, наслаждаясь ее криками восторга. Он хватал ртом воздух, удерживаясь от желания немедленно излиться в нее, он хотел, чтобы ее пламя питало и разжигало его собственное, приводя его на вершину, какой он никогда не знал раньше. Ее руки скользнули по его спине, ноги обвили талию, и Плам укусила его за шею.

— Всемилостивый святой Петр! — вскричала Плам, принимая его еще глубже. — Я люблю тебя, Гарри! Ты моя жизнь, моя плоть и кровь, ты мое все! Боже милостивый, как я тебя люблю!

И когда ее внутренние мышцы сжались вокруг него, Гарри словно вобрал в себя ее восторг и с усилием, которое походило на чудо, выскользнул из ее тела за миг до того, как излил семя. Ее слова эхом отдавались в его ушах, заполняли, делали их двоих единым целым, соединяли с ней так, как он и представить не мог. Изливаясь на ее бедра, он выкрикнул ее имя и в тот момент понял, что не сможет без нее жить. Она была его возвращением домой, его надежной гаванью, и глубоко внутри он знал, что его душа неразрывно связана с ее, что они переплелись навеки и ничто в мире не сможет их теперь разъединить. Плам была его единственной истинной любовью.