Без ума от герцога

Джеймс закрыл глаза. Джеку это не понравится. Его любимый сюртук погиб.

— Не нужно так тревожиться. — Обойдя его, Элинор разглядывала ткань. Потом сунула руки под сюртук, чтобы снять его. Я делала это много раз.

Джеймс с высоты своего роста глянул на ее макушку, линию плеч, выпуклость груди, почти касавшейся его.

— Да, вы говорили.

Она посмотрела на него, замерев. Они почти сплелись. Ее руки под его сюртуком, их тела так близко.

«Ты решил больше этого не делать… Ты также обещал вернуть Джеку сюртук в целости и сохранности…»

Леди Стэндон подвинулась еще ближе, сунула руки еще глубже и принялась стаскивать сюртук с его плеч.

Она так близко, Джеймс отчаянно старался сохранить здравомыслие.

«Выдай ее за кого-нибудь и побыстрее, пока… Пока ты окончательно не погиб…»

Но она также быстро отошла с сюртуком в руках и устроилась на диване. Потом, словно чтобы опрокинуть еще один ушат холодной реальности на его чувства, вошла мегера-экономка с подносом.

— Мисс сказала, что вы хотите чаю. Его немного, но это все, что у нас есть. — Плюхнув поднос на стол, она посмотрела на Джеймса и неодобрительно фыркнула: — Вы перекусить пришли?

Джеймс понятия не имел, как ответить на такой бесцеремонный вопрос. Взгляд Элинор говорил, что она тоже шокирована.

Тем временем экономка неторопливо окинула его взглядом с головы до ног.

— Деловые люди так себя не ведут.

— Миссис Хатчинсон! — одернула ее Элинор.

— Это само собой ясно, — обиделась экономка и вышла.

— Видимо, она немного выпила, — объяснила Элинор.

— Немного?

Оба рассмеялись.

— Теперь я сошью швы, а вы пока подкрепитесь чаем с лепешками, — улыбнулась ему Элинор. — Миссис Хатчинсон компенсирует недостаток манер умением готовить.

Элинор налила ему чаю, положила на тарелку лепешку и вытащила из корзинки нитки.

— Пожалуйста, это много времени не займет. Могу себе представить, как вы проголодались.

«Проголодался по чему-то иному, чем эти лепешки», — хотелось ему сказать. Потом он откусил кусочек и понял, почему держат таких строптивых слуг.

— Как это может быть?

— Они замечательные, правда? — улыбнулась Элинор, вдевая нитку в иголку. — Трудно поверить, что она училась своему делу в трущобах Севен-Дайалс. Гм, кулинарной части дела!

Джеймс молча смотрел на вкусный кусочек. Можно только вообразить, какого сорта это дело, учитывая замашки миссис Хатчинсон.

— Мне нравятся сельские портные, — сказала Элинор. — Они понимают, что у сюртука может быть не одна жизнь, и всегда оставляют запас в швах. Иначе я не смогла бы его расставить для вас. Когда я это сделаю, вам в нем будет гораздо удобнее.

— Никогда не знал, — удивился Джеймс, больше думая о том, что скажет Джек, увидев последствия рукоделия леди Стэндон. Но если она может расставить сюртук, Ричардс, вероятно, сможет убрать ткань в швы, и Джек ничего не заметит. — Провинциальный пошив, говорите?

— Да. Я люблю провинцию. Если моей ноги больше никогда в Лондоне не будет, я стану счастливейшей женщиной на свете.

— Я понимаю вас, — не задумываясь, сказал он.

— Вы из провинции? — подняла она глаза. — Откуда?

— Из Сомерсета, — осторожно ответил он. Это был честный ответ, но Джеймс мог упомянуть еще полдюжины графств, где имел дома и земли.

Работая, Элинор задумалась.

— Нет ничего лучше, чем приятное имение, хорошее пастбище и место для долгих прогулок.

Искренность ее слов и последовавший за ними вздох тронули его сердце.

— Да, это чудесная жизнь, — согласился он.

— Уж куда лучше, чем экономить и жить в Лондоне. Но что я говорю, вы не хуже меня знаете, какие тут цены.

— Что есть, то есть. — Джеймс постарался произнести это с пониманием и сочувствием.

Поскольку он никогда не замечал разницы.

Жизнь герцога всегда обходится дорого, где ни живи. Расходы, которых требует титул, и надежды, которые приходят вместе с ним, были частью его жизни, и он не замечал, что другим не так повезло.

Хотя он не упустил иронию ее желаний. Леди Стэндон тоскует по простой сельской жизни.

— Леди, которая стремится стать герцогиней, нужно лишь маленькое имение и хорошие луга?

— Это выглядит несколько противоречивым, — рассмеялась она, но мне нужен муж, который может обеспечить безопасность мне и сестре.

Опять эта упрямая решимость отказаться от собственного счастья ради сестры.

— Вы решили отправить эту проказницу в Ньюгейт до совершеннолетия? — поддразнил он.

— Думаю, Бедлам больше подойдет, — ответила Элинор. — Тия ужасная озорница, но она все, что у меня осталось, и я ничему не позволю встать на пути, пока не увижу, что сестра надежно устроена. — Она помолчала. — В нужное время. И ни минутой раньше.

— Я могу это понять, — согласился он.

— Из-за дочери?

Джеймс кивнул. Арабелла! Она слишком Тремонт и слишком дочь своей матери. Не будь он бдителен, она сбежала бы с каким-нибудь художником или прохвостом, объявив о безумной любви и тому подобной чепухе.

А как насчет любви, которая превращает разумных людей в глупцов?

Он глянул на себя. Как насчет герцога, который притворяется простолюдином?

— Возможно, я смогу добыть рекомендации для вашей дочери, — сказала леди Стэндон. — Я немного знакома с леди Джерси, она всегда благоволила ко мне.

— Нет-нет, спасибо, — торопливо ответил Джек, вспомнив кипы приглашений, скопившихся за неделю, которую они провели в Лондоне.

— У вас есть кто-то, кто ей поможет? — настаивала леди Стэндон. — О Господи! Я не собиралась любопытничать, это просто…

— Да, я понимаю. Вы очень добры. — Джеймс обдумывал, как отклонить это предложение, чтобы не выглядеть… гм… глупо. — У меня есть невестка, — сказал он. — Она предложила помощь. И у меня есть кое-какие связи.

Леди Стэндон вежливо улыбнулась, но он понял, что она вряд ли считает это разумным.

— Возможно, вам следует заглянуть в «Холостяцкую хронику» герцогини. Вы можете найти кого-нибудь для дочери.

— Не думаю, — начал он, и лишь потом сообразил, от чего отказался.

От шанса заглянуть в эту ужасную книжицу и увидеть, что там написано о нем.

Но не успел он высказаться, как она продолжила:

— Думаю, вы лучше знаете, что нужно вашей дочери.

— Уверен, она сделает хорошую партию, — ответил Джеймс, все еще проклиная себя за то, что отказался от предложения заглянуть в писанину герцогини.

— Да, конечно, — сказала Элинор. — Вы говорите как настоящий отец.

— Надеюсь. — Он прекрасно знал, что ничего не сделал, чтобы помочь Арабелле найти достойную пару. Совсем наоборот.

— А вы?

— Что я? — поднял на нее глаза Джеймс.

— Вы сделали хорошую партию, когда женились?

Честный заботливый свет ее голубых глаз застал его врасплох.

— Думаю, да, — признался он, шокированный тем, что сказал так много на тему, которую вычеркнул из своего сердца, из своей речи.

— Она давно умерла? — тихо спросила леди Стэндон. — О Боже! Я снова любопытствую. Пожалуйста, простите меня… я не имею права…

Джеймс покачал головой:

— Нет, миледи, это не секрет. Моя жена умерла во время родов.

Элинор вздрогнула.

— Неудивительно, что вы больше не женились. После такого потрясения.

— Да, именно, — ответил Джеймс, но совсем по другой причине.

«Родерик! Родерик! Я выйду только за него! — кричала в лихорадочном бреду Ванесса. — Родерик, где ты?» В ее криках не было ни слова о Джеймсе и о новорожденной девочке. Все ее мысли были только о мужичине, которого она любила и от которого отказалась ради благополучия семьи. Ради того, чтобы стать герцогиней Паркертон.

Ванесса никогда не любила его. Ее улыбки, вздохи, свет в глазах предназначались другому. Джеймс отошел от ее смертного ложа, пронзенный правдой, о которой никогда не подозревал. Она любила его титул, а не его самого.

В ту мрачную ночь и последующие за ней долгие годы Джеймс думал, что сойдет с ума. Но не сошел. И жизнь продолжалась.