Мадам Флёр

– Вы боялись потерять самое себя? – понимающе спросил виконт.

Лицо ее просветлело.

– Да! Как правильно вы это сказали! Потерять самое себя, свою сущность, отдать ее другому человеку и не получить ничего взамен – разве это не уничтожает личность, не разбивает ее на мелкие осколки, оставляя доживать невыразительную оболочку? Я боялась своего мужа. Сразу начала его бояться. Он приобрел жену, которая должна была родить ему наследника, и он… всеми силами старался, чтобы наследник появился.

– Он был… жесток с вами? – произнес виконт, старательно подбирая слова. Сезар не ведал, как высказать то, что так желал спросить. Но Флер, кажется, его поняла.

– Сначала – нет. Он был грубым. Я даже удивилась поначалу, как может человек знатного происхождения не быть утонченным – в то время я еще верила в утонченность, хотя теперь знаю, что она не так уж часто встречается в людях. Для этого нужно родиться с доброй и открытой душой, а душа моего мужа… да я не знаю, имелась ли она у него. Иногда он казался мне механической куклой, которая по прихоти создателя открывает глаза и рот и говорит что-то. А иногда он словно превращался в самого дьявола. У него случались вспышки гнева, и однажды я попалась ему под руку и… я не хочу говорить об этом. – Флер глубоко и прерывисто вздохнула. – С тех пор я училась чувствовать, когда он начинает кипеть, и запиралась от него в спальне – единственном месте, где я могла укрыться. Однажды он пытался взломать дверь, но та выстояла. Замок де Виньоль гораздо лучше, чем наш…

Виконт молчал, неотрывно глядя на нее. Сколько же мужества потребовалось этой женщине, чтобы противостоять озлобленному сильному мужчине! И если шевалье де Виньоль был таким мерзавцем, возможно, он и заслуживал гибели. Возможно – но от ее ли рук?

Словно услыхав его мысли, Флер произнесла:

– Но он не был совсем жестоким, нет. Он щадил меня. Со временем я узнала о нем многое из того, что не принято говорить в приличном обществе, и все же это говорится. Произносится шепотом и на ухо, однако доносится до тех, кто заинтересован. Мой муж часто посещал… продажных женщин, – она выговорила это с усилием, – и с ними обходился далеко не так, как со мной. От меня ему нужен был наследник, а от них – ничего, только удовлетворение его похоти. И он… Нет, я не желаю вам об этом рассказывать.

– Я вас понял. Продолжайте.

– Да. Так вот, шли месяцы. Я узнавала Жоффруа все лучше и лучше, и мне казалось, я попала в непрерывный кошмар, хотя по большей части это было невыразимо скучное существование, а кошмаром я его делала сама, своими мыслями и страхом. Когда я была ему не нужна – а муж не нуждался во мне большую часть времени – я оставалась предоставлена самой себе, только за мною постоянно следили. У Жоффруа имелся слуга, Эсташ, преданный моему мужу. Отвратительный тип. Я всегда подозревала, что он из тех, кто нарушал закон. Он был крепкий и сильный, и он глаз с меня не спускал.

– А ваша семья?

– Отец получил от Жоффруа деньги, но их ненадолго хватило, и не досталось всем кредиторам. В конце концов, отец к нам пришел. Мой муж выслушал его, а потом сказал, что денег больше не даст – тем более что я, по всей видимости, бесплодна, а он женился на мне только ради продолжения рода. К тому моменту у меня уже не осталось иллюзий. Я поняла, как поступил со мною мой отец, и на что он поймал меня; поняла, из какого теста слеплен муж. И я думала: что же дальше? Время шло, а ответ все не появлялся. Отец озлился на Жоффруа за его отказ и перестал даже со мной общаться, и матери запретил. Потом… потом они умерли. – Флер сглотнула. – И наши земли ушли за долги. Ничего не осталось.

– И что же сделал ваш муж?

Госпожа де Виньоль пожала плечами.

– Что он мог сделать? Я осталась при нем. Он все еще возлагал на меня надежды, но чем дальше, тем меньше. Он стал чаще срываться на меня, иногда распускал руки. – Снова этот простонародный говорок. – И еще… в какой-то момент ему пришла в голову мысль, что так и будет. Что я не понесу ребенка. Он желал наследника, а я не могла его дать. И он спросил у меня – что ему делать? Так спокойно спросил, издевательски. «Разве что, – произнес он задумчиво, и тогда я с ужасом осознала, что он уже обдумывал эту мысль, – ты бы скончалась, как твои папенька и маменька, и я мог бы выбрать себе хорошую жену, здоровую». И он взглянул на меня с этаким значением. Тогда я поняла, что он хочет меня убить.

Виконт молчал.

– Вы мне не верите? – беспомощно спросила госпожа де Виньоль. – Вы думаете, я все это придумала? Но я знаю, как было. Ему понравился мой ужас. Он стал дразнить меня, намекать, что убьет. Что от моей смерти ему будет больше выгоды, чем от жизни. Думаю, он надеялся, что я помешаюсь и наложу на себя руки, избавив его от необходимости делать грязную работу. Только во мне взыграл дух противоречия. Я не желала поддаваться этому дурману, я сохраняла ясную голову и ждала возможности сбежать. Словно предчувствуя что-то, Жоффруа велел Эсташу неотступно находиться рядом со мной, если я решусь выйти из замка. Я и так почти не выезжала, а тут и вовсе прекратила. И я говорю это сейчас не для того, чтобы оправдать себя, а для того, чтобы вы поняли…

– Я не жду от вас оправданий. Лишь фактов, как вы их видите.

– Я женщина, мои факты – это чувства, – грустно улыбнулась она и допила вино из своего бокала одним глотком. – Тем не менее… Он хотел меня убить, определенно. Он стал об этом прямо говорить. Я думала о том, как бы сбежать, но куда мне было идти? Родных не осталось, и друзей у меня не водилось. И мне стало казаться, что лучше уж закончить свою жизнь в сточной канаве, чем от руки этого человека, который по недоразумению звался моим мужем. Я решила бежать, но не знала, как. Эсташ следил за мною, будто сторожевой пес…

Флер перевела дыхание и заговорила теперь жестче, деревяннее.

– В тот вечер, о котором я до сих пор боюсь вспоминать, стояла отличная погода, весна уже наступала. Мой муж приехал из Бордо и был не в духе. Я шла по коридору мимо его кабинета, когда услышала, что он отсылает Эсташа с каким-то поручением. «А как же мадам?» – спросил Эсташ. «Да забудь ты о ней, – велел Жоффруа, – я думаю, она весь вечер просидит у себя в спальне. Несчастная дурочка молится. Лучше езжай и побыстрее уладь это дело». Мой муж всегда был невеликого мнения о моем уме… Я спряталась у себя прежде, чем меня заметили. Судя по голосу Жоффруа, он собирался провести вечер дома и уже начал возлияния по этому поводу. Он всегда много пил. И я подумала: если Эсташа не будет, и если мой муж выпьет и заснет, как то часто бывало, я смогу уйти. Я сяду в почтовую карету и уеду подальше отсюда. У меня же есть кое-какие деньги и драгоценности, все это я возьму с собой, и смогу работать гувернанткой или горничной в богатом доме… где-нибудь в Англии или в Голландии. Путешествие не пугало меня. Это был мой шанс. И я стала собираться.

В камине треснуло, рассыпаясь искрами, пахучее сосновое полено.

– Я переоделась в дорожное платье, собрала небольшую сумку – так как знала, что идти придется быстро, и я не смогу нести нечто тяжелое. И вот, прислушавшись, я вышла из своей комнаты. Был девятый час, уже стемнело. Ни звука не раздавалось в замке, и это было жутко. Как будто умерли все, а я осталась в живых одна на всем белом свете. Моя горничная, которой я никогда не доверяла, наверняка сидела на кухне вместе с другими слугами, и хотя обычно ее отсутствие меня не радовало, сегодня это оказалось только на руку. Я прошла по коридору к центральной лестнице – лишь спустившись по ней, можно было покинуть дом. Я знала, что через кухню мне не пройти, и через парадную дверь уходить слишком опасно, меня могут заметить; но оставался еще выход в сад, по коридору мимо кладовых, им-то я и собиралась воспользоваться. Только моим планам не суждено было осуществиться. Выйдя на лестницу, я нос к носу столкнулась с Жоффруа. Он поднимался, видимо, из гостиной, где сидел иногда вечерами. В руке у него была бутылка; похоже, он пил прямо из горлышка.