Встречи и разлуки

Он подошел прямо ко мне и поцеловал меня у всех на глазах.

— До свидания, Линда, — прошептал он мне на ухо. — Не беспокойся, дорогая!

— Береги себя, любимый, — сказала я, и он ушел.

Наверно, сегодня вечером в газетах появятся снимки нашего прощания, но мне все равно!

Через две недели мы поженимся, и наши имена соединятся, нравится это кому-то или нет.

А вот и машина.

Слава Богу, мне не придется ни с кем разговаривать по дороге. Я смогу думать о Гарри, и, если я заплачу, никто об этом не узнает.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Гарри впереди! Я читаю это повсюду, на плакатах и афишах. Я так рада, мне просто не верится.

Немецкий аэроплан второй, затем голландский, а еще два английских намного отстали.

О, я так горжусь Гарри, так горжусь! Самое трудное — чтобы никто не узнал, как много он для меня значит, потому что все говорят только о нем и о соревновании.

Когда я вижу его имя в газетах, сердце у меня замирает от радости.

Как он должен быть доволен! И все это благодаря моему талисману и, быть может, моей фотографии у него в кармане.

Интересно, думает ли он обо мне столько же, сколько я о нем?

Вчера я легла и никак не могла уснуть. В газетах писали, что видимость плохая и что некоторые самолеты попали в шторм.

О Гарри там только говорилось, что с ним все в порядке. Сегодня утром я нарочно встала пораньше, чтобы купить утренние газеты, и первое, что я увидела на улице, был плакат с именем Гарри.

В «Дейли экспресс» его фамилия во всех заголовках и снимки, где он целует меня на прощание, но моего имени там нет. Подпись под снимком гласит:

«Гарри Рамфорд, надежда Англии в перелете Лондон — Монголия, прощается с подругой».

Придя в ателье, я не сказала никому ни слова, и только Клеона знала, чего мне стоит держаться естественно и непринужденно. Как медленно тянется время! Я думала, что день никогда не кончится.

Когда я наконец смогла вырваться, я побежала в «Баркли» взглянуть на последние сводки новостей, но их было мало, говорилось только, что Гарри пролетел несколько городов.

Сейчас уже около часа, и через пять минут я смогу опять пойти в «Баркли», чтобы узнать последние известия. Мне придется позволить Пупсику угостить меня завтраком, чтобы прочитать новости прямо с телеграфной ленты.

Вероятно, Пупсик снова сделает мне предложение, у него это вошло в привычку. Я надеюсь, что, несмотря на то состояние возбуждения, в котором я нахожусь, я не делаю ничего такого, чтобы поощрять его. Впрочем, он и не нуждается в поощрении.

Еще три минуты… кажется, машина Пупсика уже у дверей. Какое счастье! Еще несколько минут, и я узнаю все о моем любимом!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Я очень жалею, что вечером не осталась дома. Мне совсем не хотелось выходить. Но Пупсик уговорил меня, и мы отправились на вечер к леди Мэриголд.

Не знаю, почему мне раньше казалось, что «Савой» — самое замечательное место в мире.

Сегодня здесь ужасно. Мне противны все эти люди, и оркестр мне тоже противен, а больше всего раздражает наша компания.

Если бы я не боялась обидеть леди Мэриголд, я бы давно уже ушла, но она всегда была очень любезна, и мне не хочется показаться невежливой, в особенности поскольку мне известно, что это Пупсик настоял на приглашении, не спросив ее согласия.

Пупсик дуется, потому что я нагрубила ему, и пригласил танцевать какую-то американку с таким пронзительным голосом, которая просто увивается за ним.

Я была резка с Пупсиком, так как не могла придумать, что ему ответить, когда он спросил, почему я не надела его кольцо.

— Потому что не захотела, — сказала я.

— Думаю, вам лучше было бы надеть мой подарок, чем эти дешевые бриллианты.

Он сказал это о кольце, подаренном мне Гарри, что, естественно, вывело меня из себя.

— Оставьте меня в покое. Неужели я не могу надеть что хочу, не спрашивая у вас разрешения? Если вы будете продолжать в таком духе, я перестану с вами видеться, только и всего.

Пупсик удалился с видом оскорбленного достоинства, оставив меня с одним из этих бесцветных юнцов. Уж не ускользнуть ли мне отсюда, чтобы узнать новости?

Я могу притвориться, что мне надо, например, попудрить нос — да, это отличная идея…

Мне все удалось. Я опасалась, что этот идиот привяжется и тогда действительно придется идти в уборную. Интересно, где у них здесь телеграф? Спрошу у этого мужчины…

Что? Что он говорит? Он сам не знает, что он говорит! Неправда! Это неправда! Он лжет! Он сам не знает, о чем он говорит! Где же телеграф? Что там написано? А, вот! Я читаю:

«Гарри Рамфорд на «Спидвее 660» разбился о склон горы Леникс, самолет загорелся, пилот погиб».

Не может быть, этого не может быть! Здесь какая-то ошибка… Гарри, мой Гарри… мертв! Я порвала ленту… Нет, не хочу, неправда… Почему эти люди смотрят на меня так странно?

Я должна отсюда выбраться — уйти, неважно куда, лишь бы уйти… Не может быть… Гарри погиб, сгорел, какой ужас! Я задыхаюсь… Мне дурно… Наконец я вышла на улицу, здесь прохладнее… О Гарри, мой Гарри! Куда же деваться?

Что мне делать? Почему я тоже не умерла? Почему я до сих пор жива? Смеющаяся Линда у него в кармане сгорела, и маленький золотой аэроплан, он тоже разбился вместе с ним…

Мне дурно… Я не знаю, где я, я раньше никогда не бывала на этой улице… У меня такое чувство, что я сейчас упаду, потеряю сознание, умру… Но это глупо… как я могу умереть, ведь я не в горящем самолете… Нужно чего-нибудь выпить…

Теперь мне лучше, голова уже не так кружится… Мне не следовало пить портвейн, а что я хотела, я не помню…

Я должна еще выпить, прежде чем вернусь домой. А ведь мне придется когда-нибудь вернуться, вернуться туда, где мы были так счастливы с Гарри вдвоем…

Гарри уже никогда не вернется домой, я не стану его женой, нам никогда больше не жить в маленькой гостинице в Девоншире…

Странно, как это огонь может сжечь кого-нибудь, сжечь совсем. Гарри такой сильный, у него такие широкие плечи, такие сильные руки, — и все это сгорело, — а я осталась, я одна. Боже мой!.. Ведь я так и сказала ему однажды…

Осталась Линда — вот эта Линда, — не та, которая смеялась, та сгорела вместе с ним, у него в кармане…

Почему этот человек повторяет все одно и то же: «Пора, джентльмены, пора…» Что пора? О, я знаю — пора домой, мне пора возвращаться домой.

Идет дождь, сильный дождь… Дождь должен потушить огонь. Если бы шел дождь, самолет бы не сгорел… Забавно, правда? Неплохая получилась шутка — дождь потушил горящий самолет…

Надо рассказать Гарри… Кругом вода, везде вода, сверху, снизу, — я вся промокла. Бедная Линда, так сыро и холодно, а до дома ей еще далеко, и она так устала…

Если бы сейчас подъехал Гарри в своей большой машине, он бы довез меня домой… в целости и сохранности… в целости и сохранности.

Господи, как далеко, сколько мне еще идти? Почему же Гарри не едет?

Что написано на этом плакате? Я не могу разобрать, да что же это? «Гарри Рамфорд погиб!» Неправда! Этого не может быть! Я не верю, слышите, не верю, будьте вы прокляты! Сорвать его, разорвать в клочки, растоптать! Ложь, возмутительная ложь!

Не мог он погибнуть, я не верю, он жив! О Боже, что я здесь делаю? Почему я вся мокрая?

О Гарри, Гарри!..

Какой симпатичный человек, поймал мне такси, а у меня нет денег. Нет, есть! Вот десять шиллингов, сколько я ему должна?

О Гарри! Гарри больше нет!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Я не могу думать. Я ни о чем не могу думать. Понять не могу, о чем они все говорят. Мне становится немного легче, когда я выпью — тогда все забывается.

Не помню, как я вчера добралась домой, должно быть, шла пешком. Туфли насквозь мокрые, как и все вещи, которые валяются посредине комнаты, где я их бросила.

Я не буду плакать. Я не хочу плакать. Я послала сына хозяйки за газетами. Он принес мне их. Во всех газетах фотографии Гарри.