Крепостной княжич

История о нападении на дочь князя Домбровского так потрясла всю округу, что ежедневные визиты то одних соседей, то других, приезжавших справиться о здоровье хозяйки и поглазеть на её спасителя совсем замучили Дарью. Ежедневные приемы гостей с обильными обедами и ужинами задавали работы Марфе и всем в доме. Марфа не раз благодарила Дашу от всего сердца, что та догадалась набрать помощников, иначе ей бы ни за что не справиться. Даша устала придумывать различные причины случившегося, чтобы не выдавать истинных. К тому же все эти приемы отнимали у неё возможность быть с её Никитой, любимым и желанным еще больше чем прежде, который тоже с тоской глядел на окна усадьбы и как никогда понимал, что рано или поздно эта сказка закончится, особенно с приездом князя. Даша больше не выходила к ужину на кухню, положение обязывало радушной хозяйке развлекать гостей. Душа его рвалась к ней. Он ждал, что она выглянет в окно, подаст ему знак. Сердце просто сгорало от любви, от страсти, от невозможности видеть её, прикоснуться к ней прямо сейчас. Только после отъезда гостей, с наступлением ночи он тихонько через открытое окно пробирался к Даше и, словно умиравший от жажды, утолял её в объятиях любимой.

Эта ночь не была исключением. Экипаж Федяевых выехал со двора усадьбы и скрылся в темноте, увозя Петрушу и его родителей, которые вовсю уже, не стесняясь, вели разговоры о том, что надо бы поженить детей. На протесты Даши никто не обращал внимания, и даже Петр уже не возражал, мотивируя это тем, что лучше друга, чем Даша у него нет, а так у него будет самая понимающая в мире жена. Жена — лучший друг. И вообще, если выбирать между Дашенькой и дочками Смоляковских — этими напыщенными гусынями, то все очевидно и без слов!

Николай Григорьевич, весь вечер, бесцеремонно подмигивая Даше, намекал на то, что вдову-то в возрасте не каждый замуж возьмет, мол, и молодежи состоятельной сейчас хоть отбавляй, вот хоть у Смоляковских дочери на выданье, любая готова хоть сейчас с Петрушей под венец. Да только Петруше они совершенно не глянутся.

Ирина Львовна уже прикидывала, сколько белого шелка, кружева и жемчуга нужно будет на самое лучшее свадебное платье, и даже предлагала фасоны из предусмотрительно захваченных с собой модных журналов.

Даша терпеливо отнекивалась, мотивируя отказ тем, что она не представляет Петечку в роли супруга своего, и вообще, как можно обсуждать такое без батюшки! На что Ирина Львовна отвечала, что муж из Петечки будет великолепный, а согласие папеньки лишь дело времени, и что они уже отписали ему в Любляну, чтобы с приездом он был готов дать им ответ.

Никита проник в спальню к Даше, когда та сидела на кровати, свернувшись клубочком и поджав ноги под себя.

— Я ждала тебя!

— Я здесь, здесь, Дашенька!

Он присел рядом с ней и обнял её, прижав к своей груди.

— Тяжелый день?

— Никита, у меня ощущение, что веревка вокруг горла затягивается. Федяевы тешатся мыслью поженить нас с Петром. Даже тот уже смирился. Ему, похоже, даже нравится эта мысль. Они уже и отцу отписали. Я даже знаю, каков будет его ответ! Я в ужасе, Никита, скорей бы именины. Я смогу тогда сама своей судьбою распоряжаться.

— Я не могу даже слышать о том, что тебя отдадут замуж. Знаешь! Я начинаю понимать Седого! Да и вряд ли ты сможешь противостоять натиску отца. Он тебя и после вступления в наследство принудит пойти за Федяева. Проклятьем пригрозит, или еще чем.

— Зато тогда я смогу сбежать, и самое главное, смогу освободить тебя! Мы сможем тайком пожениться, а потом он уже ничего не изменит. Пусть проклинает, пусть меня не примут в приличное общество! Пусть откажутся от меня и родные и знакомые. Только бы быть с тобой!

— Дашенька! Родная моя! — Никита обнял её, целуя, шептал ей на ухо, — Никому тебя не отдам, выкраду сам, слышишь, выкраду, убью любого, кто тебя у меня отнять захочет, только ты люби меня, только будь со мной.

Слезы текли по её лицу, каждый поцелуй Никиты огнем обжигал кожу, она хотела только одного, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. Тревожное предчувствие смешивалось в душе со сладкой болью запретной любви. Словно в последний раз, она старалась запомнить каждое прикосновение каждое слово, каждый поцелуй. Она заснула, утомленная, счастливая и несчастная одновременно на его плече. Словно провалившись в тревожный сон. Во сне ей виделся Ли, укоризненно качающая головой Марфа, Ирина Львовна, со свадебным платьем в руках…

Не то вскрик, не то хрип заставил её открыть глаза. В лучах рассветного солнца на пороге стоял Дмитрий Алексеевич с выпученными глазами и хрипел:

— Это что такое…

Даша подскочила на кровати. Никита, обняв её сел рядом.

— Никита! — Даша повернулась к нему, — ты не запер дверь!

— Я уже понял!

Князь Домбровский не верил своим глазам. Его единственная красавица и умница дочь в постели с холопом. На несколько мгновений он застыл. Кровь прилила к голове, мысли путались. Он кинулся к Никите, который, наспех одевшись, стоял перед ним, дерзко глядя ему прямо в глаза:

— Да как ты посмел! Холоп!

— Батюшка! — Даша кинулась ему в ноги, — батюшка, погоди. Не сердись, я тебе все расскажу! Батюшка, он мне жизнь спас! Не надо, не трогай его!

В комнату влетела Марфа, за ней Порфирий. Дмитрий Алексеевич хрипел:

— На конюшню его! Запороть холопа! На конюшню!

Никита, перемахнув подоконник, оказался во дворе усадьбы! Князь кричал вслед во все горло:

— На конюшню мерзавца! Запороть до смерти! Держи его! Держи!

Со всех сторон к Никите кинулись слуги и, связав ему руки за спиной, поволокли к конюшням. Даша смотрела молча на происходящее. Князь вытолкал Марфу с Порфирием за дверь и обернулся к Даше:

— Как же ты посмела, дрянь, развратница! — Лицо его было багровым от гнева, со лба тек обильный пот.

— Я тебе еще раз говорю! — Даша подошла к нему вплотную, — Он жизнь мне спас, сказать сколько раз? За твои грехи меня чуть чокнутый старик на куски не разорвал! Меня едва не растерзали дикие звери, твой сынок Федька убил Ли, а Никита меня спас! Он спас меня, слышишь! Отмени приказ! Отмени приказ сейчас же! Если он умрет — я тоже жить не буду! — она кричала и плакала навзрыд.

— Опомнись, опомнись Дарья, что ты говоришь! Нет! Чуяло мое сердце, что случится что-то нехорошее, хоть ты и вдова, но ты дочь князя. Где твоя честь! С холопом!

— Я все знаю, папенька, про Устинью, про Федора, да ты Марфу с Порфирием расспроси, они тебе в подробностях все расскажут, все, что здесь за последние дни стряслось! — она кинулась к тумбе и схватила рушник с кровавой надписью, — Это узнаешь?! Этим завернули булыжник, который мне влетел в окно, а если бы не Никита, то и в голову. На могилку к Ли сходи, там я должна была лежать! — она кричала во весь голос, — Отмени приказ! Он мне жизнь спас! Немедленно отмени, слышишь! Я без него жить не буду! Я люблю его!

Князь с размаху влепил ей пощечину, схватив за руку, потащил на второй этаж:

— Вот здесь пока посиди, остынь! Распутница! На глазах у дворни! Позор! Позор!

Он запер её в гардеробной своей спальни на ключ. Даша охнула и сползла по стене. Окон здесь не было. Дверь дубовая, сделана еще при прадеде, такую просто так не сломать. Что же ей делать? В бессильной злобе она принялась швырять отцовскую одежду из шкафов на пол. Бить фарфоровые статуэтки о стену. Все, что она на ощупь находила в темноте, летело или в стену или на пол. Устав и обессилев, она упала навзничь и разрыдалась.

Привязанный к скамье, Никита уже больше часа ждал наказания. Он стиснул зубы, когда первый удар хлыста пришелся по его спине. Разрывая кожу, удары сыпались один за другим. Он уже не чувствовал боли. Дышать становилось все трудней, кровь струйками стекала по бокам. Он терял сознание, его отливали холодной водой и снова продолжали бить. Даша, его Даша стояла перед глазами. Пусть делают что хотят! За неё он без стона готов вытерпеть все! Сколько раз он говорил, что готов отдать свою жизнь за неё! Видимо вот он — час, когда это случится. Как глупо и бездарно. Совсем не так он хотел! Но он все-таки был счастлив, пусть меньше месяца, но Дашенька принадлежала ему, она любила его, она его и сейчас любит. Сознание вновь покидало его и смертный холод, сжав сердце, словно сковывал все тело.