Крепостной княжич

— Ну как вы, бабушка? Даша с Никитой подошли и сели рядышком на лавочке

— Милостью вашей, барышня, да доктора вашего, спасибо, ничего. Спасибо, что ногу то не дали отрезать, как я без ноги- то, вот, видишь, костыль мне знатный справили.

— Повязку мне вам надо сменить!

— Ой, об этом даже не заботьтесь барышня, я ведь не первый год народ врачую, а уж саму себя тем более. И повязку сменила, и мазь приложила, и травы заварила, через недельку буду как новенькая!

— Рановато вам через недельку! Вам месяц на ногу наступать нельзя!

— А я и не наступаю — вон костыль на что?! Пойдемте в избу, отварчику моего отведаете. Я вам сейчас такого чаю приготовлю!

Даша с Никитой вошли вслед за Калинихой. Та усадила их за стол и налила в кружки чаю. Аромат шел необыкновенный. Такого чая Даша не пробовала никогда.

— Нравится, барышня? Я Марфе дам, пусть вас поит почаще, здоровья прибавится. Вижу я, узнать что-то хотите.

— Я тебе сейчас все расскажу, — Никита подсел к ней поближе, — а ты сама решишь, что с чем тут вяжется, мы с Дашей совсем запутались.

Никита в подробностях рассказал Калинихе про волка, про телегу, камень в рушнике, про гадюку и выстрелы в поле.

— А теперь вот еще и капкан, в который ты попалась. Мальчишка сказал, что Седой ему пистолет дал. Про убийство лепетал что-то, Федька вообще спьяну болтал, чтобы Даша у папеньки спросила, отчего все беды её…

— Ну и спросила бы у папеньки! — голос от двери заставил сидящих в избе обернуться. На пороге стояла мать Федора. Лицо было бледным, губы сжаты.

— Что подружка! Гостей принимаешь, прошипела женщина. Сына моего извели, а ты их чаем потчуешь!

— А ты остынь, остынь, говорю, сядь да скажи толком. Дарья Дмитриевна причем, и зачем твой Федька ей козни строил. Недаром же они его в полицию сдать хотели. Натворил делов!

— Да еще неизвестно кто кого первым изведет! — вмешался Никита, — Сбежал ваш Федька, завтра полиция лес будет прочесывать, искать и его и Седого. Вы б лучше рассказали нам все, если и виноваты, так хоть знать в чем!

— Да в чем вы там виноваты! — Надломилась разом мать Федора, охнув, опустилась на скамейку и залилась слезами, — Один он у меня кровиночка. Он ведь, барышня на год всего старше вас! Батюшка ваш, Дмитрий Алексеевич, сильно то с нами не церемонился, почитай полдеревни на его счету, а родить только мне досталось. От него Федька то! Брат он вам по отцу! — женщина зарыдала в голос. — Батюшка ваш сначала продать нас хотел, а потом вы родились, он и думать про нас забыл. Я хворала, Седой меня выходил, Федечку растил, во всем ему помогал, всему его учил, за отца ему был. Когда Федечка подрос, Дмитрий Алексеевич его на конюшни поставил, а полтора года назад, когда на неделю приезжал, так и назначил главным, и жалованье ему положил, я думала — забылось все, а оно вона как! Федьке то всего мало! Он думал отец его признает! Сначала любил его без памяти, а подрос- возненавидел его всем сердцем. И вас вместе с ним!

Женщина поднялась со скамьи и, всхлипывая, вышла из избы. Даша, оторопев, сидела, глядя на Калиниху. Никита обхватил голову руками.

— А причем тут Седой! Так значит он все это из-за Федьки, так что ли?

— Да нет! У Седого там своя история, — Калиниха придвинулась поближе к Никите, только я её не знаю, Федькина дурь вся от него идет, годами взращена, а что уж там Седой задумал…

— Кажется, я знаю, — голос Даши раздался тихо и будто издалека. Он меня тогда Машей назвал — с маменькой перепутал. Он знал мою маменьку. Мне надо найти его. Никита, слышишь, пойдем в лес, — она обернулась к Калинихе, — покажи нам, где его искать!

— Если он сам не захочет его никто не найдет. Он лес знает, как свои пять пальцев. Я бы отвела к его избушке, да ведь сами видите — нога не пускает, уж потерпите, пока заживет.

— Ну, ничего, — Даша обернулась к Никите, — Я завтра с полицейскими пойду, я узнаю, в чем дело.

Никита обнял её за плечи и улыбнулся:

— Какая храбрая девочка! Возьми меня с собой, храбрая девочка!

— А что мне за это будет? — настала очередь Даши смеяться, — я выкуп дорогой возьму! — оба вышли из избушки Калинихи и в темноте направились по тропинке к дому.

— Да у меня кроме сердца моего и крепких рук и нет ничего.

Никита довел её до особняка и подождал, пока Наталья поможет ей приготовиться ко сну и в её окне погаснет свеча. Пробравшись по темной аллейке, он бегом кинулся к лугу. Луна ярко освещала поляну, он рвал васильки и ромашки и складывал в букет. Подкравшись к подоконнику, он положил на него сорванные цветы. Затем зашел в особняк и закрыл на засов входную дверь. В маленькой каминной было тихо. Он запер дверь на ключ. Марфа оставила на столике поднос с графином вина, сыром, хлебом и яблоками. Он вспомнил, что так и не успел сегодня толком поесть. Толкнув Дашину дверь, он убедился, что она открыта. Даша заснула, ее волосы разметались по подушке. Раздевшись, он лег рядом с ней и поцеловал её спящую. Она открыла глаза:

— Никита, мой Никита! Любимый мой! — она обняла его и больше уже не отпускала, отвечая на его ласки и поцелуи, она была самой счастливой на свете. Он желал её всю, без остатка, и Даша отдавалась ему с не меньшим желанием, так, что у него не возникало сомнений, — она его действительно любит.

— Мы с тобой когда-нибудь будем просто спать? Даша сонно улыбнулась, когда Никита вновь под утро стал тормошить её и целовать.

— Только тогда, когда ты не будешь забывать меня кормить, — Никита рассмеялся и снова тихонько поцеловал её, — Спи! Спи моя любимая.

Раннее утро разбудило Никиту пением жаворонка где-то совсем рядом. Приподнявшись с кровати, он смотрел на спящую Дашу. Спокойная, немного детская улыбка была на её лице. Он встал и переложил цветы ей на подушку. Немного привядшие ромашки и васильки, казалось, пахли еще сильнее. Одевшись, он прошел в кухню, где Марфа уже готовила завтрак.

— Никита, сынок, ты знаешь, как я люблю и тебя и Дарью. Только перестань ей голову морочить. Дворня вся болтает невесть что. Не дай господь до батюшки её дойдет! Приедет ведь уж скоро! Если что прознает про вас…

— Да с чего ты взяла, что между нами что-то происходит. Мы как брат и сестра, ты же знаешь!

— Да знаю я, знаю, вон светишься весь как рубль серебряный. И она хороша. В Европах там своих совсем стыд забыла. Нешто можно так!

В кухню вошла Наталья. Марфа улыбнулась ей приветливо:

— Дарья Дмитриевна приказывала разбудить на рассвете. Полиция приедет, не ровен час.

Наталья со всех ног бросилась в Дашину спальню. Постель на диване в каминной была нетронута. Догадки дворни о том, что у хозяйки роман с Никитой, по-видимому, были правдой. Она тихонько постучалась и вошла.

— Доброе утро, барышня.

— Мне сегодня надо быстро собраться, Наташенька, — Даша приветливо улыбнулась в ответ. Принеси воды горячей, да помоги одеться.

Через полчаса Даша сидела перед зеркалом в темно-синем дорожном костюме, оттененном кружевным воротником белой тончайшей блузы. Наталья причесывала длинные вьющиеся Дашины кудри, укладывая их в замысловатую косу с выбивающимися из неё локонами.

— Как здорово у тебя получается!

— На барских куклах училась, барышня. У прежних хозяев их великое множество было, а я все за ребятней ходила, вот и научилась, а потом они немку гувернантку взяли, а меня вот к вам…

— У тебя там семья осталась?

— Бабушка, старенькая совсем, да брат с семьей.

— Ты, если соскучишься, я тебя в гости отпускать к ним буду, только не бойся, говори, ладно?

— Видит бог, я такой доброй барышни не видала. Спасибо вам!

— Полно, Наташенька, не велико одолжение. Пойдем на кухню, завтракать.

— А разве вам, барышня, в столовой не накрывают?

— Вот папенька приедет — будем в столовой, а пока — я в кухне люблю, с Марфой, Порфирием, Никитой, — все веселее!

— Надо же! Барышня, а с простыми людьми не зазорно за стол садиться. Прежние хозяева так никогда не делали!