Графиня тьмы

Тяжелый и неповоротливый, он умел скрывать свои чувства, но при их встрече его улыбка и блеск голубых глаз сказали барону больше, чем самая длинная речь:

— Герр барон! Как давно мы не виделись! С тех пор столько всего произошло, что мы уже не знали, молиться ли за вашу душу или ждать вас в гости!

— Как видите, я жив, — произнес Батц, пожимая его руку. — Чего нельзя сказать, к несчастью, о бедняге Дево…

— Погиб?

— Да… 17 июня прошлого года, вместе с той, что была мне бесконечно дорога, и другими друзьями. Упокой господь их души! Найдется у вас комната для меня?

— Конечно. И место за общим столом.

— Нет, бога ради, только не за общим! Мне нужно поговорить с вами лично… но, разумеется, когда вы закончите обслуживать посетителей.

— Договорились. Что желаете на ужин?

— Вот это замечательный вопрос, а то у нас во Франции зима что-то выдалась суровой. Кажется, недалеко отсюда, в Юненге, солдаты рейнской армии под командованием Пишегрю начинают ощущать нехватку хлеба. Как бы тут у вас не случилось набегов…

— Не впервой. Но ведь наша страна ни с кем не воюет. Так что вам подать?

— Сырный суп, сервелат с картошкой и ваш вкуснейший «лекерли» [38]. Вино выберите сами.

Вскоре трактир наполнился веселым гомоном. Из своего окна Батц и вправду увидел солдат в поношенных мундирах и подумал, что в крепости Юненг, чьи ощерившиеся пушками стены встретились ему на пути перед въездом Базель, было, должно быть, немало дыр, не меньше, чем в швейцарском сыре.

Как человек, не ведающий страха и знающий истинную цену простому удовольствию, он насладился обедом, сдобренным веселым невшательским вином, а потом разжег трубку и принялся ждать хозяина.

Мериан появился около десяти часов вечера с бутылкой вишневой водки и парой стаканов. Батц предложил ему место напротив, с другой стороны от очага, а сам подбросил полено в огонь.

— Знаком ли вам некий граф де Монгальяр?

— О да! Если позволите, должен вам сказать, что он мне не особенно по нраву.

— Мне тоже, но у меня на это более веские причины. Мне говорили, что его семья живет неподалеку, в Рейнфельдене.

— Так и есть, но живут они бедновато. Графиня и двое ее детей занимают домишко у Рейна. У мальчиков есть воспитатель, аббат Монте.

— Ничего себе: воспитатель, при том что они едва сводят концы с концами?

— О, графине де Монгальяр не приходится платить ему по той причине, что его никогда не бывает на месте. Он, как хвостик, повсюду следует за ее мужем.

— Об этом я не знал. А скажите, в Рейнфельдене ли Монгальяр?

— Да, он здесь, но в довольно плачевном состоянии.

— Надо же! Но откуда вам это известно?

— Сам видел. Он приезжал сюда около трех недель назад, лежа ничком в экипаже, а аббат Монте, отпустив поводья, гнал что есть силы, требуя врача.

— Почему сюда, а не в Рейнфельден? Это же совсем рядом?

— Потому что в Рейнфельдене нет доброго волшебника, доктора Вейра. Монгальяр получил пулю в грудь и пылал жаром, но был в полном сознании и даже зол, несмотря на свое состояние. Казалось, он совсем обезумел от боли и бешенства и держался только надеждой поскорее попасть в руки доктора Вейра. Его положили в этой комнате, потому что она, как вы могли заметить, немного в стороне от прочих. Здесь же на столе доктор вытащил пулю и оказал ему первую помощь. Надо сказать, он вел себя мужественно, этот Монгальяр! Пусть ему и дали большую дозу опиума, но все равно по его лицу пот стекал ручьями, а зубами он вцепился в перекладину стула. Но операция прошла успешно, и уже через неделю аббат Монте с разрешения Вейра отвез его домой, хотя, на мой взгляд, он еще не скоро начнет опять колесить по дорогам.

— А вам не известно, при каких обстоятельствах его ранило?

— Якобы на горе Шварцвальд на их экипаж напали разбойники! Чушь собачья! Лучше бы он вообще ничего не объяснял. К тому же эти странные «разбойники» почему-то не поинтересовались его кошельком, который так при нем и остался, и был он отнюдь не пуст!

— Они там были вдвоем с аббатом?

— Именно. Даже кучера не было, правил аббат. Кстати, он производит впечатление человека бывалого.

— Ничего удивительного! Диву даешься, как революция помогает раскрыться разнообразным человеческим талантам. Еще пару слов, мой милый Мериан… и, будьте добры, еще стаканчик вашей замечательной вишневой водки!

— С радостью! Я сам ее делаю, — похвастался трактирщик, наполняя стакан гостя. — Так что вам хотелось бы знать?

— Вы оказали бы мне неоценимую услугу, если бы уточнили, в каком именно месте Рейнфельдена находится дом Монгальяра. Но, впрочем, к чему вам это знать…

— А почему бы мне об этом не знать? Этот… граф попросил меня послать к нему домой лакея, чтобы тот предупредил жену о его приезде. Его дом находится возле Мессертурма, что означает «ножевая башня», в саду, выходящем на реку. У него белые стены и темно-красная крыша. Это самый первый дом на пути к солончакам. Хотите взять с собой того лакея, чтобы показал дорогу?

— Ни в коем случае, дорогой Мериан, ни в коем случае! Мне не нужны свидетели встречи с этим никудышным дворянином!

— Как вам угодно, но знайте, что мой дом и я сам всегда к вашим услугам.

— Я и не сомневаюсь, друг мой, и, поверьте, по справедливости ценю вашу помощь… Утомленный путешествием, Батц крепко проспал целую ночь: он был спокоен, зная, что по крайней мере сейчас враг обездвижен. Хорошо, что этого зверя можно было застать в его норе, — это несколько утешало, хотя в голове у барона роилось множество вопросов, главными из которых были: кто напал на Монгальяра и зачем? И еще: что он сделал с мальчиком-королем?

Утром он встал в девять часов и сообщил Мериану, что до вечера не выйдет из комнаты. В «Соваж» заезжало столько разных людей, возможно даже опасных, и не стоило подвергаться риску быть узнанным. Так что Батц провел целый день в своем номере, читая газеты и не находя в них, впрочем, ничего интересного. Еду ему приносили в комнату. На улице собирался снег, и город как будто притаился под низким серовато-желтым небом. Сильно похолодало, и Батц с удовольствием согревался, поставив ноги на каминную решетку. Он знал, что ночь будет вовсе не такой приятной.

Темнота накрыла город по-зимнему рано, в четыре часа пополудни. Батц тепло оделся, проверил оружие: заряды заправленных за пояс пистолетов, свободное движение шпаги в ножнах. Закончив собирать свой нехитрый багаж, состоящий из двух мешков, он велел седлать коня и кликнул трактирщика. Мериан появился тотчас же, и Батц сразу заметил тревожную складку на его суровом лице.

— В чем дело?

— Не знаю, важно ли это для вас, господин барон, но здесь недавно остановился некий Леметр поужинать и подлечить хромающую лошадь. Сущие пустяки: в подкову попал камень. Но мне кажется, если память меня не подводит, что это один из подручных графа д'Антрэга.

— Память вас не действительно подводит. Чем он занят сейчас?

— Поел, оставил за собой комнату, предупредив, что вернется поздно, попросил свежую лошадь и уехал примерно четверть часа назад.

— Знаете ли вы, в какую сторону?

— Вдоль Рейна на восток.

— К Рейнфельдену?

— Именно. Вы считаете, что…

— Я ничего не считаю, друг мой. Ничего удивительного, если окажется, что Монгальяр в одной упряжке с д'Антрэгом: оба родом из Лангедока, и я не уверен, что они даже не учились вместе в школе в Сорезе. Так вот, если богу будет угодно, я сегодня ночью уложу одним выстрелом двух зайцев. К господину Леметру у меня счет с 21 января 1793 года. С этого дня он во Франции и не показывался…

— 21 января? В день казни…

— Короля, да! Именно по вине этого распроклятого Леметра нам с друзьями и не удалось спасти его от эшафота. Я имел неосторожность счесть его другом и как друга принимал в своем доме! С его именем связаны одни из самых плохих моих воспоминаний, Мериан! Я поклялся, что убью его…