Азиаде

Установив это, перейдем к определению Вашей собственной личности, Лоти. Вы принимаете существующий порядок вещей. Вас влекут к себе художнические и интеллектуальные радости, и Вы можете быть счастливы лишь в той среде, которая удовлетворяет Ваши духовные запросы, не знающие предела. Вне этих чувств для Вас нет счастья; вне среды, которая может вызвать эти чувства, Вы всегда будете бедным изгнанником.

Люди, способные на эмоции высшего порядка, о которых большинство не имеет понятия, останутся равнодушными к общепринятым радостям жизни. Что такое вкусный обед, добрая охота, хорошенькая девушка для того, кто проливал слезы восхищения, читая поэтов, кто с упоением предавался нежной мелодии, кто погружался в мир грез, далекий от рассудка, возвышающийся над чувством и невыразимый словом? Что за удовольствие смотреть на вульгарные физиономии, на которых отпечатались все оттенки глупости, на нескладные фигуры в коротких штанах или черном платье, что копошатся на грязных мостовых вдоль обшарпанных стен, возле лачуг и лавок? Ваше воображение цепенеет, Ваша мысль замирает…

Велика ли радость разговаривать с теми, кто Вас окружает, если между Вашими мыслями и их мыслями нет гармонии? Если Ваша мысль устремляется в пространство и время, если она охватывает бесконечное множество явлений, одновременно происходящих на поверхности Земли – всего лишь одной из планет, вращающихся вокруг Солнца, в свою очередь всего лишь одного из центров Вселенной; если Вы задумаетесь над тем, что эта бесконечная одновременность только мгновение в вечности, которая тоже бесконечна, и если все это Вы к тому же рассмотрите с Вашей точки зрения, а точек зрения, как известно, тоже бесконечное множество; если Вы задумаетесь над тем, что смысл, суть всего этого Вам неведомы; если Вы оживите в своем сознании эти вечные проблемы: что же все это такое и кто я посреди этой бесконечности?

Весьма вероятно, что Вы не станете вступать в интеллектуальное общение с теми, кто Вас окружает.

Разговоры с ними затронут Вас не больше, чем беседа с пауком, который будет рассказывать Вам о том, как разрушительное перо сломало часть его кровли; или рассказ жабы о том, как она получила в наследство большую кучу штукатурки, в которой она может устроиться в свое удовольствие. (Один господин рассказал мне сегодня, что у него плохой урожай и что он получил в наследство дом в деревне.)

Вы были влюблены, быть может, и теперь еще влюблены; Вы почувствовали, что на свете есть совершенно особый вид жизни, особое состояние духа, благодаря которому все принимало для Вас абсолютно новые очертания.

Ваша личность раскрывается по-новому; в таких случаях говорят, что человек рождается заново, ибо чем дольше он живет, тем полнее проявляет себя; все его мысли и чувства пробуждаются и оживают, как пламя пунша, когда его раздувают. (Литература будущего!)

Короче говоря, Вы расцветаете, Вы счастливы, а все, что предшествует счастью, будто исчезает в ночи. Вам кажется, что Вы в преддверии рая; Вы живете с ощущением, что все впереди, жизнь только начинается. Чувства, которые Вы при этом испытываете, поддаются описанию лишь в тот самый момент, когда Вы влюблены, я же не чувствую ничего подобного. И все-таки, черт возьми! Я воодушевляюсь: перебирая все эти идеи, я загораюсь, я теряю голову, я не знаю, где я!.. Это прекрасно – любить и быть любимым! Знать, что чья-то возвышенная натура понимает Вас; что кто-то посвящает все свои мысли, все свои поступки Вам; что Вы – центр, цель, ради которой существо, столь же сложное и утонченное, как Вы, живет, думает и действует! Вот что придает нам сил, вот что способно создавать гениев!

И потом, этот прелестный образ женщины, которую Вы любите, которая, быть может, не столько реальность, сколько чистейший плод Вашего воображения, и эта смесь впечатлений, физических и моральных, чувственных и духовных ощущений, абсолютно не поддающихся описанию, которые можно вызвать лишь в сознании того, кто их уже испытал, ощущений, которые может пробудить благодаря таинственной цепи ассоциаций мельчайший предмет, принадлежащий Вашей возлюбленной, – ее имя, когда Вы слышите, как его произносят, когда Вы видите его написанным на бумаге, и тысячи других возвышенных пустяков, прекраснее которых, быть может, нет ничего в мире.

Дружба – чувство более строгое, более прочное, поскольку оно покоится на том, что есть в нас самого возвышенного, на чисто интеллектуальных сторонах нашей личности. Какое счастье иметь возможность сказать все, что чувствуешь, тому, кто поймет тебя до конца, а не до известной степени, тому, кто заключает твою мысль тем самым словом, которое было у тебя на языке, чья реплика вызывает у тебя ураган ассоциаций, поток идей. Полслова, сказанное твоим другом, говорит больше, чем многие фразы, потому что вы привыкли думать вместе. Ты понимаешь все его чувства, и он это знает. Вы – два интеллекта, которые взаимодействуют и дополняют друг друга.

Разумеется, это касается того, кто знает все, что я сейчас сказал, но того, кто этого лишен, можно пожалеть.

Никого близкого, никого, кто бы думал обо мне… Стоит ли иметь идеи, если ими не с кем поделиться? Стоит ли иметь талант, если нет в этом мире человека, мнение которого для меня важнее, чем любое другое? Стоит ли обладать умом, общаясь с людьми, которые меня не поймут?

Предоставьте всему идти своим путем; Вы испытали разочарование, Вы каждый день будете испытывать новые разочарования; Вы убедились в том, что ничто в этом мире не прочно, что ни на что нельзя рассчитывать; Вы готовы отрицать все. Нервы натянуты, мысли текут вяло; мое «я» сжимается до такой степени, что, когда остаешься один, впору спросить себя, наяву ли все это происходит или во сне. Воображение отказывает, другими словами – никаких воздушных замков. С таким же успехом можно сказать – больше никаких надежд. Вы начинаете вести себя развязно и принимаетесь высмеивать то, что должно бы вызывать слезы.

Вы ничего не любите, хотя созданы для того, чтобы любить все; Вы ни во что не верите, хотя, быть может, могли бы верить всему; Вы были способны на все, а теперь – ни на что.

Обладать недюжинными способностями и предвидеть, что Вас ждет провал, обладать обостренной чувствительностью, богатством чувств и не знать, что с этим делать, как это жестоко! Жизнь при этих условиях превращается в каждодневное страдание, страдание, от которого какие-то удовольствия способны ненадолго Вас отвлечь (Ваша цирковая наездница, одалиска [100] Азиаде и другие турецкие кокотки [101]), но вслед за этим Вас ждет новое падение, и Вы ушибаетесь сильнее, чем когда-либо.

Вот Ваш символ веры, изложенный, объясненный и в значительной степени преувеличенный чудаком, который Вам пишет.

Вывод из этой пространной галиматьи таков: я отношусь к Вам с живейшим интересом не столько потому, что Вы таковы, какой есть, сколько потому, что чувствую, кем бы Вы могли стать.

Почему Вы сочли выходом из Вашей скорби развитие мышц, которое убьет в Вас то единственное, что могло бы Вас спасти? Вы клоун, акробат и хороший стрелок; лучше бы Вы стали большим художником, мой дорогой Лоти.

Я хотел бы внушить Вам мысль, которая кажется мне верной: нет на свете такого горя, от которого не было бы лекарства. В наших силах найти его и применить в зависимости от характера несчастья и от темперамента субъекта.

Отчаяние – состояние абсолютно неестественное; это болезнь, которую можно вылечить, как многие другие; лучшее лекарство от него – время. Когда Вы чувствуете себя несчастным, сделайте так, чтобы в Вас сохранился маленький уголок, защищенный от несчастья: этот маленький утолок и будет Вашей аптечкой. Аминь!

Пламкетт.

Расскажите мне о Стамбуле, о Босфоре, о Трехбунчужных пашах и т. д. Целую руки Вашим одалискам и остаюсь преданный Вам

Пламкетт.