Надя

Еще полтора часа подъема, и автомобиль достиг высшей точки Крестового перевала – около двух с половиной тысяч метров, после чего начался медленный спуск в сторону Тифлиса, богатый новыми красотами. Как в чудесном сне, пейзаж мгновенно изменился: исчезли ущелья, открылись свободные пространства. Обширная панорама предстала изумленному взору нашего лейтенанта. По мере спуска к землям, обжигаемым жарким южным солнцем, растительность с каждой минутой становилась богаче. Горячие, напоенные пряным ароматом воздушные потоки обволакивали путешественников; и даже сами названия деревень, через которые они проезжали, – Пасанаур, Ананур – были полны неги.

К четырем часам Александр заметил вдалеке притаившийся в долине, окруженной лишенными растительности скалами, большой, в дымке город. Это был Тифлис.

В город въехали только к шести часам. Жара еще не спала. Александр был покрыт пылью и разбит усталостью. Он остановился в гостинице „Лондонская" на берегу Куры.

Его так лихорадило от желания возможно скорее насладиться кавказской жизнью, что в тот же вечер он понес рекомендательное письмо адъютанту наместника и чуть ли не впал в отчаяние, узнав, что офицер – Иван Ильич Путилов – находится на водах в Боржоми и вернется только через три дня. Александру казалось, что он никогда не сумеет восполнить эти три потерянных дня, ибо наш молодой друг чувствовал, что в такой неизведанной стране ему нужен проводник, что, предоставленный самому себе, он не откроет чудесных секретов Тифлиса.

С большим усилием он преодолел нетерпение и посвятил эти три „вычеркнутых из жизни" дня прогулкам по городу и знакомству с местами, сулившими ему столько счастья. Хотя он и был один и не умел сам занять себя, тем не менее получил от Тифлиса большое и неожиданное удовольствие.

Он бродил по базарам и старой части города, где Кура течет меж стен старинных домов, по армянскому кварталу, по живописному Ботаническому саду, устроенному среди развалин древней крепости шахов династии Сефевидов. Там он попробовал кислого молока и нашел его невкусным. К шести часам отправлялся на прогулку на Головинский проспект, заходил поболтать во французскую кондитерскую. К несчастью, театры были закрыты, и он не знал, чем занять вечера. К тому же днями стояла изнуряющая жара, и, побродив утром по городу, Александр, как и все жители Тифлиса, после обеда отправлялся спать, а, отдохнув как следует, с наступлением ночи совсем не стремился укладываться в постель.

В Тифлисе, однако, не было парка, который походил бы на Владикавказский.

Наконец прошли три дня вынужденного простоя, и в назначенное время Александр с радостью встретился с Иваном Ильичем Путиловым. Это был моложавый человек лет уже под тридцать, уже увешанный орденами. Его ожидала блестящая военная карьера. Он был счастлив познакомиться с французским собратом по оружию. По тому, с каким радушием он принял лейтенанта, с какой готовностью решил посвятить ему себя на все дни пребывания Александра в Тифлисе, могло показаться, что жизнь Ивана Ильича была до сего момента бесцельна, а приезд гостя должен заполнить в ней ужасающую пустоту. Путилов спросил лейтенанта, как зовут его отца, и наш молодой человек тотчас превратился в Александра Эдуардовича.

В первый же вечер русский офицер повел нового товарища в летний клуб на левом берегу Куры. Это был сад, где начиная с одиннадцати часов вечера на открытом воздухе подавали ужин. Здесь собирался весь тифлисский высший свет. Видя, с каким аппетитом ужинает публика, Александр подумал, что теперь он нашел ответ на вопрос, который занимал его с момента прибытия в столицу Закавказья: когда едят жители города? Он видел обедающих в ресторанах и гостиницах в полуденное время. Но в каком бы часу и каком бы месте он ни решился ужинать, он всегда оказывался в заполненном зале. Что за чертовщина?

Он попросил объяснения у Ивана Ильича. Тот ответил:

– Мой дорогой Александр Эдуардович, мы обедаем, как и вы, между полуднем и часом дня. Потом – послеобеденный отдых, священная традиция и для русских, и для кавказцев, учитывая здешнее изнуряющее лето. После отдыха, к пяти или шести часам, мы пьем чай либо в кондитерской, либо скорее у себя. А светская жизнь, как видите, возобновляется с поздним ужином. Да и к чему делать что-то в дневные, такие тяжелые часы, когда кавказские ночи столь бесподобны? Мужчины, женщины, молодые барышни встречаются здесь вечером и остаются до часа-двух ночи. Гуляют, беседуют, слушают музыку, едят, пьют, играют в лото, куда я вас и приглашаю.

В глубине сада Александр увидел огромный стенд, разделенный на сотню квадратов, куда после громкого выкрика крупье ставили вытащенные номера. Собравшиеся, продолжая ужинать, следили за ходом игры с огромным интересом.

Оба офицера купили по рублевой карте и стали отмечать в них выкрикиваемые номера. Случаю было угодно, чтобы наш лейтенант заполнил свою карту первым. Он дал знать другу, и тот громко прокричал:

– Хватит!

Игра тотчас приостановилась. Подошел служащий, забрал выигравшую карту, отнес ее проверяющему и через минуту вернулся, чтобы подтвердить:

– Все правильно!

При этом положил на стол шесть рублей. Со всех сторон оборачивались, чтобы посмотреть на счастливчика, и, так как он оказался незнакомцем, его продолжали разглядывать. Александр был горд успехом и держался с военной выправкой.

– Вам везет, дорогой Александр Эдуардович, – сказал его спутник, – по этому случаю надо выпить шампанского!

Путилов никак не хотел, чтобы его гость платил за бутылку, и тот счел своим долгом заказать вторую.

Между тем друзья русского офицера стали подсаживаться к их столу. Мой соотечественник за час завел столько знакомств, сколько ему не удалось бы за год одинокой жизни в Тифлисе. Пили во славу Франции, и, когда Александр к трем часам утра добрался до гостиницы, он мог поздравить себя с тем, что нашел такого превосходного компаньона на время пребывания в городе.

Дружеские вечера стали правилом. Днем Путилов и Нодэн не виделись, но вечера проводили вместе и ужинали вдвоем или в компании в летних клубах. У Александра установились приятельские отношения с несколькими именитыми горожанами, в том числе с нотариусом царского наместника, с управляющим имуществом царской короны. Жены этих известных людей были далеко не первой молодости, и их попытки привлечь к себе внимание не действовали на французского офицера. Он постепенно приходил к выводу, что его русские друзья ведут монотонную жизнь и вино заменяет им другие развлечения. Однажды вечером он обратился к Путилову:

– Дорогой Иван Ильич, нет ли в вашем прекрасном городе, помимо тех дам, с кем я познакомился, других – помоложе и не столь строгих нравов?

Иван Ильич от души рассмеялся:

– Помоложе действительно есть, но уж менее добродетельных я не могу вам обещать, – ответил он, явно давая понять, насколько удивительно ему слышать предположение, что среди жен его приятелей есть женщины строгих нравов.

Отсмеявшись, он сказал Нодэну:

– Вы хотели бы увидеть прекрасных дев Кавказа, Александр Эдуардович. Вы правы: они очаровательны, и я их вам представлю. Мы, кстати, предусмотрели это и задумали организовать для вас, друга и союзника, маленький праздник в кавказском духе. Если вы согласны, он состоится послезавтра. И начиная с этого момента отдыхайте как следует, поститесь и ложитесь спать пораньше, поскольку вам понадобятся силы и, кроме того, вам предстоит отведать наших лучших вин. Встречу мы назначаем на послезавтра в гостинице „Лондонская" в три часа.

– В три? – удивленно повторил Александр.

– И, пожалуйста, не обедайте, – заметил Иван Ильич, – мы сядем за стол, как только встретимся. И оставьте свободный вечер.

– А женщины там будут? – спросил Нодэн, не давая отвлечь себя от навязчивой идеи.

– Вы все узнаете в свое время, – ответил с таинственным видом Путилов.

Точно в назначенное время Александр Нодэн ожидал своих друзей. Стол был накрыт в просторном отдельном кабинете с закрытыми по случаю жары окнами. Никто из приглашенных не опоздал. Собрались: Путилов – организатор вечера, кавалерийский полковник, командир одного из полков „дикой дивизии" – впечатляющий мужчина двухметрового роста, молодой лейтенант той же дивизии, нотариус наместника и князь, носивший фамилию одной из самых знаменитых грузинских семей, ведущих свою родословную с незапамятных времен.