Рыцарь мертвого императора (СИ)

   - Фландрии, - криво усмехнулся раненый с соседнего стола. - Если бы этот господин был в сознании, ты и близко к нему бы не подошел.

   - Не ваше дело, - озлился Жан. - Вам вообще нельзя разговаривать. Если он и вправду важный господин, мы поместим его в отдельную комнату, а вас я сейчас попрошу заткнуться.

   - Ах ты наглый щенок, - усмехнувшись, сказал воин.

   - Amen, - закончил беседу Жан, отвернувшись от него и снова уставившись в лицо рыцаря.

   У него красивое лицо, рассеянно подумал он. И вдобавок такие длинные ресницы. Интересно, какого цвета у него глаза?

   - Похоже, тут тебя знает каждая собака, - сказал он вполголоса. - Придется и правда унести тебя наверх, в кельи. Тебе понадобится отдых, хорошая еда, вино и солнечный свет, а здесь этого будет не много, и покоя тебе не дадут.

   Внезапно ледяная рука рыцаря сжалась, стиснув его пальцы. Жан, охнув от неожиданности, дернулся, но хватка вновь ослабла, и ни единый мускул не дрогнул на красивом безмятежном лице.

   - Проклятье. - Жан положил ладонь на лоб рыцаря, отведя в сторону слипшуюся от пота прядь волос. Рука ощутила лихорадочный жар, и Жан покачал головой: вряд ли этому человеку суждено выжить.

   Он сидел возле рыцаря до самого вечера. Временами его подопечный вздрагивал, его веки трепетали, но в остальном все оставалось без изменений. Жан предпочел бы, чтобы он хотя бы застонал или повернул голову, но рыцарь был неподвижен, и Жан опасался, что если он выпустит его пальцы, раненый может умереть. Все тело затекло. Он почти задремал, когда крики других раненых начали понемногу стихать, сменяясь стонами, а кое-где - и легким посапыванием, если людям удавалось уснуть.

   Жан в очередной раз начал клевать носом, когда мягкая рука мастера Франсуа опустилась на его плечо.

   - Как он?

   - Все по-прежнему. Нам нужно перенести его наверх.

   - Да, пожалуй. Ему надо будет дать воды, если... - он помолчал, прищурившись, и закончил: - ...когда он все-таки очнется. - Они подняли тело на руки и переложили на носилки, а затем перенесли на второй этаж, в пустую комнату рядом с жилыми помещениями рыцарей.

   - Я сейчас пришлю кого-нибудь сменить тебя, - сказал мастер Франсуа, уходя.

   Жан смочил потрескавшиеся губы рыцаря чистой водой, затем зажег свечу, взял молитвослов и принялся за чтение. Ему не хотелось думать, что с ним будет за то, что он пропустил вечерню. Явился брат Клеос, молчаливый спокойный старик со слезящимися глазами, и сказал, что подежурит здесь до утра.

   Вот и отлично, подумал Жан, наслаждаясь обретенной свободой. Пусть этот проклятый граф выживет или умрет - ему все равно, лишь бы не сидеть возле него как на страже, тупо глядя на его закрытые глаза. В конце концов, он сам выбрал свою судьбу.

   Заглянув на кухню, Жан отрезал ломоть хлеба, намазал его медом и запил свежим молоком. Он действительно проголодался, и только теперь ощутил это в полной мере. В своей келье он наскоро помолился перед деревянным распятием и, сбросив рясу, плеснул на себя холодной водой из таза, а затем, дрожа, растянулся на жестком матрасе, набитом слежавшейся шерстью, и натянул до подбородка тонкое покрывало. Сон не шел, несмотря на беспокойный день. Жан повозился, устраиваясь поудобнее. Надо же, сегодня он полдня держал за руку очень знатного вельможу, и болтал с ним о какой-то ерунде...

   Хотел бы я посмотреть, какого цвета у него глаза, подумал он, засыпая.

   На следующий день с самого утра небо затянуло серыми низкими облаками, и поднявшийся ветер закружил во дворе пыльные вихри. Вдали то и дело грохотали глухие раскаты грома. После заутрени и скромной трапезы Жан не отправился, как обычно, готовить отвары из трав, посчитав, что в больничных палатах его присутствие будет нужнее. Он как раз переходил через двор, прикрывая лицо от несомых ветром колючих песчинок, когда его нагнал Бенедикт.

   - У нас опять полно работы, - сказал он вместо приветствия. - Отец Гийом сказал, что мы должны поставить всех на ноги не позднее чем через месяц.

   - А что будет с теми, кого мы не сумеем вылечить?

   - Пусть проваливают по домам или остаются, потому что война через месяц кончится. Так сказал сир де Режинак, а он-то уж знает, что говорит! Рыцари собирают все силы под стенами Константинополя, и ждут только сигнала для атаки.

   - Какого сигнала?

   - Должно быть, благословения Папы. - Бенедикт пожал широкими плечами. - Хотел бы я тоже побывать там!

   - Ты с ума сошел, - усмехнулся Жан. - Ни лошади у тебя нет, ни меча. Да и драться ты толком не умеешь, так что тебя там просто убьют, как барана.

   - Сам ты баран, - обиделся Бенедикт. - Там ведь и священники есть, и монахи. Что говорить, наш орден выставил пятьсот всадников на этот поход. Наверняка там сейчас сир де Гриер со своими кузенами, и доблестный де ла Муш, и еще много тех, кого ты знаешь, даже простые братья вроде меня.

   - Ты еще послушник.

   - Возьму да и уйду. - Они вошли под своды галереи, как раз тогда, когда с неба западали первые тяжелые капли дождя, а через мгновение ливень уже обрушился на крепость сплошной стеной, и Бенедикт повысил голос, чтобы Жан мог его слышать. - Говорят, в Константинополе улицы вымощены серебром, а в храмах стены из золота. Я разбогател бы и нашел себе девушку...

   - Даже думать об этом забудь. Ты же давал обет.

   - Это ты давал его. Сам же сказал, что я всего лишь послушник. Мне не запрещено быть с женщиной и иметь детей и замок. А ты сам-то когда-нибудь знал женщину?

   - Заткнись. Я посвятил свою жизнь долгу, в отличие от тебя. Меня не одолевает тоска по женщинам, это глупо.

   - Глупо не хотеть этого. Слаще этого нет ничего. А ты еще мальчишка, и не знаешь, должно быть, что еще делать с той штукой, которая у тебя между ног, кроме как до ветру ходить. Твое дело, может тебе и правда нравится здесь убирать дерьмо за ранеными, но я-то тут не надолго.

   - Ты дурак, - яростно заявил Жан, - хоть и знаешь, что делать со своей штукой. Можешь отправляться в Константинополь, или в Рим, или куда там еще.

   Он развернулся и зашагал в противоположную сторону, еще не зная, куда именно пойдет, только бы не вместе с этим идиотом Бенедиктом. Дождь монотонно шумел, обрушиваясь с карнизов, и широкий крепостной двор уже превратился в бурлящее озеро, из которого там и сям торчали блестящие неровные макушки каменных плит. Вспыхнула молния, оглушительно затрещал гром, и на миг Жану заложило уши.

   Оглянувшись, он увидел согнутую спину Бенедикта, уже входившего в лечебницу. Что ж, ему, Жану, и самому найдется сегодня дело, и получше чем бегать от одного раненого солдата к другому в вонючей общей палате. Он решительно направился вверх по лестнице на второй этаж.

   Брат Клеос дремал, уронив голову на скрещенные на столе руки. Свеча догорела, растекшись лужицей бледного воска. Подойдя к кровати, Жан вгляделся в лицо лежащего на ней человека.

   - Привет, - сказал он негромко. - Как дела?

   Разумеется, рыцарь не ответил. Его пылающий лоб покрывала испарина, на бледных щеках проступил лихорадочный румянец. Он тяжело дышал, приоткрыв покрытые коркой губы.

   - Брат Клеос. - Жан тронул старого монаха за плечо, и тот рассеянно заморгал, очнувшись. - Меня прислал отец Франсуа. - Он сам удивился, почему соврал, но на попятную было идти поздно. - Я пришел сменить вас.

   - Спаси тебя Господь, мой мальчик. - Лицо старика расплылось в светлой улыбке. - Ему совсем худо. Тебе придется еще раз промыть его раны и сменить повязки. Давай, я помогу тебе.

   Жан сбегал за горячей водой, мазью и перевязками, и вдвоем с братом Клеосом они занялись рыцарем. Вид воспалившихся ран заставил Жана содрогнуться, однако брат Клеос успокоил его, сказав, что искусство мастера Франсуа и божья помощь совершили чудо, и ни одна из ран не загноилась.

   - С ним все будет в порядке, если он останется в живых до завтрашнего утра, - сказал старый монах, окончив перевязку. - Там на столе маковый настой, можешь дать ему, если он придет в себя и будет слишком мучиться. Я скажу, чтобы ему принесли горячего вина с пряностями и бульон.