Отважная бродяжка

Лицо Джека выглядело зловеще: серовато-багровый шрам, пересекавший его щеку, резко выделялся на бледной коже.

– Черт побери, Джулия, вы хотя бы могли высказать мне все это в лицо – в то, что от него осталось, – горько добавил он. – В некоторой степени именно по вашей вине я оказался в такой ситуации.

Она повернулась, ее прекрасные губки сложились в негодующую гримаску:

– Нет, в самом деле, Джек, как вы можете обвинять меня в том, что с вами случилось?

Он сардонически ухмыльнулся и пожал плечами, которые тут же натянули легкое, слегка потертое, но высококачественное пальто.

– Возможно, не вы непосредственно. Но когда мой отец приказал разорвать нашу помолвку, вы бросились ко мне и просили твердо стоять на своем. Что я, конечно, и сделал.

– Но разве я могла знать, что этот неприятный старик действительно лишит вас наследства за неповиновение?

Голос и глаза Джека стали холодными:

–  Этот неприятный старикбыл моим отцом, и я предупреждал вас, что он так и сделает.

– Но он любил вас до безумия! Я была уверена, что он всего лишь блефует… пытаясь заставить вас танцевать под свою дудку.

Голос Джека оставался тверд:

– Вот почему я купил офицерский чин, если вы помните.

Красивые глаза переместились на его тело, пройдясь по неприятно травмированной щеке и неестественно вытянутой ноге.

– Да, и это погубило вас!

Она отвела взгляд, на ее лице явно читалось отвращение.

Мгновение он молчал, вспоминая сказанное ею своему отцу.

– Мне сказали, что я никогда не смогу снова танцевать. Или ездить верхом.

– Точно, – согласилась она, не обращая внимания на его жесткий пристальный взгляд. – И разве этот отвратительный шрам на вашем лице исчезнет? Сомневаюсь. – Внезапно показалось, что она поняла всю жестокость своих слов: – О, простите меня, Джек, но в Лондоне вы были таким красавцем… прежде чем… – она указала рукой на столь неприятную ей отметину.

С каждым произнесенным словом она все больше выдавала себя. Боль, разочарование, гнев нахлынули на Джека и резанули внутренности, наподобие ножа. Поступок его отца навсегда охладил чувства этого красивого, пустого существа. В глубине души Джек, как и Джулия, никогда не верил, что отец действительно лишит его наследства, но оказалось, тот умер, так и не простив своего сына. Это причиняло Джеку сильнейшую, глубоко спрятанную боль: не потеря наследства, а потеря любви отца.

Почувствовав себя неловко под пристальным изучающим взглядом бывшего жениха, Джулия несколько раз прошлась по комнате, нервно перебирая украшения и изящные безделушки, беря их в руки и вновь ставя на место.

Джек наблюдал за нею, думая при этом, что память о ее изяществе и красоте поддерживала его в самые худшие моменты жизни. Было так замечательно представлять – в жаре, пыли и крови войны на полуострове, – что где-то его ждет прекрасная, полная жизни женщина. И все это, безжалостно сказал он себе, являлось всего-навсего плодом его собственного воображения. В действительности она оказалась пустой, красивой, черствой маленькой сучкой.

– О, будьте честны, Джек. – Она развернулась и остановилась перед ним. – Вы больше не тот человек, за которого я согласилась выйти замуж. Можете ли вы обеспечить мне запланированную нами жизнь? Нет, – она пожала плечами. – Сожалею, Джек, но, как это не неприятно для нас обоих, вы должны понимать, что теперь это совершенно непрактично.

– Ах, непрактично? – отозвался он саркастическим эхом. – И что же в точности непрактично? Внезапное отсутствие у меня состояния? Мое обезображенное лицо? Или идея танцевать с уродливым калекой и таким образом стать объектом насмешек? Это, да?

Она съежилась, испугавшись яростных нот в его голосе.

– Именно это непрактично, ведь так? – рычал он. – А я благодарю за это Бога.

Она вглядывалась в него, пытаясь осмыслить значение его последнего высказывания.

– Это… это означает, что вы не хотите жениться на мне? – ее голос перешел на визг от изумления и зарождающегося негодования.

Это она собиралась дать ему отставку, а не наоборот.

Он иронично поклонился:

– Я не только не желаю жениться на вас, я почти рад моим несчастьям, открывшим мне глаза и позволившим избежать гибельной судьбы.

Она впилась в него взглядом, ее часто вздымающаяся грудь когда-то так привлекала его.

– Мистер Карстерз, вы не джентльмен!

Он улыбнулся ей в ответ резкой, уродливой гримасой:

– А вы, мисс Давенпорт, ни в коей мере не леди. Вы – пустая, жадная, холодная маленькая сучка, и я благодарю свою удачливую звезду, что вовремя обнаружил правду. Бог всегда помогает бедному дураку, которого вы, так или иначе, заманиваете в свои сети.

Она в бешенстве топнула ногой:

– Да как вы смеете? Покиньте этот дом немедленно… немедленно, вы слышите меня? Или вас, урод… раненный вы или нет, вас выбросят вон!

Он быстро захромал к ней, и она в страхе отпрянула назад.

– Только верните мне мое кольцо, – сказал он устало, – и ваш дворецкий избежит неприятной и затруднительной ситуации, выкидывая на улицу калеку.

Она резко прижала левую руку к груди и прикрыла большое бриллиантовое кольцо другой рукой.

– О, но я очень привязана к этому кольцу, Джек, – сказала она голосом маленькой капризной девочки. – Я действительно любила вас, вы же знаете. Конечно же, вы хотите, чтобы у меня на память о вас что-то осталось?

Он стоял и смотрел на нее, а отвращение неумолимо заполняло все его существо. Затем он развернулся и тихо захромал прочь из этого дома.

Глава 1

Лондон. Конец осени 1812 года.

– Боже! Ты хочешь сказать, мой внук даже не принял тебя после того, как ты проехала, уж не знаю, сколько миль, чтобы увидеться с ним? – Леди Кейхилл хмуро глянула на внучку. – О, ради Бога, Амелия, немедленно прекрати реветь и расскажи все подробно! С самого начала!

Амелия тут же проглотила рыдания:

– Дом обшарпан и выглядит весьма неприглядно, хотя конюшни, кажется, достаточно хорошо…

– Меня нисколько не волнуют конюшни! Что с моим внуком? – сердито прервала ее леди Кейхилл.

– Его слуга сказал мне, что Джек ни с кем не видится.

Пожилая леди нахмурилась:

– Что значит «ни с кем»?

– «Ни с кем», бабушка, значит «вообще ни с кем». Он, то есть Джек, притворился больным и послал мне записку, выражая благодарность за мое беспокойство и сожаление, что не может оказать гостеприимство. Гостеприимство! Собственной сестре!

Амелия нащупала в ридикюле новый носовой платок, промокнула навернувшиеся слезы и продолжила:

– Разумеется, я настаивала, чтобы пройти к нему и ухаживать за ним, но его человек – иностранец – даже не позволил мне подняться по лестнице. Отсюда я заключила, что Джек был вовсе не болен… просто… пьян! Он совершенно никого не принимает. И, по словам слуги, ведет себя так с тех самых пор, как вернулся из Кента.

Пожилая леди долго сидела молча, обдумывая услышанное.

– Кент, говоришь? Господи, как бы я хотела, чтобы ему никогда не встречалась эта отвратительная маленькая давенпортская шлюшка. – Она взглянула на внучку. – Я предсказывала, помнишь, что рано или поздно помолвка будет расторгнута…

– К сожалению, да, бабушка.

– Замечательно! – страстно произнесла леди Кейхилл. – По крайней мере, теперь он избавлен от этой мерзкой гарпии.

– Но, бабушка, кажется, это разбило ему сердце.

– Ерунда! У него прекрасное сильное сердце. В нем течет моя кровь, разве нет? Когда доживешь до моих лет – прекратишь нести всякую чушь о разбитых сердцах и другой подобной несуразице. Тела излечиваются, и сердца – тоже.

Вновь последовало длительное молчание.

– Но в том-то и дело, бабушка! – произнесла наконец Амелия. – Тело ведь не всегда удается вылечить, не так ли? Слуга Джека утверждает, что его нога все еще очень плоха и постоянно болит, хотя он и может ходить.