Плачь обо мне, небо (СИ)

– Рад видеть Вас, князь, – заговорил Николай, поднимаясь из-за стола, но не выходя. – С чем же послал Вас ко мне кузен?

Глаза его чуть потеплели, и князь Петр ощутил, как ярость набирает обороты. Сглотнув, чтобы сохранить внутреннее равновесие хотя бы в голосе, он медленно стянул с руки новую перчатку и с презрением швырнул в лицо Наследнику Престола.

– С этим.

Заинтересованно хмыкнув, поймавший внезапное послание Николай уточнил:

– Вы уверены? Не припомню, чтобы у нас были поводы для дуэли.

– А Вы напрягите память, Ваше Высочество, – все правила этикета зиждились на тонком волоске, что мог в любую секунду просто быть сдутым потоком воздуха от взорвавшегося клубка злости. – Женское имя «Екатерина» Вам ни о чем не говорит?

Прежние насмешливые искорки в глазах Наследника Престола сменились стальным блеском.

– Смею предположить, что Вы говорите о своей сестре, и эта перчатка не от герцога, а от Вас.

– Вы одарены острым умом, Ваше Императорское Высочество, – если бы не шутовской поклон, можно было бы решить, что фраза и впрямь являлись лишь искренним выражением восхищения. Но князь Петр сейчас испытывал абсолютно диаметральное чувство – презрение.

– Позволите узнать, что именно вы сочли за оскорбление в её адрес, чтобы нам с Вами не терять драгоценного времени?

В ответ на это князю Петру захотелось громко рассмеяться; если бы только все не было слишком серьезно и он находился в кабаке с армейскими друзьями, а не на аудиенции. Потрясающе сыгранная честность, заслуживающая аплодисментов.

– Поиграться с чувствами влюбленной барышни, добившись того, чтобы она отменила собственную свадьбу и оказалась обесчещена, при этом готовиться венчаться с датской принцессой – по-Вашему, недостаточно для оскорбления? – выплюнул он, не сводя сверлящего взгляда с Наследника Престола, надеясь прочесть на его лице хоть каплю раскаяния или сожаления.

Увы.

Единственное, что там проскользнуло эфемерной тенью – усталость.

– Вам об этом поведала Ваша сестра?

Вопрос звучал так, будто бы они беседовали о погоде.

– Я имею право не сообщать, откуда были получены сведения. В их достоверности у меня нет причин усомниться, – даже если и сплетницы чего приукрасили, слова дядюшки не могли лгать. – Равно как и нет причин верить Вам.

– Вы понимаете, чем чреват вызов лица императорской крови? – попытался воззвать хоть к какому-то разуму цесаревич.

Напрасно.

– Вы можете только прикрываться своим происхождением, вместо того, чтобы ответить за свои действия!

– Я никогда бы не посмел прикоснуться к Вашей сестре, – с какой-то тяжелой бесстрастностью сообщил Николай. Князь Петр осекся, что-то уловив в этом лишенном эмоций голосе, но тут же усмехнулся:

– Яблоко от яблоньки недалеко падает. Вы ничем не лучше своего отца.

Какими бы ни были отношения в царской семье, сколь бы сильна ни была обида Николая на Императора, все это оставалось внутри, скрыто от посторонних глаз. И позволить кому-либо оговаривать его близких, даже если сам неоднократно упрекал отца в адюльтерах, не мог. В груди встрепенулось что-то темное.

– Глупец, – с обреченным сожалением тихо протянул цесаревич. – Жду завтра Вашего секунданта.

Комментарий к Глава седьмая. Скажи, что же нас дальше ждет

*Капля камень точит <…> По крайней мере,.. (фр.)

========== Глава восьмая. Не возвращайся, если сможешь ==========

Когда пред общим приговором

Ты смолкнешь, голову склоня,

И будет для тебя позором

Любовь безгрешная твоя…

М.Ю.Лермонтов

Германия, Карлсруэ, год 1864, сентябрь, 30.

Княгиня Голицына явно не ожидала увидеть среднюю дочь вновь так скоро: она полагала, что Катерина отбыла в Дармштадт, чтобы вернуться к своим обязанностям при Дворе, а значит, несколько месяцев будет находиться подле государыни, прежде чем уехать в Россию, чтобы венчаться там. После, быть может, она снова посетит Германию, отправившись в свадебное путешествие, хотя об его маршруте они не говорили, потому было вполне возможно, что молодые скорее предпочтут солнечную Италию. Потому, узрев, как к поместью подъезжает экипаж, а после из него выходит бледная Катерина, Марта Петровна удивленно моргнула, силясь понять, не привиделось ли ей это, и не спутала ли она с дочерью какую-то нежданную гостью.

Поднявшись на ноги и отложив книгу, с которой по обыкновению сидела на террасе, раз позволяла погода, она медленно спустилась по ступенькам, выводящим к главной дорожке, что шла от дома к парадным воротам.

Ошибки не было – к ней действительно спешно приближалась дочь, за которой слуга нес большой ридикюль: тот же, с которым она и уезжала.

Нахмурившись, княгиня позволила себе обнять её, прежде чем отстранить и внимательно вглядеться в её лишенное румянца лицо:

– Катя? Что-то стряслось? Сначала граф Шувалов вернулся, теперь ты.

Определенно ожидавшая этого вопроса и подобной реакции Катерина покачала головой, тут же заверяя маменьку, что волноваться не о чем. Хотя княгиня не была в этом так уверена, когда услышала последние слова:

– … я решила оставить Двор.

Во всем её естестве при этом не было ни грамма счастья, будто бы к этому решению её подводили под дулами десятков заряженных ружей. Марта Петровна, все сильнее хмурясь, махнула рукой слуге, чтобы тот унес вещи гостьи, и жестом предложила дочери пройти в дом: не стоять же посреди дорожки, обсуждая такие известия.

– Что сподвигло тебя на такой шаг? – осведомилась княгиня, стоило тяжелой двери закрыться за их спинами; Катерина еще даже не успела присесть, хотя в её движениях читалось желание как можно быстрее куда-то сбежать, а не вести разговоры.

– Маменька, если Вы позволите, я все Вам поведаю позже, – обернувшись, она подтвердила невысказанные предположения. – Дмитрий еще здесь?

По этому вопросу можно было бы сказать, что внезапный визит в Карлсруэ – лишь от тоски по жениху, но отчего-то на потерявшую голову от любви барышню Катерина сейчас ничуть не походила. Внутри Марты Петровны зарождалось волнение.

– Граф в библиотеке, – она кивнула и, видя готовность дочери последовать в указанном направлении, придержала её за локоть. – Катя, скажи хотя бы, надолго ли ты сюда?

– Простите, маменька, я не могу сейчас дать ответа на этот вопрос, – та опустила глаза, что еще больше уверило княгиню в мысли – дело нечисто.

– Через пару дней к нам обещался быть Петр. Я полагаю, он был бы рад встрече с тобой.

От этой новости Катерина замерла, явно не ожидавшая так скоро свидеться с братом, особенно здесь, в Германии. Она подняла голову, и с губ сам сорвался вопрос:

– Вы писали ему?

– Я писала ему еще перед венчанием Ирины, но из Флоренции ответ так и не пришел. Зато вчера вечером посыльный принес мне письмо из Висбадена – как оказалось, Петр был там по поручению герцога, и после визита в Дармштадт намеревался навестить и нас.

– Какое счастье, – с трудом выдавила из себя Катерина, прикрывая дрогнувшие губы руками. – Простите, маменька, мне нужно срочно разыскать Дмитрия. Обещаю, после мы с Вами обязательно побеседуем.

Едва обозначив быстрый книксен, что сейчас выражал её извинения в столь резком окончании разговора, она спешно удалилась, оставив княгиню в смешанных чувствах и желании как можно скорее дознаться до правды. Катерина уже не была той маленькой девочкой, что стремилась всеми секретами поделиться с маменькой, но и видеть её столь скрытной, особенно если прибавить к этому её явное напряжение и внутреннюю тревогу, было излишне странно.

Смотря в идеально ровную спину дочери до тех пор, пока она не свернула за угол, Марта Петровна хмурилась, невольно цепляя пальцами кружевную манжету домашнего платья.

***

Катерина же, избавившись от цепкого материнского взгляда, испустила облегченный вздох; сейчас объяснять причины своего визита было некогда, да и собраться с мыслями она не успела. Не думала, что столкнется с маменькой так рано – совсем запамятовала, что та после обеда всегда предавалась чтению в саду, если погода не буйствовала. Сегодня же день с самого утра выдался крайне солнечным и теплым, так и сподвигая к легким променадам по облагороженным тропинкам под сенью еще не сбросивших листву деревьев. Вот только у самой Катерины не было настроения на праздные прогулки: тугой узел напряжения грозился лопнуть от лишней секунды промедления. Она едва сдерживалась в пути, чтобы не начать подгонять кучера: после расстояний на родине без малого семьдесят миль между немецкими городами едва ли могли считаться длинной дорогой, но даже так не было сил ждать, и Катерина каждый час выглядывала, силясь понять, как долго им еще ехать, и сколько раз придется сменить лошадей.