Ненавистный брак (ЛП)

- Завтра я вернусь, – промолвил Александр. – Павла Петровна сделает мне одолжение и поговорит с Вами кое о чем, невероятно значительном для меня, а пока со мной будут Ваш образ и воспоминания о Вас. Храни Вас господь, Елизавета Ивановна!.. – Князь поклонился по-мужицки в пояс и быстро сел в экипаж, словно устыдившись этого порывистого поклона, идущего от души.

- Какой странный человек! – немного растерянно пробормотала Лиза. Она быстро поднялась по лестнице и вошла в свою комнату.

Дмитрий подкрался к двери и мельком взглянул на сестру.

- Она не в духе, да и выглядит неважно, – заметил он, вернувшись. – Уверен, что ей ничего не удалось узнать о поручике, который вдалеке отсюда доводит до ума новобранцев. Вы поговорите с ней, маман?

- Сначала я поговорю с мужем... С ним нам тоже придется вести тонкую игру, но это гораздо легче.

- Естественно, ведь папá не влюблен в Лаврецкого.

- Хватит нести всякий вздор, и приглядывайся ко всему, что происходит. Сейчас письмо от этого глупца может все загубить.

- Можете быть покойны, маман, ни одно письмо Лаврецкого не попадет Лизе в руки, напиши он хоть сотню томов об уланах!

В комнату больного Павла Петровна вошла с победоносным и одновременно таинственным видом. Старый полковник с большим трудом приподнялся на подушках. Он был немного удивлен, увидев восторженно сверкающие глаза жены.

Не сдерживая радостного ликования, Павла Петровна сообщила мужу новость о Карелине. Она торопливо пояснила, что Александр не пришел просить руки Лизы непосредственно к нему, потому что беспокоился о его здоровье, но готов сделать это в любой момент. С Карелиным все было просто и ясно: он знал об их финансовом положении, и оно его не интересовало. Полковник не мог не радоваться такому повороту событий, и все же...

- Лиза его не любит, Павла, – печально заметил он.

- И что же? Нет никакой надобности любить его до безумия. Любая девушка на ее месте сошла бы с ума от радости.

- Но Лиза другая... она знает цену любви. Думаю, ее сердце уже выбрало одного офицера.

- Это просто замечательно – умереть от голода! Я знаю об этой глупой помолвке, которая и состоялась-то, в основном из-за того, что Федор Лаврецкий – кузен ее лучшей подруги Нади. Однако, юноша слишком поздно узнал о нашем разорении и не успел улизнуть до помолвки.

- Неужели это возможно?

- Я точно знаю, Иван, что Лаврецкий хотел выгодно жениться, но сбежал, узнав, что у нас нет денег. Он воспользовался учениями и уехал, не сказав Лизе ни слова.

- Он поехал на учения по приказу, Павла.

- Или сам попросил, чтобы его послали.

- М-м-м... возможно. Он не должен был ехать, должность у него не та.

- К тому же, он не сделал ничего, чтобы формально узаконить их отношения.

- Верно, Лиза говорила, что он придет поговорить со мной. Печально и прискорбно, что наша дочь так страдает от разочарования, но я не стану принуждать ее к браку по расчету!

- Да она сама с радостью согласится на предложение Александра и будет жить, как у Христа за пазухой!

- Я не позволю тебе принуждать ее!

- Это и не понадобится. Надеюсь, у нее осталась хоть капля здравого смысла, Иван... недаром, она и моя дочь тоже.

- Я сам с ней поговорю, Павла, – тяжело вздохнул полковник.

- Ну вот, тебе уже плохо. Естественно, ведь тебе нужен покой. Сделай милость, успокойся... закрой глаза... ты поговоришь с ней позже, а сейчас успокойся... Лиза – моя дочь, и ее счастье для меня так же важно, как и для тебя.

Керлов был вынужден подчиниться жене, он замолчал и закрыл глаза. Павла Петровна велела позвать Дмитрия и наказала ему быть рядом с отцом, пока она будет воевать с Лизой.

Павла Петровна вошла в комнату дочери, когда та безучастно смотрела в окно. Лицо Лизы ничего не выражало: в глазах пустота, брови нахмурены, губы сжаты. Павла Петровна неслышно подошла к ней. Она не боялась душевного состояния дочери, наоборот, подумала, что это, возможно, самый подходящий момент для разговора.

- Папá стало хуже? – с тревогой спросила Лиза, повернувшись к ней.

- Сейчас речь не о нем, – ответила Павла Петровна, – хотя, само собой, всё в этом доме вращается вокруг него. Вот что я тебе скажу, Лиза, здоровье и спокойствие папá зависят только от тебя. Ты очень его любишь, и я почти уверена, что не станешь возражать.

- Что случилось, маман? Я вся, как на углях!

- Мне не хочется волновать тебя, доченька, но я хочу, чтобы ты хорошо подумала, взвесила и оценила всю важность своего решения, прежде чем принять его.

- Решения?

- Сегодня попросили твоей руки, Лиза, – Павла Петровна присматривалась к дочери, и, увидев волнение девушки, нахмурилась.

- Маман!.. Неужели это возможно? Неужели Федор Лаврецкий написал?

- Нет, дочка, кто помнит об этом офицере? Ты забыла, что он сбежал, узнав о том, что ты бедна? Человек, который оказывает тебе честь, прося твоей руки, имеет всё, чтобы сделать счастливой и более взыскательную, более гордую девушку, чем ты. У него знатное имя, он удачлив и, к тому же молод, умен, красив и благороден. Я говорю о князе Карелине.

- Об этом мужике?

- О князе.

- Князь он, или мужик, мне все равно! Он меня не интересует, я не люблю его! Вам отлично известно, что я его не выношу, и, надеюсь, Вы не дали ему ни малейшей надежды.

- Ошибаешься, Лиза, я сказала, что передам тебе его просьбу, потому что уверена – ты изменишь свое решение, если не притворяешься, а, действительно, любишь папá.

- Но какое отношение к этому имеет папá?

Лиза вздрогнула, она интуитивно почувствовала, что оказалась на краю пропасти и не сможет удержаться, соскользнет прямо на самое дно. Это было тоскливым предчувствием, страхом перед неизбежным приговором и жертвоприношением, от которого не отвертишься. Лиза тряхнула головой, словно прогоняя охватившие ее мысли, а Павла Петровна с безошибочно-расчетливой, точно выверенной черствостью охотника, целившегося в беззаботную косулю, готовила стрелу, которая слету должна была ранить девушку, разом убив ее волю.

- Будь любезна, выслушай самое главное, что я должна тебе сказать.

- Нет, маман, что бы Вы мне ни сказали, все будет напрасно. Этот человек, должно быть, глуп и недалек, если просит моей руки, в то время как я выразила ему свою холодность и абсолютное безразличие. Я не люблю его, и никогда не полюблю.

- Он и не стремится к этому; здесь нет речи о романтике. Он тоже не влюблен в тебя, и не требует, чтобы ты когда-нибудь полюбила его. Хоть ты никогда и не открывала мне своих секретов, я знаю, что ты любишь Федора.

- Тогда всё, что Вы говорите, все Ваши слова не имеют смысла.

- Позволь мне договорить. Карелина не интересует, что ты любишь другого. Он знает, что ты порядочная женщина, и не проявишь неуважения к имени, которое будешь носить. Ты не знаешь, что именно так обычно и заключаются браки между состоятельными людьми. Никаких сантиментов, – Павла Петровна прошлась по комнате и снова села на диван, изображая абсолютное спокойствие. – Я хочу, чтобы ты поняла, – продолжила она, – и потому скажу прямо: Александр – сын князя и его служанки. В его жизни есть иная сторона, и это мучает его. Поэтому он такой странный. Из-за своего незаконного рождения он неровня дворянам, несмотря на имя и состояние, но дочь разорившегося дворянина...

- О чем Вы говорите? – в ужасе перебила мать Лиза.

- Единственное, что у нас осталось, доченька, это незапятнанное имя, открывающее двери в общество. У тебя изысканное воспитание, превосходная внешность, необычайное благородство. Одним словом, ты – та самая женщина, которая нужна Карелину, чтобы он мог открыть двери залов своего петербуржского княжеского особняка великосветскому обществу, которого он до сих пор избегал, боясь отказа.

- Поверить не могу, – сказала Лиза, – я не думала, что все это так важно для него. Я считала, что ему достаточно его денег, наград, земледельческих опытов.

- Ты ошибаешься, князь гораздо честолюбивее, чем ты думаешь, а чтобы войти в общество, ему нужна приличная жена. Если бы мы не оказались в нашем теперешнем положении, я не стала бы говорить тебе все это, но настоящая причина болезни твоего папá – это наши долги. Кроме того, все, что есть в этом доме, нам уже не принадлежит, и если мы еще живем под этой крышей, то только потому, что князь выкупил этот дом и настоял, чтобы мы продолжали жить здесь.