Завет, или Странник из Галилеи

Поэтому слежку за Иешуа людьми Антипы я считал довольно опасной. Но Иешуа вел себя в этой ситуации возмутительно легкомысленно. Он часто говорил такое, что с легкостью могло быть обращено против него, стоило лишь чуточку исказить смысл. Антипа не был старейшиной рода, перед кем следовало бы блистать мудростью, за ним стояли власти — Пилат, римляне. Даже все крестьяне Галилеи не смогут защитить Иешуа, если власть захочет устранить его. Ведь расправиться с Иоананом, который имел гораздо больше приверженцев и гораздо меньше врагов, не составило особого труда.

Когда я высказал свои опасения Иешуа, тот с ходу отверг их.

— Они нанимают писцов, чтобы те записывали каждое ваше слово. И это может очень вам повредить, — предупредил я его, так как заметил одного из них в толпе.

— Что ж, тогда не стоит говорить правду?

— Я говорю сейчас о другом. Вы провоцируете их.

— Почему вы так боитесь их? Вы же хотите изгнать их навсегда?

Он высказал очень простую мысль, сообразуясь с тем, во что он верил. И чем больше сгущались над ним тучи, тем смелее были его высказывания. Я обратил внимание, что такие перемены произошли с ним после его возвращения из Иерусалима, — значит, в Иерусалиме с Иешуа произошло нечто более значительное, нежели то, о чем рассказал мне Иоанан. Я вспомнил случай в Суре, когда собравшиеся люди не стали слушать его проповедь. Может быть, он теперь отправился в Иерусалим для того, чтобы снова заставить себя предстать перед тысячей простых крестьян и рыбаков, но Иерусалим принял его, похоже, еще хуже, чем Сур.

Люди Ирода придерживались определенной тактики: они распространяли клевету об Иешуа, причем часть из того, о чем они говорили, было правдой. Излюбленная их тема — отношения Иешуа с женщинами, которые входили в его ближний круг. Я не раз предупреждал его, что опасно появляться на людях в окружении свиты из женщин, подобно вождю какого-то пустынного племени. Он только смеялся над моими тревогами. Похоже, его не волновало, что люди будут думать об этих женщинах. Но последнее время чувствовалось, что именно эти обвинения он принимал наиболее близко к сердцу. Однако, как обычно, они не заставили его отступить, — наоборот, он твердо заявил, что женщины будут сопровождать его всегда, где бы и когда бы он ни появился. Эффект последовал несколько неожиданный — толпы людей, искавших встречи с ним, только увеличились, всем хотелось повстречаться с эксцентричным пророком, который появляется везде в сопровождении своих жен. Слухи, распространяемые при этом среди простого люда, тоже сыграли свою роль. Авторитет Иешуа только повысился, особенно среди сирийцев, которые стали видеть в нем последователя культа богини плодородия Ашеры. Приверженцев этого культа почти не осталось, из-за того что евреи поклонялись Единому Богу.

Во всем, связанном с жизнью и привычками Иешуа, я видел своего рода иронию. Иешуа совсем не был, на мой взгляд, пророком, истязающим себя всякого рода лишениями. Он никогда не отказывался от щедрого угощения, его окружали женщины, в основном молодые. Однако я часто бывал озадачен тем, насколько мала в нем зависимость от обычных физических потребностей. Проявления его физических желаний были сродни громоздкой поклаже, которую несут по необходимости и рады любой возможности облегчить ее или совсем сбросить. Он никогда не настаивал на строгом посте. А если постился, то лишь в течение нескольких дней и так, как будто он просто забывал поесть. Я никогда не слышал от него, чтобы он призывал к воздержанию, которое проповедуется во многих сектах. Но в то же время он никогда не проявлял особого внимания к женщинам, не давая пищу пересудам о его возможной женитьбе. Можно было бы заподозрить его в совершенном равнодушии к женскому полу. Но оно свойственно той породе людей, которая почти не встречается среди евреев, — и это заставило меня отвергнуть зародившиеся было подозрения. Размышляя так, я понимал, что его действительная жизнь имеет очень мало общего с тем, как о нем судят. Но именно потому, что его учение содержало так мало самоограничений, от людей полностью ускользала эта сторона его жизни. Напротив, он был известен тем, что в праздники охотно принимал приглашения своих богатых покровителей, что никогда не отказывался от вина, словом, вел себя так, что слухи о его женолюбии казались вполне оправданными.

Так многие из его последователей, считавшие себя людьми благочестивыми, начали отдаляться от него. Те же, кто раньше были чужды его учения, сейчас вдруг возомнили его воплощением Вакха и стали просить его благословить урожай или излечить от бесплодия, что приводило его в ужас. С самого раннего утра, бывало, у ворот дома Кефаса уже собирались несколько десятков поклонников. Его проповеди едва можно было расслышать, стоя в огромной бурлящей толпе, собравшейся за пределами города. Среди всей этой суеты к нему продолжали приходить больные, надеющиеся на помощь, и их становилось все больше; шумящая разношерстная толпа разрасталась до огромных размеров. Люди начинали преследовать его, и иногда, завидев их, он ускользал, прихватив с собой кого-нибудь из нас, оставляя их довольствоваться пустыми ожиданиями.

— Если кто-то придет просто поведать им истину, они разочаруются, — с горечью признался Иешуа, — они хотят только чудес.

Он становился все более замкнутым. После обращения к нему больных, и даже часто именно после таких обращений, он выглядел совершенно обессиленным. Казалось, что исцеление уносит и его жизненные силы. Хоть внешне его помощь больным имела признание и была мощной поддержкой его проповедям, на деле исцеления только мешали его служению, и, понимая это, он терял к ним всякий интерес. Но и на этот раз последствия разрушали всякую логику, но отнюдь не репутацию Иешуа — чем реже он выступал как лекарь, тем настойчивее распространялись слухи о чудесных исцелениях. Люди горели желанием получить то, что когда-то было предложено свободно и в большом количестве, а теперь становилось редким явлением. Теперь у ворот дома собирались во множестве слепые, хромые, родственники приводили и приносили умирающих, преисполненных последней надеждой, а мы были вынуждены отказывать им.

Иешуа попал в замкнутый круг — он почти не появлялся перед народом, но чем меньше его видели, тем больше судачили о его необыкновенных возможностях. Если же Иешуа хотел обратиться к людям для того, чтобы просто поговорить с ними, они сильно расстраивались, подозревая, что Иешуа не хочет или не может творить чудеса из-за их маловерия или греховности.

Однажды произошло следующее. Один калека из Синабрия упросил свою родню переправить его через озеро в Капер Наум и принести к Иешуа. На что он только ни пошел, чтобы предстать перед взором Иешуа. Родные калеки подняли носилки на крышу дома Кефаса и затем осторожно спустили их во двор прямо под ноги проповеднику. Кефас, отругав настойчивых «гостей», хотел было выставить их вон, Иешуа, однако, тронула такая настойчивость. Как оказалось, человека привела к Иешуа не столько вера, сколько скептицизм и желание раз и навсегда развенчать славу Иешуа.

— Я понимаю твой скептицизм, — сказал Иешуа, — только Бог имеет такую власть, какую они ищут.

— Тогда почему вы не препятствуете им так говорить о вас?

— Что я могу поделать с тем, как говорят обо мне люди? — возразил Иешуа.

— Вы как та безобразная девица, — сказал калека, — которая никогда не выходила на улицу, чтобы не увидели ее уродство. Вскоре разнесся слух, что на самом деле она красавица, и перед ее дверью стали собираться толпы воздыхателей. Когда сестра упрекнула девицу в обмане, та, очень довольная разговорами о своей красоте, сказала, что не может ничего поделать — так говорят.

Иешуа совсем не рассердился на его слова и даже, наоборот, развеселился. В таком хорошем настроении его не видели уже несколько недель. В конце концов они со стариком-калекой после долгой беседы расстались совершенно по-дружески. Старик пообещал, что расскажет в Синабрии, как он, не найдя чудес, нашел гораздо более редкую вещь — настоящую мудрость.