Самозванка (дореволюционная орфография)

Она была въ его объятіяхъ.

– Вася!… Но что же это такое?… Вася!…

– He Вася я… не Вася… а Вѣра! – крикнула дѣвушка и забилась у него на груди въ рыданіяхъ.

– Господи!

Салатинъ положительно растерялся, не теряясь никогда въ жизни. Онъ не зналъ, что подумать; ему казалось, что все это во снѣ снится…

Но это не былъ сонъ.

Дѣвушка юная, прекрасная дѣвушка рыдала у него на груди… Шляпа упала съ головы Вѣры и Салатинъ видѣлъ эти шелковистые волосы, нѣжную тонкую шею, розовыя маленькія уши, а его руки обнимали гибкій стройный и нѣжный станъ начинающей формироваться дѣвушки…

– Боже, да это не сонъ! – воскликнулъ Салатинъ. – Это какая-то тайна…

– Да, это тайна!… – проговорила Вѣра, сдерживая теперь рыданія. – Это тайна, это страшная тайна и я… я погибла!…

– Но въ чемъ дѣло?… Что тутъ такое?…

– Я погибла, погибла!… – въ безумномъ отчаяніи повторяла дѣвушка.

– Нѣтъ! – произнесъ Салатинъ, все еще держа ее въ объятіяхъ. – Я начинаю понимать, я догадываюсь… Я не дамъ васъ въ обиду, я буду вашимъ другомъ… Успокойтесь…

Онъ посадилъ дѣвушку на диванчикъ бесѣдки.

– Я принесу вамъ воды…

– Нѣтъ, нѣтъ, не надо! – остановила его за руку Вѣра. – Тамъ испугаются, узнаютъ, сбѣгутся всѣ… Мнѣ лучше, я не буду плакать… He уходите отъ меня, не оставляйте меня одну ни на секунду…

Вѣра быстро утерла слезы, глубоко вздохнула, подняла шляпу и надѣла ее.

– Ничего, ничего, мнѣ хорошо… Я все, все разскажу вамъ… Только бы не помѣшали онѣ, только бы не вернулась мать!…

– Постойте! – прошепталъ Салатинъ. – Я придумалъ кое-что… Вѣдь вы „Вася“ въ глазахъ прислуги и вотъ я пріѣхалъ къ вамъ и беру васъ кататься… Поняли?… Мы такъ и скажемъ… Я повезу васъ къ себѣ… Или нѣтъ, не къ себѣ, а въ ресторанъ, – вѣдь, это такъ просто, такъ естественно, не правда-ли?…

– Да…

– Мы сядемъ въ кабинетъ, никто не помѣшаетъ намъ, и вы все разскажете мнѣ…

– Какъ вы добры!… Но, вѣдь, я погибну потомъ…

– He бойтесь, моя дорогая!… Васъ Вѣрою зовутъ, да?

– Да…

– He бойтесь, Вѣра… У насъ есть законы, есть права, и я буду вашимъ другомъ, защитникомъ… Клянусь вамъ честью, Богомъ, что васъ не смѣетъ никто пальцемъ тронуть!…

– Какъ вы добры! – повторила дѣвушка, съ восторгомъ и счастіемъ смотря на Салатина. – Я всегда смотрѣла на васъ, какъ на друга, меня влекло къ вамъ, но я не смѣла…

– Такъ смѣйте-же теперь!…

Салатинъ всталъ.

– Ѣдемъ! – воскликнулъ онъ. – Но не принести-ли вамъ воды?… Это освѣжитъ васъ…

– Нѣтъ, ничего… Тутъ вотъ садовая лейка, – я попью немного и умою лицо… Только бы насъ не задержали!…

– Да не бойтесь-же, не бойтесь!… теперь вы внѣ всякой опасности!…

Вѣра взяла садовую лейку, налила изъ нея воды въ пригоршни, выпила нѣсколько глотковъ, потомъ умыла лицо, вытерла его носовымъ платкомъ, поправила волосы гребешкомъ.

– Я готова! – сказала она, вся трепеща отъ волненія и прекрасная, какъ никогда.

Салатинъ не то съ недоумѣніемъ, не то съ восторгомъ смотрѣлъ на нее.

– Ѣдемъ! – сказалъ онъ и вышелъ на дворъ, ведя Вѣру за руку.

– Другъ! – обратился онъ къ дворнику, который мелъ дворъ, – когда вернется Ольга Осиповна или Анна Игнатьевна, такъ скажи, что мы съ Васею уѣхали кататься…

– Слушаю-съ… Къ чаю пріѣдете, Николай Васильевичъ?

– Къ чаю?… А не знаю, милый, не знаю… Такъ ты и скажи барынѣ, – уѣхали, молъ кататься, а можетъ-де и чай будутъ пить гдѣ-нибудь въ городѣ… Понялъ?…

– Такъ точно-съ!

– Ну, вотъ… Почему бы молодому хозяину твоему и въ трактирѣ чаю не попить?… He барышня, вѣдь, онъ!…

– Это дѣйствительно, Николай Васильевичъ…

– Ну, вотъ.

Салатина охватило какое-то особенное чувство веселаго задора, жизни и ожиданія чего-то новаго, чего-то свѣтлаго и радостнаго…

Онъ подсадилъ Вѣру въ пролетку, сѣлъ самъ и приказалъ кучеру ѣхать къ Москворѣцкому мосту…

XVII.

Кучеръ Салатина остановилъ лошадь у ресторана Тѣстова [10], со стороны Театральной площади, гдѣ входъ въ кабинеты.

– Ступай домой! – приказалъ ему Николай Васильевичъ. – Я пробуду тутъ долго…

Они поднялись на верхъ и заняли небольшой кабинетъ.

– Позавтракать прикажете, Николай Васильевичъ? – спросилъ знакомый слуга.

– Да, да… – все еще охваченный оживленіемъ, весело отвѣтилъ Салатинъ. – Водки намъ, милый, да побольше, – видишь, какого я гостя-то привелъ!…

Слуга засмѣялся, бѣгло взглянулъ на Вѣру и, оправляя скатерть, сказалъ:

– Кавалеръ настоящій-съ, пора и водку кушать…

Салатинъ не безъ умысла обратилъ этою шуткой вниманіе слуги на Вѣру – ему хотѣлось замѣтить, какое впечатлѣніе произведетъ переодѣтая дѣвушка.

Половой ничего не нашелъ особеннаго. Стройная, тоненькая, отъ природы не вполнѣ еще развившаяся Вѣра была похожа въ своемъ костюмѣ на хорошенькаго изящнаго мальчика, какіе часто попадаются среди превосходно выкормленныхъ, деликатно воспитанныхъ, холеныхъ съ пеленокъ купеческихъ юношей изъ богатыхъ родовитыхъ купеческихъ семей.

– Что изволите приказать? – спросилъ половой.

– Да чего-нибудь, все равно… Ну, дай намъ бульону по чашкѣ, котлетки какія-нибудь… Чего-нибудь сладкаго потомъ… Ты что любишь, Вася?

– Все равно, – отвѣтила дѣвушка. – Я пить хочу… Чаю, если можно…

– Конечно, конечно… Чаю, Павелъ!…

Половой ушелъ.

– Такъ вотъ, вы кто… вотъ на какую тайну я напалъ въ домѣ Ольги Осиповны! – заговорилъ Салатинъ, подходя къ Вѣрѣ, которая стояла у окна, и взялъ ее за обѣ руки. – Вижу и глазамъ своимъ не вѣрю!…

Вѣра опустила глаза, не отнимая рукъ.

– Вы ничего не подозрѣвали? – тихо спросила она.

– Ничего рѣшительно!… Я немного удивлялся на излишнюю застѣнчивость мнимаго „Васи“, на его нѣжность, на его дѣвичью бѣлизну кожи и румянецъ, но мнѣ приходилось и ранѣе видать такихъ изнѣженныхъ мальчиковъ, особенно воспитанныхъ женщинами… Но что же все это значитъ?… Говорите, милая дѣвушка моя, говорите, я сгораю отъ нетерпѣнія!…

По корридору послышались шаги.

– Потомъ, когда онъ уйдетъ! – проговорила Вѣра, отойдя отъ окна и разглядывая висѣвшую надъ диваномъ картину.

Человѣкъ принесъ чай.

– Мы чайку пока попьемъ, Павелъ! – обратился къ нему Салатинъ. – Я позову тебя, когда будетъ пора давать завтракъ.

– Слушаю-съ.

Когда половой ушелъ, Вѣра сѣла на диванъ рядомъ съ Салатинымъ и разсказала ему всю свою исторію до кражи денегъ у бабушки включительно.

Салатинъ слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ, наклонившись къ дѣвушкѣ и взявъ ее за руку; до чаю и не дотронулись. Только Вѣра сдѣлала нѣсколько глотковъ изъ налитаго стакана.

– Это ужасно! – воскликнулъ Салатинъ, когда Вѣра замолчала, вся блѣдная отъ волненія, со слезами на глазахъ. – Ваша мать жестокая женщина!…

– Она, вѣдь, хотѣла сдѣлать меня богатою!… – замѣтила Вѣра. – Она для меня старалась…

– Э, полноте!… Но не будемъ говорить объ этомъ… Надо теперь обдумать планъ нашихъ дѣйствій…

– Я погибла, если мама узнаетъ про то, что случилось…

– He бойтесь… Повторяю вамъ, что вы внѣ всякой опасности… Я все устрою, все сдѣлаю…

Салатинъ выпилъ залпомъ остывшій стаканъ чаю, закурилъ папиросу и принялся ходить по кабинету большими шагами.

– Я васъ не пущу пока въ домъ Ольги Осиповны! – сказалъ онъ, снова садясь съ Вѣрою.

– Да?…

– Да… Такъ будетъ лучше… Я помѣщу васъ пока къ одной знакомой старушкѣ, гдѣ вамъ будетъ отлично, а самъ буду дѣлать, что нужно…

– Но какъ-же бабушка, мама?…

– Матери вашей я скажу всю правду…

– Боже мой!…

– Да не бойтесь-же, дорогая, милая Вѣра!… Увѣряю васъ, что для васъ нѣтъ никакой опасности… Бабушкѣ я скажу вотъ что: мы поѣхали кататься, лошадь испугалась, понесла, вы выпрыгнули изъ пролетки и повредили ногу. Опасности никакой, – просто вывихъ, но вы въ лѣчебницѣ у моего знакомаго доктора и вамъ нуженъ покой, къ вамъ никого не пускаютъ… Вотъ и все…