Незримый гений (СИ)

Слегка улыбнувшись странному комплименту, Брилл подняла на нее глаза:

— Да, смею надеяться, что нет.

Кивнув, мадам Жири повернулась и вышла в коридор.

— Ну, тогда спокойной ночи. И… думаю, будет разумно с вашей стороны отныне держать вашу дверь запертой.

— Почему это? — спросила Брилл, внезапно занервничав. «Она ведет себя так, будто что-то знает… это сводит с ума».

— Просто так, дитя… — последовал ответ, и мадам Жири скрылась за углом. — Абсолютно без причины.

*

Вдалеке отдавался эхом звук капающей воды… а Эрик мерил шагами пространство своего подземного обиталища. Он бродил взад-вперед, от края озера до задней стены своей спальни, — каждый шаг был резким, одеревенелым и судорожным движением. Куда-то подевалась природная грация, обычно присущая Эрику, сменившись механической сосредоточенностью. Он не просто предавался тягостным раздумьям о том, что ему рассказала Брилл, он был одержим этой мыслью.

Остановившись возле своей кровати, Эрик уперся взглядом в стену перед собой, его глаза бегали по висевшему на ней раскрашенному старому заднику. Потянувшись, он слегка поправил задник, убедившись, что идущий от каменных стен холод не проникает в комнату. «Почему она здесь? Почему она вернулась — спустя столько времени? Чтобы похоронить память об Оперном Привидении? — Быстро, как молния в летнюю грозу, по его разуму прокатился гнев, воспламеняя кровь, пока Эрик не уверился, что жар поглотит его тело и он превратится в кучку пепла. — По крайней мере, тогда я нашел бы немного покоя…»

Сжав кулаки, он отвернулся от стены и направился к двери, глядя через коридор на одну весьма определенную комнату. Сощурившись, он, кажется, долгие часы смотрел на закрытую дверь. Эрик знал, что за этой дверью находилось тщательно обставленное пространство, специально спроектированное для одной-единственной женщины. Он сделал эту комнату для нее, для Кристины. «Вопиющая наглость… вернуться сюда спустя столько времени». Оцепенев, Эрик стиснул зубы, продолжая смотреть на старую комнату Кристины, вспоминая, как долго и усердно трудился, чтобы сделать ту совершенной для нее. Он потратил недели, мучительно раздумывая над каждой деталью, желая, чтобы ей было удобно, желая, чтобы она осталась. «Но, конечно же, она не осталась… неблагодарная распутница…» — горько подумал он, и сквозь гнев пробилась боль.

Зарычав, Эрик отвернулся, чтобы не видеть старую комнату Кристины и воспоминания, которые та пробуждала. Жестокость, которая, как он клялся, больше не была частью него, прожигала себе путь сквозь его душу, оставляя дыры в последних заслонах его контроля над гневом. «Глупое… гибельное… незрячее дитя! Ненавидь ее… Ненавидь ее, Эрик… не позволяй ей больше преследовать тебя… не позволяй причинить боль. НЕНАВИДЬ ЕЕ!»

Взвыв, Эрик взмахнул рукой, сметая все с ближайшего столика, круша и разбивая. Заведенный видом хаотично разбросанных по полу осколков стекла, он схватился за угол столика и швырнул его через полкомнаты. «Ненавидь ее… ненавидь ее… ненавидь ее!» Он безумно заметался по кругу в центре комнаты, его взгляд упал на огромную кровать с балдахином, которую он лично вырезал из сбереженных кусков дерева. Прыгнув вперед, Эрик принялся дергать красный бархатный полог, пока тот целиком не свалился на пол.

Хрипло дыша, Эрик медленно опустился и сгорбился на постели, вдруг лишившись всей демонической энергии своего гнева. Подняв трясущуюся руку к лицу, он снял маску и, держа одной рукой кусок плотной белой кожи, провел пальцем по его внутренней стороне. «Ненавидь ее… ненавидь ее…» — отчаянно думал он, вороша былое унижение, которое причинила ему Кристина, позволяя незажившим ранам вновь открыться и закровоточить. Его взгляд затуманился, горькие слезы собрались в уголках глаз, мука, которая, как он полагал, давно утихла, снова наполнила его. Прошли месяцы с тех пор, как он по собственной воле думал о Кристине — и все же одного упоминания ее имени и знания, что она так близко, оказалось достаточно, чтобы вновь погрузиться в пучину отчаяния. «Почему я так и не сумел забыть ее? Почему все ощущается так, словно произошло только вчера? Я уже должен был отпустить ее».

«Что я сделал, чтобы заслужить эту муку? Какой совершил ужасный грех, который проклял меня этим чертовым лицом?!» Когда холодный воздух комнаты омыл правую сторону его лица, Эрик откинулся на кровать, погрязнув в накатившем отвращении к себе, теперь отравляющим его разум. Когда он вытянулся на постели, ему в спину уперлось что-то комковатое. Повернувшись набок, он сунул руку под остатки балдахина и, обливаясь слезами, нащупал предмет, прервавший его праздник жалости к себе. Выдернув оный предмет, Эрик готов был швырнуть его через комнату — но остановился.

Маленькая тряпичная обезьянка, которую он нашел погребенной в одном из своих старых сундуков недели назад, ухмылялась ему; ее черные глазки-пуговички сияли в мерцающем пламени свечей. Несколько секунд Эрик, бездумно моргая, смотрел на игрушку, а затем сдавленно вздохнул — и жжение в глазах чуть уменьшилось. По какой-то причине эта крохотная обезьянка заставила его обратиться мыслями к Брилл. «Странно… так не должно быть. Я получил это задолго до того, как вообще познакомился с ней. Единственная игрушка моего детства». Он не осознавал этого, но, когда он опустил игрушку себе на грудь, страдание отступило на задний план.

Хмуро глядя на простенько сделанную обезьянку, Эрик изо всех сил старался вызвать воспоминание о том, как он получил игрушку. «Еще раз, как это случилось? Там была маленькая девочка. Ей вряд ли было больше трех лет. Как же такой маленький ребенок мог разгуливать в одиночку? Странное маленькое создание… подарило игрушку такому, как я. Но я помню эти глаза… словно это произошло вчера… бледные, как утренний туман». Перед его внутренним взором непрошено всплыл образ искаженного болью лица Брилл с приставшими к волосам пучками соломы.

Резко усевшись, Эрик яростно выругался.

— Проклятье! Я орал на нее, как бешеный психопат, разве нет? — Зарычав на собственную тупость, он хлопнул себя ладонью по лбу. — Я даже до сих пор об этом толком не подумал. После того, как она выбежала из конюшни, я был так занят собой, что заметил лишь ее поспешное бегство. Черти и преисподняя! — прошипел он, используя одну из любимых фразочек Коннера.

Отложив маленькую обезьянку, Эрик торопливо вскочил на ноги и, сцапав маску, быстрым, целеустремленным шагом вышел за дверь.

— Я должен извиниться… Я должен был извиниться сразу же, но был слишком занят, погрязнув в своем чертовом гневе, чтобы выдавить хоть что-то разумное. Тупица… тупица!

Запрыгнув в поджидающую лодку, Эрик оттолкнулся от причала и направил ее по абсолютно гладким черным водам озера. Полностью сосредоточившись на текущей задаче, он едва ли замечал течение времени, пока не обнаружил, что с колотящимся сердцем карабкается по многочисленным лестничным пролетам, ведущим на верхние уровни. Лишь лавируя по темным коридорам верхних этажей, он с изумлением понял, что все мысли о Кристине полностью выветрились у него из головы.

Потрясенный, Эрик резко остановился. Стоило только ему осознать этот выверт собственного рассудка, как мысли о Кристине нахлынули обратно, вновь поглотив его чувства. Стоя совершенно неподвижно, он позволил ощущениям полыхнуть в крови, и — что странно — мгновение спустя терзавшие его разум когти агонии разжались. Приложив ладонь ко лбу, Эрик подивился этому новому открытию и вновь устремил взгляд вдоль сумеречного коридора. «Интересно, который сейчас час… Надо было посмотреть на часы, перед тем как уходить. Вроде бы не очень поздно, но… кто знает, сколько времени я потерял».

Заметив в темноте перед собой светло-серый прямоугольник, Эрик замедлил шаг — при виде зеркала в нем взыграла тревога. Тихо подобравшись к стеклу, он быстро сообразил, что все светильники в комнате погашены. На стоящих друг напротив друга кроватях мирно посапывали две фигуры, погруженные в глубокий сон. «Я и не знал, что уже так поздно. Разумеется, я провел в своих комнатах не больше часа… — Переведя пристальный взгляд на стоящие на прикроватном столике часы, он изумленно сощурился. — Три часа? Как три часа могли пролететь так быстро?!»