Горицвет (СИ)

— Добрый день, сударыня, — сказал он приятным грудным голосом. — Вы интересуетесь техническими новинками? — Жекки поспешно одернула юбку и, едва кивнув, вместо ответа бросила на него сердитый взгляд. — Что ж, рекомендую. «Шпиц» или австрийский Ролс-Ройс фирмы «Грэф и Штифт» последней модели. Четырехцилиндровый двигатель мощностью в тридцать две лошадиные силы, может развивать скорость… ну, в переводе на версты, что-то около восьмидесяти верст в час. Разумеется, по хорошей дороге. Редкий экземпляр, смею уверить. Такой же точно есть только у эрцгерцога Фердинанда, если вам что-нибудь говорит его имя.

Жекки все еще не могла собраться с мыслями, чтобы хоть что-то ответить. «Чего доброго, он подумает, будто я здешняя деревенская дурочка», — промелькнуло у нее в голове.

Незнакомец выждал приличную и несколько затянутую паузу, но, заметив, что молодая дама в двуколке продолжает безмолвствовать, очевидно, с трудом одолевая потрясение от неожиданного знакомства с такой выдающейся персоной, к каковым, по всей видимости, он причислял и свою драгоценную особу, прибавил чуть более снисходительным тоном:

— По правде говоря, я и сам не так давно освоился с этой штуковиной. Владение авто требует, знаете ли, ежедневных упражнений, как в боксе, а у меня не всегда находится свободное время для того и другого. Подчас я даже теряюсь, какое из этих занятий мне следует предпочесть.

Говоря, он с медлительной тщательностью вытирал руки о полотняное полотенце, неторопливо раскатывал рукава рубашки, застегивал жилет. Потом, уже прислушиваясь к голосу собеседницы, небрежно потянулся к водительскому сиденью, куда были брошены чернильно-синий пиджак и мягкая фетровая шляпа. Одевание сопровождалось то отточено короткими, то продолжительными, обволакивающими, как речная волна, заинтересованными взглядами, неотступно следящими за Жекки все с той же придирчивой остротой заправского барышника, вдруг неожиданно напавшего на нужный товар.

— Сочувствую вам, — наконец выдохнула из себя Жекки. — Вы стоите перед поистине трагическим выбором.

Незнакомец невозмутимо, словно не расслышав иронии в ее словах, надел пиджак и оправил галстук. Костюм сидел на нем идеально.

— Поистине, я никак не рассчитывал встретить в здешних лесах столь смелое и очаровательное создание. Вы всегда ездите одна по этой дороге?

«Смеет передразнивать, да еще намекает на что-то… Собственно, что он хочет сказать?» Сами по себе его слова мало что значили. Значение имела лишь та отвратительная самодовольная манера, с которой он их произносил и с которой вообще позволял себе держаться. Именно эта завуалированная издевательская беззастенчивость выводила Жекки из равновесия. В сущности говоря, с подобным типом наглеца она сталкивалась впервые.

— А вы, я полагаю, совершаете автопробег Париж — Осьмушки? Мечтаете попасть в газеты? — спросила она, довольная своей нечаянной колкостью.

Он едва усмехнулся, но ответил, слегка смягчив тон. Видимо, его заинтересованность все возрастала.

— Боже сохрани. Нет, это обычная деловая поездка. Я собираюсь купить кое-что в этих краях.

Смысл его слов не дошел до Жекки. Ей почему-то захотелось поскорее уехать отсюда. Скорее вернуться домой, упасть в объятья Аболешева и вывалить на него всю накопившуюся за день усталость. Говоривший с ней человек становился ей неприятен. Его дерзость требовала немедленного ответа, а она была слишком утомлена, чтобы бросаться с отповедью после каждой его реплики. Но и принять его поведение без должного отпора не могла. Вот и получалось, что лучшим выходом было пожелать хозяину австрийского ролс-ройса счастливого пути.

— Послушайте, нет ли у вас с собой фляги с водой? — неожиданно спросил он, обнаружив, что его последнее замечание не получило никакого отклика. — Я был бы вам крайне признателен, если б вы не отказали бедному путешественнику в такой малости, как кружка воды. Мне не хочется сворачивать в деревни из-за всякой ерунды. И, откровенно говоря, мое появление вызывает у местного населения панику.

Жекки с неохотой достала жестяную баклажку, в которой булькала не выпитая вода и протянула ее незнакомцу. Он неторопливо подошел к ней, застегивая на ходу пиджак. «Все-таки не совсем хам», — подумала Жекки, и невольно, глядя на него, отметила его на редкость правильное мускулистое сложение, гибкие движения, гордую посадку головы и безусловную мужскую красоту замкнутого лица с тонкими прямыми чертами, самоуверенным выражением черных глаз и насмешливым изгибом плотно сжатых губ под тщательно выбритой черной ниточкой усов.

— Полагаю, этого хватит, — сказала она, передавая ему баклажку.

Он принял ее молча. Не спеша, открутил пробку и сделал несколько жадных глотков. Когда он стоял вот так близко, ухватившись одной рукой за боковую скобу двуколки, Жекки с удивлением ловила себя на, казалось бы, давно избытых ощущениях детской робости и даже какого-то совершенно невозможного у любящей жены девического смущения. Она чувствовала всем существом, как от этого человека исходит неподдельная живая мощь, скрывающая в себе пока не явную угрозу. Его сила отталкивала и одновременно манила, как манит всякого смелого человека ощущение опасности, необходимость смертельного риска или предчувствие схватки с заклятым врагом. «Неужели я встретила врага?» — подумала Жекки, когда незнакомец, возвращая, протянул ей совершенно пустую баклажку.

— Благодарю вас. Вы спасли меня от жестокой смерти. — В его словах, не смотря на искреннюю теплоту, опять прозвучала издевка. — Между прочим, в Полинезии по обычаю тамошних племен, юноша обязан отплатить девушке, напоившей его, совершенно определенным образом.

Автолюбитель не стал уточнять, каким, потому что Жекки и без того залилась обличающей краской. Она на чем свет кляла свою дурацкую способность краснеть из-за всяких пустяков, и уже жалела, что пожертвовала столь наглому типу всю свою драгоценную воду.

— Слава Богу, мы не в Полинезии, — отрезала она, берясь за вожжи.

— Я уже понял, что вы замужем, но не могу ли я хотя бы узнать…

Да, он просто сумасшедший, если думает, что с ней можно заводить роман прямо посреди дороги. Мало того — он рассмотрел обручальное кольцо на ее безымянном пальце, и это его ничуть не смутило. Хорош гусь, нечего сказать! С губ незнакомца не сходила слегка нагловатая улыбка. Похоже, дорожное знакомство развлекало его и то, что творилось с Жекки у него на глазах, возбуждало самые приятные ощущения. Она уже готова была бросить ему напоследок что-нибудь ядовитое и резкое, как вдруг он произнес со странно проникновенной интонацией совсем так, как это сделал бы на его месте любой благовоспитанный человек:

— Прошу меня извинить, если я нечаянно вас обидел. Я вовсе не имел намерения задеть ваши чувства.

И как бы в подтверждение этих, с такой теплотой сказанных слов, взял не успевшую опомниться Жекки за руку и, склонившись над ней, поцеловал незащищенное лайкой перчатки узкое запястье долгим обжигающим поцелуем. У Жекки что-то сладостно и больно екнуло в груди, и она опять почувствовала себя смущенной потерянной и почему-то страшно польщенной. От его блестящих, черных, как смоль волос, веяло дорогим английским одеколоном, перебивавшим въевшийся в одежду запах бензина. Его устрашающе сильная рука сжимала ее руку с невесомой легкостью, а обезоруживающая белозубая улыбка отводила в небытие все низкие подозрения, если таковые могли существовать в отношении столь обаятельного и любезного молодого человека, каковым был он — смелый, мужественный водитель автомобиля марки «Грэф и Штифт» с двигателем мощностью в тридцать две лошадиные силы.

Жекки уже была готова простить его, вероятно, невольные, случайные, совсем чуточку странные отклонения в поведении, и собиралась со всем подобающим достоинством сообщить ему о своей невольной ошибке, как ее глаза неожиданно застыли на одной неподвижной точке, мгновенно наполнившись не то слезной пеленой, не то растекающейся из глубины зрачков слепящей радужной мглой. Она увидела кольцо… Это было какое-то чудовищное заклятье… Такое же кольцо с… на мизинце левой руки, ухватившейся за край двуколки, она увидела кольцо с мерцающим черным камнем, и в ее сознании закружились недавно прозвучавшие где-то слова, измятое лицо Матвеича, его опустошенные глаза, устремленные в неведомую пропасть, опять слова, не избытая боль, тяжесть непрощенной обиды, натруженные пальцы, сжимающие штанину над коленкой и опять слова: «… Грег, как все его называли». Жекки овладел такой дикий испуг, что незнакомец, заметив перемену на ее лице, тут же перестал улыбаться.