Дьявол в маске

Герцог же что-то пробормотал себе под нос, затем развязал платок у нее на шее, после чего, целуя ее в шею, снова занялся пуговицами на ее блузке. И каждый раз, когда он расстегивал очередную пуговку, Люсинда вздрагивала и тихонько стонала.

В какой-то момент, намереваясь оттолкнуть герцога, она схватила его за плечи, но каким-то образом вышло так, что руки ее обвили его шею. Крепко зажмурившись, она прижалась к нему всем телом, наслаждаясь восхитительным головокружением и испытывая одновременно чувство восторга и ужаса.

— Вы уверены, миледи, что вашим сердцем владеет только Сол?

Быстро и тихо он двигался по дорожке среди деревьев. В череп, как нож, впивались уколы боли. Он повел головой вправо, потом влево, желая убедиться, что рядом никого нет. Яркий свет, как сверкание кометы, вспыхивал где-то в отдалении. Он прищурил глаза, пытаясь восстановить потерянную ориентацию, и тихо зарычал, когда горло сжалось, не давая возможности сглотнуть.

Он должен был последовать за герцогом после бала и по дороге убить его, если бы представилась такая возможность.

Но как теперь этот человек смог почувствовать его присутствие за деревьями? Но он почувствовал… Он посмотрел прямо на него, прежде чем опрокинул женщину на землю. Ему едва хватило времени, чтобы подавить свою ярость и не метнуть нож прямо в затылок этого ублюдка.

Обычный человек взбесился бы от этого, но Гаренн считал себя человеком необычным. Не его вина, если присутствие Клермона на балу нарушило его планы. И дело не в недостатке опыта, пусть даже план провалился. Виноват в этом Клермон, и в свое время Гаренн ему за это отплатит в полной мере. Но сейчас ему нужно сосредоточиться исключительно на женщине,

В черепе давило, и ярость требовала выхода.

Тут Гаренн увидел зайца, застывшего от страха на дорожке. Выхватив нож, он ловко метнул его в левое ухо зайца и пригвоздил зверька к земле. Затем подошел к нему, раненому и напуганному. Наклонившись, он одной рукой вытащил нож из уха зайца, другой же обхватил шею зверька. Задушив его, отбросил обмякшее тело в заросли.

Боль утихла, перед глазами перестали мелькать огни, и зрение восстановилось. Теперь он мог хладнокровно оценить ситуацию.

— Ясно, мне нужна поддержка. Несколько отборных парней помогут достичь желанной цели. Скоро, очень скоро… — прошептал Гаренн, покидая парк.

Глава 7

— Может быть, вот эта, синяя? — Люсинда приложила темно-синюю атласную ленту к корсажу своего бледно-розового платья.

У «Поумрой миллинерз» продавались самые лучшие ленты во всем Лондоне, их богатейший выбор мог удовлетворить даже леди Хартфорд, известную своей разборчивостью любовницу принца-регента. И поскольку Люсинда очень хорошо знала, что именно этот оттенок синего подходит ей лучше всего, она воспользовалась возможностью отвлечь Амелию от расспросов.

— Твое искусство избегать вопросов впечатляет, но меня ты не обманешь. Я слишком хорошо тебя знаю. — Амелия забрала ленту из рук подруги и положила ее на прилавок. — А теперь объясни мне, какое преимущество ты видишь для себя, позволив герцогу Клермону ухаживать за тобой?

— Шшш… — Люсинда из-под ресниц оглядела салон.

Дамы и их служанки толпились вокруг стола, на котором были разложены новейшие образцы лент, разноцветные перчатки и кружевные платочки. Шум их голосов заглушал тихий разговор подруг. Но узколицая продавщица, стоявшая за прилавком, придвинулась поближе к ним. Люсинда догадывалась, что женщина только притворяется, будто поглощена раскладыванием мотков красных и синих лент.

Продавщица слышала вопрос Амелии, в этом Люсинда была уверена. Она взглянула на женщину, и та покраснела — будто ее застали на месте преступления. Люсинда мило улыбнулась ей и сказала:

— Мне хотелось бы посмотреть красные ленты.

Дождавшись, пока продавщица скроется за тяжелым занавесом, отделяющим салон от складского помещения, она ответила на вопрос Амелии:

— А как же это может быть не в мою пользу? — И, взяв подругу под руку, предложила ей пройтись между столами, на которых лежали горы лент.

Подруги удалялись все дальше от прилавка и от других покупательниц. Как известно, сплетни распространяются в свете с удивительной скоростью, и Люсинде вовсе не хотелось послужить их объектом, если кто-нибудь их подслушает.

Через некоторое время они подошли к диванчику, обитому шелком в золотую и белую полоски, и удобно устроились у противоположной стены.

Тут Амелия, сняв перчатку, потрогала лоб подруги.

— Ты здорова?

Люсинда засмеялась. Оглядела толпящихся в магазине покупательниц и ответила:

— Да, конечно, спасибо…

— А ты не выпивала? Не бегала при свете полной луны? Может, тебе снился дьявол?

Люсинда не смогла удержаться от смеха. Запрокинув голову, она расхохоталась — совсем не как леди. Две пожилые дамы, рассматривавшие бархатные ленты довольно далеко от них, дружно обернулись и уставились на подруг. Старшая из дам нахмурила седые брови, неодобрительно глядя на девушек своими темными глазами.

— Прошу прощения, но у моей подруги буйная фантазия, и она меня рассмешила, — извинилась Люсинда.

Дамы кивнули, принимая извинение, и принялись снова рассматривать коллекцию лент.

— Амелия, ради Бога, что могло заставить тебя говорить такие странные вещи?

— А как еще можно объяснить твое поведение? Ты утратила способность судить здраво, — с легкой насмешкой ответила подруга. — Как может ухаживание герцога пойти на пользу тебе, женщине, которая всегда заявляла, что замужество не представляет для нее никакого интереса? И вообще…

— Амелия, я думала, что ты порадуешься за меня, — перебила Люсинда. — Разве не ты говорила мне: придет день — и ты найдешь свою настоящую любовь.

Амелия закатила глаза.

— Да, конечно. Но я не имела в виду его светлость, Люсинда.

— Но почему? Он довольно состоятельный, красивый…

— И гедонист! Для него главное в жизни — получать удовольствие и радость, — заявила Амелия. — Ходят слухи, что ему достаточно одного слова, чтобы женщина начала раздеваться. И это, по-твоему, настоящая любовь?

— Раздеваться?.. Не может быть. — Люсинда покачала головой. — И кто же эта женщина?..

— Леди Суиндон, — ответила Амелия. — И она — всего лишь одна из многих.

Люсинда мысленно вернулась к событиям в парке, когда герцог поцеловал ее. И ему не потребовалось и пяти минут, чтобы почти раздеть её. Очевидно, леди Суиндон была слабее… или мудрее, чем она, Люсинда.

— Я не леди Суиндон — и ты это прекрасно знаешь! — Люсинда изобразила возмущение.

Худощавая продавщица, снова появившаяся в салоне, подошла к подругам с лентами всех возможных оттенков красного.

— Это все, что вы можете нам предложить? Вы в этом абсолютно уверены? — спросила Люсинда, которой хотелось еще некоторое время поговорить с Амелией наедине.

— Я посмотрю еще раз, миледи, — ответила продавщица и опять исчезла за занавесом.

— Именно так я и думаю, — тихо ответила Амелия. — Ты женщина чрезвычайно самолюбивая, не склонная к замужеству. Так зачем тебе эта… неприличная связь с Клермоном?

Люсинде не хотелось разочаровывать Амелию, а обманывать ее было и вовсе невозможно. Она взяла подругу за руку и крепко сжала ее.

— Если, я доверюсь тебе, но ты должна обещать мне, что не расскажешь это никому, даже своему мужу.

— Это так необходимо? — удивилась Амелия. — Я делюсь с Джоном всеми своими…

— Да, необходимо, — перебила Люсинда.

Амелия кивнула:

— Ладно, хорошо, обещаю. Но только потому, что верю: ты не стала бы просить меня об этом, не будь такой необходимости.

Люсинда придвинулась поближе к подруге.

— Я заключила с герцогом соглашение, касающееся жеребца Царя Соломона, — шепнула она.

Амелия пожала плечами:

— Но какая связь между лошадью и твоей настоящей любовью?

— В общем-то, никакой. Я не изменила своего мнения относительно замужества. Я всегда буду рада за тебя и твоего Джона, но себе я такого счастья не желаю. — Люсинда помолчала, оглядываясь — не подслушивают ли их? — Клермон прислушался к просьбе своей матери, которая хочет, чтобы у него непременно появился наследник. Вот поэтому ему нужно найти себе жену.