Очарованная горцем

Спорить с преподобной матерью — великий грех, но Роб принял твердое решение, и только прямое вмешательство Всевышнего могло бы заставить его изменить свои планы. А пока он пообещал, что будет держать кузенов в ежовых рукавицах. А следить за сестрами, твердо заявил он настоятельнице, ее прямая обязанность. Конечно, аббатисе это не понравилось, однако спорить и пререкаться она перестала.

Она также решительно отказалась сообщить ему хоть какие-то сведения о Давине, объяснив это тем, что знает не больше его самого. Когда Роб поинтересовался, каким образом ей стало известно, кто перед ней, настоятельница объяснила, что уже встречалась с Давиной, когда много лет назад останавливалась в аббатстве Святого Христофора по дороге в Курлохкрейг, а забыть маленькую девочку со столь необычной внешностью не так-то просто. Роб молча кивнул, сообразив, что аббатиса ничего ему не скажет, даже если ей что-то известно. А он сильно подозревал, что так оно и есть.

Внезапно его внимание привлекло какое-то движение. Вздрогнув, Роб поднял глаза и увидел, как Давина, перекрестившись, направилась к выходу.

Он уже узнал понемногу ее привычки. Дважды в день она приходила в церковь, чтобы помолиться — один раз утром вместе с остальными сестрами и еще раз вечером, одна. Все остальное время она штопала одежду, возилась в саду, копалась в огородных грядках, пропалывая овощи. И то и дело поглядывала в его сторону.

Вначале Роб старательно притворялся, что наблюдает за ней ради ее же безопасности — на случай если Колин или Финн, по очереди дежурившие на колокольне, предупредят о приближении вооруженного отряда. Однако к вечеру первого дня их пребывания в аббатстве Роб уже понял, что глупо обманывать самого себя. Он просто не в состоянии оторвать от нее глаз. Он видел, что Давина постоянно ищет его глазами, словно пытаясь удостовериться, что он не оставил ее, и это превращало его жизнь в ад. Роб многое отдал бы за то, чтобы иметь возможность прижать ее к груди… чтобы она поняла наконец, что он с радостью отдаст за нее жизнь. По вечерам она приходила вместе с другими монахинями, молча меняла повязку у него на плече и так же молча исчезала. Она не пыталась послать ему улыбку, если ловила на себе его взгляд. Она уже успела потерять очень многих… и знала, что Роб тоже скоро уйдет из ее жизни. Они оба это знали. Он не мог остаться тут навсегда, чтобы вечно охранять ее…

Увидев стоявшего у дверей Роба, Давина слегка замешкалась. В полутьме она казалась прекрасным видением. Роб с трудом проглотил вставший в горле комок, кое-как отлепился от стены и молча ждал, когда она подойдет.

— Неужели вы стараетесь охранять меня даже здесь, в церкви? — спросила Давина своим нежным голоском, который он уже привык слышать.

Она редко заговаривала с ним — именно поэтому, стоило ей только открыть рот, Роб, насторожив уши, оказывался рядом.

— На то была воля Господня, чтобы я охранял вас, миледи.

— Да… похоже, вы правы.

Она лукаво склонила голову набок. Роб опомниться не успел, а она уже улыбалась ему.

От стука собственного сердца Роб едва не оглох. У него чесались руки откинуть с ее лица тонкую вуаль, прикрывавшие пышные, цвета бледного золота волосы — напоминание о том, что она принадлежит другому, небесному жениху. Тому, кому известны все ее тайными страхи, все ее слабые и сильные стороны, все мечты и желания. Тому, с кем она разговаривала каждый день, и единственному, кому она доверяла.

Роб спохватился, только заметив, что держит ее за руку. Ужасный грех, тем более в церкви.

— О чем вы молились, Роберт Макгрегор?

— О своем клане, — буркнул он.

И тут произошло нечто странное. Роб вдруг притянул ее к себе.

— И о вас, — порывисто добавил он.

— Спасибо вам.

Она вдруг положила руку ему на плечо, и Роб мысленно застонал. Его выдержка подвергалась серьезному испытанию.

— Но Господь, послав мне вас, вряд ли рассчитывал, что вы станете охранять меня вечно, забыв о долге перед семьей и близкими.

Конечно, она была права. Ему давно следовало вернуться домой.

— Я не из тех, кто забывает о долге, поверьте.

Роб заглянул ей в глаза. И который уже раз удивился невинности, которую прочел в ее глазах, почти невероятной, учитывая, сколько ей пришлось пережить. И еще больше силе духа этой невероятной девушки, ведь она пыталась отослать домой того, кто был сейчас ее единственным защитником.

— И это сводит меня с ума.

— Еще одна причина, чтобы уехать, — пробормотала она, усаживаясь на скамью.

Роб, неловко протиснувшись между скамьями, уселся рядом.

— Почему вы не уехали из аббатства Святого Христофора, если знали, что ваши враги скоро будут в аббатстве?

Хоть на этот раз скажи правду, взмолился он про себя.

Давина пожала плечами:

— Мы же не знали точно, явятся они или нет. Сестры ни за что не бросили бы монастырь. А я ни за что не бросила бы их.

Роб незаметно придвинулся, чтобы вдохнуть аромат ее волос.

— Послушать вас, так у слабой девушки, выросшей в монастыре, больше мужества, чем у воина, который с детства готовит себя к битве, — пробормотал он.

— О нет, я совсем не это имела в виду. — Давина резко обернулась, и они с Робом едва не столкнулись лбами. — У меня и в мыслях не было сомневаться в вашей храбрости! Просто нет никакой причины рисковать вашей жизнью и жизнью ваших братьев ради меня одной.

Причина, конечно, была… но Роб скорее откусил бы себе язык, чем признался в этом. Лицо его посуровело. Скрестив руки на груди, он молча окинул ее выразительным взглядом.

— Моей жизни ничто не угрожает. Похоже, те, кто желал вашей смерти, решили, что вы погибли при пожаре. Вряд ли они станут искать вас здесь.

— Тогда почему вы приказали Колину с Финном дежурить по очереди на колокольне? — поинтересовалась она. — И почему тогда Уилл день и ночь торчит возле монастырских ворот?

Роб машинально поскреб затылок. А в уме ей не откажешь, недовольно подумал он. Вон как ловко поймала его за язык!

— Я привык быть начеку. Характер такой, — буркнул он.

— Я же вижу, вы постоянно о чем-то размышляете.

Он мрачно покосился на нее:

— Размышляю? Проклятие, о чем это вы?

— Ну хорошо, скажу по-другому — вы постоянно не в духе.

— Еще чего! — проворчал он.

Давина снова пожала плечами:

— Ладно, дуетесь.

Роб растерянно хлопал глазами, пытаясь разглядеть сквозь вуаль ее лицо. Неужели она дразнит его? У него внезапно перехватило дыхание — такое случилось впервые. Роб не был уверен, что ему это нравится, однако это все-таки лучше, чем обвинять его в постоянно мрачном настроении. Когда же Давина подняла голову и он увидел ее улыбку, ему внезапно пришло в голову, что легкое поддразнивание он уж как-нибудь переживет.

— А мать-настоятельница знает, что вы не такая уж робкая овечка, какой кажетесь?

Давина зажала ладонью рот, чтобы не рассмеяться.

— Знает. Она велела мне каяться.

— Похоже, вы это заслужили.

В свете свечей ее глаза сияли, как звезды, а на губах играла такая улыбка, что Роб только диву давался, с чего это ей взбрело в голову стать Христовой невестой. Какая разительная перемена… но что тому причиной? Сказать по правде, Роб уже боялся, что никогда не увидит, как она улыбается, не услышит ее смеха. И вот пожалуйста — он видит ее улыбку, такую же неожиданную, как летний дождь, и такую же живительную.

— О Боже! Знай я, что шотландские горцы такие обидчивые, я бы прикусила язычок!

Роб улыбнулся:

— А он у вас острый, девушка. Не порежетесь?

Судя по выражению лица, Давина была приятно удивлена. Через минуту Роб понял почему.

— А вы вовсе не такой тупоголовый, как я вначале решила, — обрадовано проговорила она.

Роб осуждающе покачал головой:

— А вам палец в рот не клади — живо отхватите. В точности как Майри.

— Ваша сестра? — уточнила Давина. — Та самая, которая давным-давно нашла бы себе мужа, если бы взяла за правило почаще держать его за зубами?