Выбираю любовь

— Влюбиться для молодого человека тоже вполне нормально, — заметила Наталия Михайловна.

— Было бы нормальным, ежели бы не объект приложения его чувств.

— А что такое?

— Он предложил руку и сердце актриске из Петровского театра, — уныло произнес Гундоров.

— Да что вы говорите? — звякнула чашечкой о блюдце Наталия Михайловна.

— Именно так, — трагически посмотрел на нее князь. — Причем актриска эта давно уже не девица и поведения самого разнузданного.

— Да, это действительно несчастье, — резюмировала графиня.

— Вот почему я пришел к вам, — Гундоров посмотрел на Загряжскую своими круглыми глазками, — просить вашей помощи.

— Понимаю, — после непродолжительного молчания ответила графиня. — Вы хотите, чтобы я познакомила его с девицей из приличной семьи и он отвлекся бы от этой актрисы. Так сказать, выбить клин клином.

— Вы правильно понимаете, — отставил чашку Александр Андреевич. — Однако мне необходима не просто девица, общаясь с которой он бы отвлекся от актриски, а невеста и будущая жена. Попросту говоря, мне необходимо его женить, и по возможности скорее.

— Резонно, — заметила Загряжская.

— У вас есть кто-нибудь поприличнее на примете?

— Приданое невесты вас интересует? — деловито спросила графиня.

— Не в такой степени, как оно интересовало бы меня в иных обстоятельствах. Пусть оно будет небольшим. Я хотел бы, чтобы как можно скорее совершилась помолвка.

— Ну, тогда я бы остановилась на двух кандидатурах, — раздумчиво произнесла Наталия Самсоновна.

— Я весь внимание, — подался вперед князь.

— Значит, так: вдовица Зинаида Аполлоновна Колокольцева, весьма богатая, имения в Московской и Пензенской губерниях, двадцать один год, и Ксения Панчулидзева, дочка Алексея Давыдовича, бывшего саратовского губернатора.

— А ей сколько лет? — поинтересовался Гундоров.

— Двадцатый. Очень богата, вернее, богат отец, наживший себе состояние казенными доходами от Елтонского соляного озера, когда еще был вице-губернатор. Но он прижимист и богатого приданого не даст.

— Я понял вас, — благодарно посмотрел на Загряжскую Гундоров. — Чаша моих весов склоняется в сторону вдовицы Колокольцевой, однако, Наталия Михайловна, — князь счел уместным положить свою ладонь на лапку графини, — переговорите-ка вы лучше с родителями обеих.

— С Колокольцевой надобно будет разговаривать с самой, — заметила ему Загряжская.

— Ну, с самой так с самой, — улыбнулся князь. — Полагаюсь на ваш опыт и участие к моему внуку. Главное, женить его как можно скорее.

— Поняла вас, — улыбнулась Загряжская, и лицо ее еще более покрылось сеточкой мелких и частых морщин.

— Не сомневался, что мы поймем друг друга, — улыбнулся в ответ князь и посмотрел на графиню так, как смотрел на нее пятьдесят два года назад, когда его представляли ей. В этом взгляде были восхищение, восторг, нежность, страсть, — словом, все, от чего сердце графини Загряжской тогда учащенно забилось. Впрочем, пятьдесят два года назад Наталия Михайловна еще не была Загряжской, а лицо ее не портила ни одна морщинка. Теперь же, как бы на нее ни смотрели и что бы ни говорили, сердце старой графини билось ровно и спокойно.

13

Комическая опера Михаила Попова «Анюта» шла на ура. Это была не первая ее постановка в театре. Анюту играли и Синявская, и Воробьева, и Сандунова. Синявская со своими дворянскими кровями мало походила на крестьянскую дочь, зато была весьма убедительна в конце пьесы, когда оказывалось, что она дочь полковника Цветкова, отдавшего ее в трудную для него минуту на воспитание крестьянину Мирону Воробьева, весьма шустрая девица в жизни, была таковой и в роли Анюты, и своими метаниями между предлагавшими ей руку и сердце работником Филатом и дворянином Виктором вызывала у публики вместо положенного в пьесе смеха некоторое раздражение, что для актерской игры было весьма не плохо, но в иной, не комической постановке. Сандунова же в свои тридцать с хвостиком и с бабьей дородностью вместо прописанной в пьесе юной девицы смотрелась зрелой женщиной, явно повидавшей в своей жизни не одного мужика. Брала она голосом, очень сильным и чистым, посему ей прощалось несоответствие лет и собственной фактуры. Однако во всех них комического было мало.

Настя играла Анюту впервые. И с начальных мгновений появления ее на сцене зрители сразу же поверили ей. Подходило к ее небольшому росточку, хрупкой фигурке и негромкому голосу даже имя — Анюта. Как ей удалось привнести комическое восприятие всего происходящего на сцене, осталось загадкой для публики. Однако когда старик Померанцев, игравший Мирона, пропел своим дрожащим тенорком:

Боярская забота:

Пить, есь, гулять и спать;

И вся их в том работа,

Штоб деньги собирать.

Мужик, сушись, крушиса,

Потей и работай,

А после хош взбесиша,

А денюжки давай... —

зрители, ранее воспринимавшие монолог настороженно, дружно расхохотались.

Вызывало смех и показное, нарочито подчеркнутое рыцарское отношение Виктора к Анюте. Плавильщиков играл влюбленного дворянина с большим пафосом, заламывал к месту и не к месту руки, выказывая свое отчаяние, прикрывал тыльной стороной ладони глаза, словно ослепленный красотой Анюты, выходившей в первых сценах вымазанной сажей.

Зрители хохотали, когда тщедушный работник Филат, домогавшийся благосклонности Анюты и получивший отказ, пообещал ей выломать ребра дубиной, хохотали, когда, вступив в словесный поединок за руку и сердце Анюты, Филат, похожий на общипанного воробья, дерзко заявил Виктору:

Да, петь и помнить то, што также и хресьяны

Умеют за себя стоять, как и дворяны.

А как преобразилась Анюта, когда узнала; что она дочь полковника Цветкова, дворянина! Сажа с лица исчезла, она стала выступать павой и совершенно перестала замечать Филата. Счастливо исчез и сословный барьер, разделявший Анюту и Виктора. Теперь они могут спокойно пожениться, тем паче что Виктор подкинул и Мирону, и Филату деньжат, за то, что они оба лишаются Анюты. Крестьяне тотчас успокаиваются, все кругом довольны:

Всех счастливей в свете тот,

Кто своей доволен частью!

Настю вызывали восемь раз и буквально засыпали цветами. Приехавший ревизовать московские театры главный надзиратель над всеми российскими зрелищами (должность, которую придумала еще Екатерина Великая), актер и режиссер Иван Афанасьевич Дмитревский, первый и единственный покуда академик из числа театральной братии, весьма хвалил Настю, актерским дарованием ее был просто очарован и звал ее и бывшего своего ученика Плавильщикова на гастроли в петербургский Императорский театр, где он вот уже более двух десятков лет исправлял должность инспектора. Прощаясь с Настей, старик даже прослезился и изрек фразу, которой его напутствовала в должность главного надзирателя театров великая государыня императрица: «Театр — это такое место, которое должно быть во всей строгости училищем добродетели и страшилищем порокам».