Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона

– Твои слова, Соломон, – слова мудрого мужа. Ты прав. Жизнь и смерть одесную шествуют по земле. И случается так, что, прожив тихую или даже никчемную, на первый взгляд, жизнь, человек или существо обретают новую жизнь, закончив земной путь.

– О чем говоришь ты, Офир?

– Существует старинное предание о рогатом звере, который при жизни имел один голос, а после смерти обрел семь голосов. Рогатый зверь – обыкновенная корова. Два рога ее могут быть трубами, кости передних ног – флейтами, шкура – барабаном, толстая кишка – струнами для столь почитаемых тобой, Соломон, арф, а тонкие кишки – струнами цитры.

– Я понимаю тебя, Офир. Так мой отец Давид готовил меня к великой участи принадлежать не себе, но всему народу и великой цели служить объединенному Израилю. Отец окропил многие земли потом и кровью своих соплеменников и уроженцев чуждых израильтянам народов. А теперь я продолжаю его дело, скрепляя своих граждан верой в единого бога Яхве.

– Это так, Соломон. Но будь честен с собой. Не развращают ли твой разум благозвучные арфы, призывающие любить разных – не только по красоте и нраву – женщин. В твоем гареме множество идолопоклонниц. Ты строишь для них языческие убежища, где они приносят жертвы своим кровожадным богам, устраивают уродливые ритуалы в честь безобразных истуканов. А порой ты и сам участвуешь в языческих процессиях. Какую же музыку нужно создать, государь, чтобы вежды твои были отверсты и чтобы предотвратить дальнейшие бедствия, которые открываются моему разуму, способному заглянуть в будущее?

– Я прощаю тебе твои слова, Офир, потому что знаю, что чистые помыслы живут в твоем исстрадавшемся сердце. Однако я могу возразить тебе. Не только желание угодить моим возлюбленным: моавитянкам, мидианитянкам, левиткам, дочерям Сирии и Египта – ведет меня по жизни. Обращаясь к древним религиям, я познаю мир и душу человеческую, постигаю законы мышления и поведения приверженцев другой веры. А к тому же иногда мне кажется, что простому пастуху или землепашцу, который многие годы проводит в труде и борьбе за выживание, трудно представить великого неосязаемого бога. То ли дело телец или бык, который так привычен сознанию простого человека, имея конкретный облик, понятен ему и даже родственен?

– Может, ты в чем-то и прав, Соломон. Но пристало ли тебе выстраивать святилища языческих богов близ Храма?

– Пусть все видят, что земля Израилева гостеприимна ко всем, кто готов жить во благо ее народа. Скажи-ка мне лучше вот что, Офир… – и Соломон заводил речь о других вещах, интересующих его в данный момент более, нежели спор со стариком о своих религиозных пристрастиях и привычках, якобы делающих его, Соломона, уязвимым для недругов и недоброжелателей.

При дворе Соломона был разбит замечательный сад, своим разнообразием и дивной красотой олицетворяющий богатый растительный мир всего Израиля – такой своеобразный и удивительный.

Упоение жизнью и дыхание молодости дарили Соломону виноградные лозы, мягко и настойчиво огибавшие дворцовые ограды и стены. Золотые лозы также украшали потолки комнат и драгоценные вазы и шкатулки, в которых покоились роскошные наряды и украшения царя и его возлюбленных. Вино часто услаждало минуты веселья, исцеляло от нежданной хвори или грусти. А оливковое масло, выжатое из плодов деревьев, растущих в окрестностях Дома Соломона, спасало от сомнений и нерешительности: натирая елеем свое тело, Соломон словно насыщал свою душу добродетелью и духовной силой.

Миндальные деревья, цветущие трогательными нежно-розовыми цветами с января по март, явились сюда с Голанских высот, Хермона, Галилеи, берегов Средиземного моря, долин пышнотелой Иордан и других мест, где одновременно с дворцовыми садами благоухали и распускались ветви кустарников – еще до того, как набухнут почки и появятся зеленые листья. Соломон любил подолгу любоваться на воздушные розовые облака цветущего миндаля, мечтая увидеть заветные лепестки во сне: это предвещало исполнение желания и удачу.

Но особой любовью царя пользовались кустарники граната. Ярко-красные сочные цветы и мясистые листья были созвучны страстной натуре Соломона, его резко выраженному плотскому началу. И одновременно стремление царя к гармонии и уравновешенному взгляду на мир олицетворяли плоды граната. Так страсть рождает любовь, замысел мастера – произведение искусства, добрые помыслы – милосердие и сподвижничество. Поэтому очертания гранатового дерева – символ страсти, богатства и плодородия – часто можно было увидеть на многочисленных фресках дворца, утвари, монетах и печатях царедворцев.

Особое место на столе Соломона занимали плоды смоковницы – инжир и финиковой пальмы – финики. Медово-сладкие плоды были любимы государем и его возлюбленными, они быстро насыщали аппетит и восстанавливали силы после бессонных ночей.

– Посмотри, Офир, – порой говорил Соломон старику за трапезой, наблюдая с возвышения за тем, как качаются деревья в его саду, волнуемые ветром, – эта финиковая пальма величественна и благородна, как народ Израиля.

– Да, царь, она статна и сильна, как сыны Израилевы, объединенные твоей властью.

– Но не только это имею я в виду, Офир. Погляди на это растение. Плоды феникса мы с превеликим удовольствием принимаем в пищу. Печем, используя финиковые дары, вкусный и сытный хлеб, делаем свежие напитки, производим из сока стволов вино и сахар. Древесина этого благословенного дерева годится в строительстве, ветви и листья – для покрытия шалашей и сооружения кровли, из волокон ремесленники плетут прочные корзины, крепкие циновки. А еще в тени финиковых пальм выращивают другие плодовые деревья и кустарники. Словно добрая заботливая мать, оберегает пальма феникс своих детей, сестер и собратьев, посылаемых щедрой природой. Так же и жители Израиля. Выполняя предначертанный путь, каждый израильтянин приумножает богатство страны и способствует ее расцвету. Никто здесь не лишний, каждого, кто приходит сюда с добрыми намерениями, встречает земля Израиля радушно и гостеприимно.

– Мысли твои глубоки и стремительны, как вода в священной реке Иордан, Соломон. Как прозрачная гладь твоих бассейнов и фонтанов, – восторгался старик высказываниями Соломона и вновь погружался в покой созерцания.

Так проходил день – среди важных государственных дел царь всегда находил время для беседы с (Эфиром. А потом наступала ночь.

Глава 13. Разговор с моавитянкой

Соломон редко ночевал один.

Привыкший к новым увлечениям и победам, он искал все новые и новые наслаждения. Но не только внешние достоинства ценил он в любовнице. Удовлетворив свою страсть, он любил слушать изысканные и захватывающие воображение и ум рассказы о родине возлюбленной, о ее народе – некогда благоденствующем или продолжающем пребывать в силе и величии.

Сегодня стройная самоуверенная моавитянка, дочь известного вельможи, дарила ему свои ласки и поцелуи.

– О милый, твои руки так нежны и страстны. С тобой я уношусь к безоблачным высотам золотисто-лазурного неба над великим соленым озером, восточный берег которого стал домом моих родителей. Оно так напоминает небо Иерусалима и так отличается своей воздушностью и легкокрылостью: глядя в даль озера, я хочу расправить свои крылья и лететь туда, где на горизонте небо и вода сливаются в единую суть, – хрипловатым от страсти голосом почти пропела черноокая Руфь венценосному возлюбленному, стремясь вновь познать сладость его губ и настойчиво заглядывая в его глаза.

Но Соломон, уже успокоив сердечный огонь, своими мыслями был в тех краях, о которых невзначай вспомнила женщина, на сегодняшнюю ночь всецело уверенная в своих чарах над этим сильным человеком и спешащая извлечь из своего положения все возможные привилегии и удовольствия. Выбирая тактику поведения, она поняла, что в наступившую минуту Соломону, отстранившемуся от ее рук и горячих бедер, уже не столь интересна ее красота и искусство вести любовную игру, – и стала рассказывать о своей родной земле.