Все реки текут

В долю секунды восприятие Дели изменилось, она увидела себя глазами Мэг: мать, зажатая в кресле, с чужим мужчиной; ее одежда смята, волосы в беспорядке, и на лицах обоих смещенный блуждающий взгляд, выдающий любовную страсть; вот что предстало взгляду ее дочери.

– Мэг!

Дели боролась с Аластером, стараясь сесть прямо и освободиться от него. Но дверь тихонько закрылась, и Мэг исчезла. Аластер встал, но, казалось, он не был ни смущен, ни ошеломлен. Он еще пребывал в потустороннем состоянии и не осознавал реальности случившегося:

– Мэг – она нас видела?

– Да. Пожалуйста, дай мне сигарету.

У Дели так дрожали руки и губы, что она едва смогла закурить.

– Теперь ты должна сказать ей все и уехать со мной. Так будет лучше всего.

– Нет! Ты не понимаешь, я не могу оставить Брентона.

– Ты уже оставила его, предоставив ему водить пароход самостоятельно.

– На год! И только ради Мэг. Я должна вернуться обратно.

– Дели! Как ты чудесна, и какая ты страстная… Я бы заставил тебя полюбить меня.

– Боюсь, я уже люблю тебя. Но, пожалуйста, теперь уйди, и больше не приходи. Ты должен уехать из Ренмарка, немедленно, сейчас.

– Но у меня есть здесь кой-какие дела.

– Ты должен уехать. Я могу из-за тебя потерять Мэг. Ты это понимаешь? Ты должен уехать немедленно.

– Извини, Дели.

– Если ты не уедешь и если Мэг уйдет, я никогда тебе не прощу.

– Я уеду через два дня, когда улажу все со своим агентом. В остальном – я твой раб, но, согласись, было бы глупо бросать дела незаконченными. Поездка – от озер до Ренмарка, – достаточно дорогая.

Дели смотрела на него, потеряв дар речи. Он считает деньги, когда речь идет о ее жизни!

Она ждала, когда же он наконец осознает то, что сказал; но его тонкогубый рот, его надменные ноздри – все выражало совершенно определенное намерение. Никаких следов колебания.

– Аластер, я прошу тебя…

– Извини, Дели. Не бойся, ты меня не увидишь. Я буду держаться в стороне.

– Но тебя может увидеть Мэг, она ездит в школу, а я должна ходить на уроки рисования. Потом, если Мэг расскажет миссис Мелвилл, эта женщина заберет ее у меня, я знаю. И что она будет думать обо мне, своей матери?

– Я думаю, ты переоцениваешь невинность Мэг. В ее возрасте понимают, что у женщин, как и у мужчин, есть инстинкты. Она знает, для чего существует тело. Почему она должна думать, что ты гипсовая статуя?

Дели вспоминала себя. Она была одного возраста с Мэг, когда наткнулась на дядю и кухарку Минну. Она хорошо помнит пережитое потрясение от случайно увиденного.

Дели не знала о несчастной любви Мэг к Гарри Мелвиллу, об эротических фантазиях, которым она предавалась, и о реальных поцелуях искушенного молодого солдата. Она видела себя разрушительницей детского хрустального мира.

– Иди же, наконец, – сказала она. – Я постараюсь ей все объяснить.

26

Аластер ушел, а Дели, как провинившийся ребенок, стала ждать, когда Мэг с ней заговорит. Она забилась в свою комнату, трепеща от мысли, что дочь ворвется к ней, начнет обвинять ее в поведении, недостойном матери, и объявит, что возвращается жить к Мелвиллам.

Ее чувства неожиданно изменились, и теперь она почти ненавидела Рибурна, причину ее позора. Дели надеялась, что он все-таки уедет, и она не столкнется с ним случайно на улице.

Когда она наконец вышла из комнаты, чтобы приготовить детям чай, то обнаружила, что Мэг сварила овощи и спокойно играет с Алексом в карты. Дочь взглянула на нее с другого конца стола и спокойно сказала, что плита уже разгорелась и стол накрыт. Дели, благословляя предусмотрительность Мэг, поставила в печь пирог, который она сделала еще утром, перед приходом Аластера. Казалось, годы назад.

– А пирог с чем? – подозрительно спросил Алекс; у него неожиданно обнаружилось отвращение к мясу.

– С яйцами и беконом, – сказала Дели. Она испытующе взглянула на бледную Мэг. Глаза девочки смотрели в карты. На худеньком личике со смешным курносым носом и яркими голубыми глазами Дели не заметила ни малейшего следа потрясения.

Дети поели и уселись за убранный стол делать уроки, а Дели тихонько ходила по комнате, не находя себе места. Потом она вышла в сад, под спокойные звезды, и стала вглядываться в почти невидимое течение реки.

Ночное небо было другом, знакомые созвездия сияли на своих обычных местах, пели сверчки на поляне – все, как тогда, когда она была ребенком. И у нее снова возникло ощущение, что она вплотную подошла к пониманию великой правды жизни; но, как всегда, в последний момент оно ускользнуло от нее, она опять оказалась в потоке событий со связанными руками.

Дели повернулась и быстро пошла к дому. Огонь в плите еще горел, и дым, поднимавшийся из трубы, относило сильным бризом. И вдруг маленький уютный домик, надежно стоящий на клочке земли, показался ей пароходом, плывущим неведомыми морями под таинственным светом звезд, а сами звезды были всего лишь далекими огнями следующих в неизвестность кораблей, и все было ускользающим, зыбким, меняющим свои формы.

Дели легкомысленно протянула руку к шпалере из роз и почувствовала укол настоящей реальной колючки. Посасывая палец, она вошла в дом, и сразу обыденность пеленой упала вокруг нее.

Алекс кончил свои уроки и начал зевать. Он без труда укладывался в постель и спал по десять часов кряду, а утром его было все равно не добудиться.

Дели приготовила для них какао, и Алекс взял его с собой в комнату, чтобы оно остыло, пока он будет раздеваться. Дели и Мэг остались одни в кухне, воцарилось напряженное молчание.

Дели очень хотелось подойти к дочери и хоть как-нибудь выказать ей свою нежность, но она боялась, что Мэг оттолкнет ее.

Мэг шумно выпила какао и поставила чашку. Дели набралась храбрости и заговорила о волнующем. Она не стала ходить вокруг да около и сразу, сказала:

– Мистер Рибурн больше сюда не придет. Через день-другой он возвращается в Миланг.

Мэг уставилась в стол, казалось, она не знала, что ответить, и наконец произнесла:

– Я думаю, ты будешь скучать о нем.

Дели засомневалась, так ли она расслышала, а Мэг продолжала:

– Ты его очень любишь? Он такой старый, хотя, конечно, выглядит романтично. А ты еще красивая.

Несмотря на свое удивление, Дели отметила, что ее задело это суждение: ни о себе, ни об Аластере она не думала как о стариках.

– Я… я… я не уверена, – запинаясь, сказала она. – Он очень импульсивен и… и очень меня любит. Он хотел бы жениться на мне, если бы это было возможно. Я не знаю, что на меня сегодня нашло, но я так долго была одна, и потом твой отец…

– Я знаю, он давно не тот мужчина, за которого ты выходила замуж. Я припоминаю, каким он был перед тем, как заболел, – большой, веселый и сильный, и как я, бывало, карабкалась по его ноге, а он смеялся и сажал меня себе на плечо. С тех пор он, кажется, нами не занимался.

– И все равно, я думаю, мы ему нужны, вот почему я хочу вернуться на пароход, как только Алекс получит свое выпускное свидетельство. И разумеется, мы проведем с ним рождественские каникулы.

– Он тебе напишет, как ты думаешь? Рибурн, я имею в виду.

– О… надеюсь! Мы переписывались какое-то время.

– Ужасно быть вдали от того, кого любишь, – сказала Мэг.

Дели бросила на нее быстрый взгляд.

– Ты читаешь слишком много романтических книг. В твоем возрасте этого не понять.

– Я понимаю больше, чем ты думаешь, – с некоторой высокопарностью произнесла Мэг, собирая книги. – Спокойной ночи, милая! Постарайся уснуть. – Выходя из кухни, она поцеловала Дели в голову.

Дели сидела за столом, чувствуя, что ей нечем дышать. Потом она встала, подошла к кухонному шкафчику и налила себе коньяку. – Ну, кто бы мог подумать! Она, как всегда, не понимала свою дочь.

В письме, которое Дели получила от Аластера, он писал, что Дороти Баретт снова вернулась в Австралию и работает в Миланге. Джеми принял ее сразу; но с Джессамин все не так просто: несмотря на свой возраст, она уже настолько женщина, что каждую особу своего пола, умножающую собой число домочадцев, воспринимает, как потенциальную соперницу.