Благоухающий Цветок

Горничная заколебалась.

— Вам что-то пришло в голову?

— Зря я вам это говорю, мисс. У меня наверняка будут неприятности — это уж точно!

— Обещаю вам, никто ничего не узнает, — успокоила ее Азалия. — Только позвольте мне вам помочь.

— Ну, видите ли, с нами едет вторым классом китайская госпожа. Она такая милая, мисс, я даже и не предполагала, что они бывают такими, и сейчас она серьезно больна, а с ней маленький мальчик.

— Я помогу вам за ним присматривать, — тут же заявила девушка без малейших колебаний.

— Если бы несчастная могла поспать днем хотя бы часок, ей стало бы лучше, — посетовала горничная. — Но вы ведь знаете, что такое годовалый ребенок! Ползает по каюте, просит пить, капризничает. Ни минуты покоя!

— А она едет одна? — поинтересовалась Азалия.

— Нет, с ней муж, но он такой важный! Одно слово — китаец! Китайцы не заботятся о своих женах, а требуют, чтобы те заботились о них!

— Да, я часто слышу об этом, — с улыбкой согласилась Азалия. — Давайте я навещу ее.

— Не знаю, стоит ли вам это делать, — засомневалась горничная.

Наконец Азалии удалось убедить сердобольную женщину, и она навестила госпожу Чан, обнаружив, к своему удивлению, что та еще моложе, чем она сама.

Несмотря на скверное самочувствие, госпожа Чан оказалась одной из самых милых женщин, каких девушка встречала в своей жизни.

С иссиня-черными волосами, гладко зачесанными назад от овального лба, с черными как вороново крыло бровями и ресницами, раскосыми глазами и красивым изгибом губ, напоминающих лук Купидона, она обладала экзотической красотой одалиски.

Цзянь Цинь был прелестным младенцем.

Наряженный в длинные атласные штанишки и такую же курточку с рядом перламутровых пуговиц, он напоминал Азалии куклу, и, даже когда сидел у нее на коленях, ей с трудом верилось, что он настоящий живой малыш.

Госпожа Чан неплохо говорила по-английски, и в то время как Азалия, сидя на полу, играла с Цзянь Цинем, они разговаривали, и девушка узнала, что господин Чан намного старше жены и что он — крупный торговец из Гонконга.

По обстановке в каюте госпожи Чан и по ее многочисленным украшениям Азалия догадалась, что китаец очень богат. Просто по заведенному на британских судах порядку китайцы не имели права путешествовать первым классом.

Впрочем, господин Чан занимал на судне три каюты. Одна служила ему вместо кабинета — здесь он и находился по большей части в одиночестве, пока болела жена, другая, двухместная, — спальней.

Когда Азалия предложила посидеть с Цзянь Цинем в кабинете, чтобы молодая женщина могла немного поспать, госпожа Чан ужаснулась.

— Цзянь Цинь может потревожить досточтимого супруга, — сказала она. — Нельзя шуметь, когда он работает.

Азалия подумала, что господин Чан неплохо устроился, но она слышала, что китаянки покорны и раболепны и что все, касающееся покоя и комфорта мужа, для них важней, чем они сами и их дети.

И девушка решила пойти с Цзянь Цинем в салон, чтобы поиграть с ним там.

Направляясь в комнату, причем идти приходилось медленно, потому что палуба ускользала из-под ног, Азалия обратила внимание на других детишек, шумно играющих в коридоре.

Они носились сломя голову, кричали, визжали и дрались между собой.

Девушка заговорила с ними, а когда все собрались вокруг нее, рассказала им сказку. Дети примолкли и слушали с живым интересом.

Мимо прошла одна из горничных.

— А я-то удивляюсь, что это они притихли, — заметила она.

— Боюсь, здесь мы никому не дадим проходу, — отозвалась Азалия. — Тут найдется какое-нибудь помещение, где можно устроиться?

В конце концов горничная решила, что вполне подойдет комната для отдыха на палубе второго класса, хоть это и было нарушением правил, запрещавших пассажирам третьего класса появляться наверху.

— Вы ведь не станете никому рассказывать об этом, верно, мисс? — спросила женщина.

— Конечно нет, — ответила Азалия и добавила: — И надеюсь, что никто из вас не скажет моей тетке, чем я тут занималась.

О том же самом она попросила и горничную со своей палубы.

— Не сомневайтесь, мисс, из-за нас у вас не будет неприятностей, — пообещала женщина. — Благодаря доктору и успокоительному сиропу ее светлость все время такая сонная, что не станет беспокоиться, даже если вы окажетесь на капитанском мостике рядом с капитаном!

— Уверяю вас, что этого не произойдет! — улыбнулась Азалия.

Она почему-то подумала о лорде Шелдоне. Скорее всего, такой человек, как он, не должен страдать от морской болезни, как большинство пассажиров «Ориссы».

Как-то раз Азалия выглянула на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и увидела, что он стоит на носу корабля и смотрит на бурные волны.

Девушка поскорей ушла, сказав себе, что у нее нет никакого желания с ним встречаться. И все-таки, вспоминая о нем, сознавала свое лукавство, ведь ее мысли все время возвращались к их встрече в кабинете дяди, к тому единственному поцелую, который, казалось, до сих пор пылал на ее губах.

«Почему я так глупо себя вела?» — ужасалась она, лежа на узкой корабельной койке в своей крошечной каюте.

Глупо или нет, но забыть про случившееся и про то волнение, которое вызвал в ней поцелуй лорда, она была не в силах.

Кроме того, Азалия не могла не признать, что он — один из самых красивых и обаятельных мужчин, каких ей приходилось встречать.

В полку отца служило много статных офицеров, и, хотя она была в то время слишком юной, чтобы привлечь их внимание, она невольно любовалась их выправкой на параде и осанкой при верховой езде.

Ее отец был тоже хорош собой, и, когда он появлялся в неотразимом полковом мундире, в глазах матери неизменно зажигался огонек восхищения.

— Как ты привлекателен, дорогой, — услышала как-то раз девочка слова матери. — С тобой не сравнится никакой другой мужчина.

— Ты мне льстишь, радость моя, — ответил отец. — А уж что я думаю о твоей внешности, ты знаешь сама.

Он нежно поцеловал мать, а когда ушел, Азалия услышала подавленный материнский вздох, словно ей сразу же стало без него одиноко.

«Может, и я когда-нибудь влюблюсь?» — размышляла девушка, когда «Ориссу» швыряло с борта на борт.

Не успела она задать себе этот вопрос, как в ее сознании всплыли слова дяди: «Ты никогда не выйдешь замуж!»

Они прозвучали два года назад. Интересно, неужели он и до сих пор считает племянницу настолько непривлекательной, что уверен в ее печальной участи старой девы?

Азалия знала, что изменилась. Она не была такой красивой, как мать, — да это и невозможно! Но, несмотря на свою кожу, смуглую, а не нежно-розовую, как у близнецов-кузин, ей не верилось, что на свете не найдется человека, который ее полюбит.

Быть может, рано или поздно она встретит его, и тогда вместе они бросят вызов дяде.

Но одна лишь мысль об этом вызывала у Азалии панический ужас.

Сэр Фредерик был способен устрашить кого угодно, и она сознавала, что если он, как ее законный опекун, решил воспрепятствовать ее замужеству, то можно не сомневаться, что так оно и будет.

«А ведь мама всегда мечтала, что я буду счастлива», — с грустью подумалось ей.

Они иногда говорили о семейной жизни.

— Ты ведь очень сильно любишь папу, верно, мамочка? — спрашивала дочь.

— Я люблю его всем сердцем и всей душой, моя радость, — отвечала мать. — Когда-нибудь ты тоже полюбишь, и тогда поймешь, что ни деньги, ни положение в обществе не играют ровно никакой роли, если любишь по-настоящему.

В голосе матери, в появившейся на ее губах улыбке было нечто такое, отчего у Азалии затрепетало сердце. Она поняла, что матери удивительно повезло в жизни.

«Любовь — это красота, — говорила она себе сейчас, — красота, по которой я так тоскую, красота, которую я потеряла после того, как покинула Индию».

Азалия играла с детьми днем, а иногда спускалась в салон и по утрам. Постепенно море начало успокаиваться, воздух потеплел; корабль миновал Гибралтар и теперь уже плыл по Средиземному морю.