Рыцари

— Кенбрук слишком много время провел в сражениях, — ответила она на ломаном французском. — Если у него и были великосветские манеры, то он успел их забыть.

— У него их никогда не было, — вмешался Гарет, который подошел и встал позади них. — Он всегда был варваром и тираном, мой любимый братец.

Глориана почувствовала, как Гарет легко коснулся ее плеча.

— Прелестная музыка, Глориана, — сказал он, — я приглашаю тебя на танец.

Все остальные уже покинули стол, чтобы потанцевать немного.

— Но я еще не поужинала, — сказала упрямица. Когда она была еще маленькой девочкой и с ней занимался отец Крадок, он всегда заставлял ее читать дополнительные молитвы, надеясь, что Господь услышит их и избавит Глориану от ее ужасного упрямства. До сих пор, однако, этого не случилось, и отец Крадок, должно быть, удивлялся нежеланию Господа помочь Глориане. Но сама она считала, что у Всевышнего есть чем заняться, кроме как исправлением юных девиц.

— Как твой опекун и хозяин дома, — не отступал Гарет, чуть сильнее сжимая ее плечо, — я приказываю тебе повиноваться.

Глориана шумно вздохнула и поднялась со скамьи.

— Не смею ослушаться, — прошептала она, улыбаясь Гарету.

— Мудрое решение, — ответил он.

Едва Глориана вышла из-за стола, как Гарет схватил ее за руку и потащил с помоста, увлекая в толпу. Дэйн некоторое время смотрел им вслед, размышляя, то ли броситься за ними, то ли оставить все как есть. Потом он подошел к помосту, сказал несколько слов Мариетте и сел за один из нижних столов вместе со своими людьми.

Один из мимов подошел к Глориане и молча протянул ей маску. Глориана взяла ее — это было полусмеющееся, полуплачущее лицо, что как нельзя лучше подходило к создавшемуся положению. Глориана старалась не показывать своих чувств, но, хотя на ее лице сияла улыбка, девушку душили слезы. Она приложила маску к лицу, сделала шутливый реверанс и последовала в танце за Гаретом.

— Ненавижу его, — сказала она.

— Я не виню тебя, — мягко ответил Гарет. Он всегда был понятливым и терпимым человеком. — Я слышал, ты собираешься поселиться в деревне, в доме своего отца, одна, в обществе одних лишь служанок.

— После церемонии посвящения Эдварда в рыцари я тут же покину замок, — подтвердила Глориана.

Гарет вывел ее из шумной залы в прохладный коридор, тускло освещенный масляными светильниками, вделанными в стены. Глориана опустила маску и рухнула на скамейку. Силы оставили ее, но она устала не от танцев. Попытки сохранить достоинство истощили ее до предела. С того момента, как вернулся Дэйн, она чувствовала себя хрупкой, словно яичная скорлупка.

Опершись ногой о скамью, Гарет несколько мгновений молча смотрел на нее. Затем он вздохнул, и Глориана впервые заметила, что он постарел.

— Ты должна понять, — сказал Гарет, — что молодая девушка не может и не должна жить одна, без родственников или супруга.

Глориана отшвырнула маску.

— Тем не менее, — ответила она, — я собираюсь жить одна. У меня есть золото, я найму себе охранников, которые будут защищать меня. Что же касается моей собственности, то меня она попросту не волнует.

— А кто же тогда защитит тебя от твоих охранников? — спросил Гарет. — Ты сильная, решительная, Глориана, но ты женщина. — Он указал рукой в сторону зала, откуда доносились крики и пьяный хохот. — Слышишь, как гогочет этот сброд за столами? Половина из них воспитана хуже моих охотничьих псов. Они никогда не станут подчиняться женщине. Мало того, они просто-напросто опасны. — Гарет помолчал, давая Глориане время осмыслить свои слова, а затем продолжал: — Я поклялся твоему отцу, что сохраню твою репутацию и твою добродетель в том случае, если этого не сможет сделать твой муж. И я сдержу свое слово, Глориана, поверь мне. Если ты попытаешься помешать мне, я приму соответствующие меры.

Глориана, вцепившись в юбку, сжала кулаки.

— Ты обещал заботиться обо мне, когда я была еще ребенком, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие. Она любила Гарета, он всегда был добрым и щедрым. — Но я уже давно выросла. Мне принадлежат земли и состояние. Я могу идти, куда хочу, и делать, что хочу!

— Откуда у тебя подобные мысли? — пробормотал Гарет, начиная терять терпение.

Глориана вспомнила про тот, другой мир, который она оставила, когда ей было пять лет. Наверное, это и было ответом на вопрос Гарета. Но вслух она этого, конечно, не сказала.

— Ты такой же, как и твой брат, — заявила она, — Кенбрук мечтает заточить меня в монастырь в угоду своей совести, и ты, Гарет, ты, который всегда был моим другом, намекаешь, что превратишь меня в узницу, если я не подчинюсь твоей воле.

Гарет казался пристыженным, но спустя мгновение сознание собственной правоты вернулось к нему. Многие непокорные женщины заканчивали свои дни в заключении в башнях, глядя в узенькое окошко на смену времен года. Они так и не касались земли до тех пор, пока их не зарывали в нее.

Когда, наконец, Гарет нарушил затянувшееся тягостное молчание, голос его показался Глориане чужим.

— Я люблю тебя, как сестру, нет — как дочь, — сказал он, — но тебе придется считаться с моими желаниями, Глориана Сент-Грегори, или ты пожалеешь, что появилась на свет.

Глориана поднялась со всем возможным достоинством. Она взглянула в глаза лорду Хэдлей, хозяину замка и всех окрестных земель, за исключением Кенбрука. Не решаясь заговорить, Глориана склонилась в нарочито низком поклоне, повернулась на каблуках и поспешила вернуться в залу.

В дверях Глориана столкнулась с Мариеттой, которая уходила в сопровождении своей служанки. Дэйн стоял в окружении своих людей. Компанию им» составляли уэльсец и краснолицый Гамильтон Эгг. Солдаты и служанки, разносящие еду и питье, расселись на скамейки и прямо на столы и без устали хлопали жонглерам и мимам.

Глориане стало противно, и она поискала глазами Эдварда. Тот пробирался сквозь толпу к своему брату. Лишь отец Крадок еще оставался за главным столом, когда Глориана взбежала по ступеням, чтобы с помоста лучше обозреть происходящее. Она полагала, что Эдвард сумеет положить конец этому пьяному безобразию. В конце концов он уже почти рыцарь.

— Печальное зрелище, — проговорил святой отец со своего места за опустевшим семейным столом. — Грех вошел в замок Хэдлей, миледи.

Глориана не стала еще больше расстраивать своего доброго учителя и не сказала, что грех проник в замок еще раньше.

— Не волнуйтесь, — рассеянно успокоила она его. — Эдвард положит конец этому безобразию.

Эдвард наконец добрался до центра гудящей толпы. Он сказал Дэйну несколько слов, тот ответил ему громким взрывом хохота, хлопком по спине, чуть не сбившим Эдварда с ног, и налитой доверху кружкой темного пива. К удивлению и разочарованию Глорианы, Эдвард закинул голову, поднял кружку к губам и не отрываясь осушил ее. Солдаты дружным рёвом выказали ему свое восхищение. Громче всех орал муж Глорианы, порядком набравшийся Дэйн Сент-Грегори, пятый барон Кенбрук.

— Они споили Эдварда! — взорвалась Глориана, подбирая юбки, чтобы спуститься вниз и во всем разобраться. Но преподобный Крадок поднялся со своего места и остановил ее, придержав за руку.

— Ты бессильна что-либо сделать, дитя мое, — сказал святой отец. Его голос, посвящавший Глориану в тайны латыни, французского, математики и истории Греции, обучавший навыкам стрельбы из лука и лечения травами, возымел на нее успокаивающее действие. — Если ты хочешь угодить своему престарелому учителю, ступай к себе в комнату и оставайся там, пока колокол не возвестит утреннюю мессу.

Глориана хотела было возразить, но потом передумала. Кружки Дэйна, Эдварда и Эгга были вновь полны пенящегося пива. Сегодня у нее уже было достаточно столкновений с братьями — хозяевами Кенбрука и Хэдлей, — и, Глориана поняла, что их невозможно вразумить. Эдвард еще слишком молод и глуп, сейчас от него уже не добиться ничего путного.

Глориана молча стояла на помосте и смотрела на гульбу пьяных идиотов. Дэйн, почувствовав на себе ее взгляд, поднял кружку и заплетающимся языком предложил тост за ее здоровье. Глориана развернулась и ушла.