В тебе моя жизнь...

Но жизнь далеко не роман. Это ей было доказано тем самым человеком, который должен быть стать ее романическим героем, но, увы и ах, предпочел роль отрицательного персонажа. Теперь остается только смириться и следовать по течению судьбы…

— Боже милосердный, дай мне сил сделать то, что я должна, — взмолилась Марина, когда их скромный транспорт миновал последнюю заставу и въехал в столицу. — Укрепи меня перед испытаниями, которые ждут меня впереди…

Глава 5

Загорский возвращался в Петербург в довольно мрачном настроении. Он уже предполагал, как встретит его дед и какими упреками наградит прямо на пороге дома, как будет недоволен командир его полка. Сергей заранее знал, что, скорее всего, получит выговор за поведение, «порочащее честь гвардейского мундира», и, дай Бог, чтобы он был только от генерала Журова, ведь, насколько он был осведомлен, его делом заинтересовался сам государь, т.к. куролесил он заграницей, а Его Величество зорко следил за своими подданными за пределами государства.

Сергей вздохнул. Да, он свалял дурака, опять сойдясь с Натали. Да, ему не следовало оставаться во Флоренции у ее ног, но он предполагал, что старая любовь способна заставить его мысли измениться, а сердце — забыть. Забыть и никогда больше не вспоминать, как он потерял то, что могло быть совсем другим, лучшим, чем он мог даже думать. Забыть, как он испугался за свою холостяцкую свободу, за свою будущую карьеру в армии, за свое положение в обществе, за будущее благосостояние.

— Полячка, без роду-племени, без гроша в кармане и, быть может, католичка! — слова старого князя больно и едко хлестали в лицо. — Неужели ты забыл, сколько горя принесло польское отродье семье Загорских? Неужели не понимаешь, к чему может привести подобный мезальянс? Полячке не дали шифр, это тебе о чем-нибудь говорит?

В тот вечер, после бала старый князь долго беседовал с внуком наедине у себя в кабинете. Он тоже видел тот единственный вальс, только в отличие от остальных он мог увидеть, что где-то внутри Сергея зарождается невольный интерес к этой инженю. «Прокляну и лишу наследства и титула!» — этот вердикт заставил Загорского содрогнуться — без денег, без титула, без эполет… Тогда он решил, что ничто не может быть этому ценой. Разум взял вверх над эмоциями, и он отступился.

Все осталось по-прежнему: его безудержные гулянки и попойки, его безумный успех у противоположного пола и, как следствие, его волокитство. Все да не все. Иногда, по ночам, когда он был беззащитен перед воспоминаниями, что он так настойчиво гнал от себя днем и заглушал, чем мог, настигали его. Эти серо-зеленые глаза… Они выворачивали ему душу наизнанку. Иногда он видел их задорно сверкающими. Иногда сияющими влюбленными. Иногда заволокшие невыплаканными слезами обиды и разочарования.

Он убеждал себя, что это просто очередное увлечение, какое не раз вовлекало его в свои сети быстротечно и без особых последствий, но тот факт, что спустя два года он помнит оттенок ее глаз, говорил об обратном и, честно говоря, пугал его до полусмерти. Он, никогда не признававший долгих привязанностей и обязательств, похоже был пойман наивной инженю.

Сергей тряхнул головой: «Глупости! Каким сентиментальным я становлюсь в преддверии тридцатилетия…»

Приближающийся возраст не пугал его, просто доставлял лишние хлопоты. Дед неустанно твердил ему в письмах, что в эти годы его отец уже был женат и имел даже двух наследников, и призывал его исполнить свой долг перед титулом и положением. Но Загорскому не особо хотелось связывать себя с кем-либо узами брака, ведь это означало, что он будет навеки прикован к одной женщине, с которой ему придется проводить определенную часть своего времени. Да к тому же все женщины, которых он знал, были либо красивы, но глупы, либо наоборот — умны и способны поддержать беседу, но не особо привлекательны. А будущая княгиня Загорская должна быть исключительной особой женского пола, чтобы привести его под венец…

Мысли Сергея опять невольно вернулись к молоденькой девушке с серо-зелеными глазами и чуть лукавой улыбкой. Почему он вспоминает ее? Почему чувствует себя виноватым за то, что произошло два года назад? Нелепая влюбленность чуть не привела к роковой ошибке, и его вины в том нет. Но почему он никак не может забыть этот случай? Почему первые несколько месяцев после отъезда Ольховских из Петербурга порывался написать Марине, но неизменно сжигал неотправленные письма? Почему ему так важно, чтобы она думала о нем без злости или обиды? Раньше его ничуть не беспокоило, проклинают ли его бывшие пассии или вспоминают с теплотой, что же изменилось теперь?

Неужели это действительно его судьба? Неужели ему давался шанс стать в глазах этой девочки именно тем героем, которым он всегда хотел стать? Рыцарем без страха и упрека? Неужели его любили просто такого, какой он есть, а не за его титул, богатство или славу греховодника?

Неожиданно Загорский почувствовал себя усталым и недовольным собой. Может, дед прав, и пришла пора стать примерным супругом и отцом? Он попытался представить себе, что идет по холлу в столовую, где сидит его супруга и ждет его к ужину. Он откроет дверь и пройдет в комнату. Улыбнется детям, лица которых Загорский представил довольно размыто, сосредоточившись на облике супруги. Она сидит к нему вполоборота, что-то говоря одному из детей, сидевшему рядом с ней. Вот она услышала, как открывается дверь, и под аккомпанемент восторженных приветственных возгласов детей поворачивает к нему лицо, подставляя губы для поцелуя, ее серо-зеленые глаза радостно сверкают…

О нет! Похоже, его совсем доконало это долгое и скучное путешествие домой. Только дураки пускаются в путь поздней осенью, когда дороги совсем развезло. Хорошо хоть в России легкий морозец уже прихватил землю, и путешествие пошло быстрее по замерзшей грязи.

Чем иначе объяснить этот сентиментальный настрой? Эта слякотная и хмурая осень! Так и меланхолию недолго удариться…

Загорский решил отвлечься от своих мыслей и вернуться к чтению, которое было прервано на предыдущей заставе. Открыв книгу на первой же попавшейся странице, он бросил взгляд на строчки и невольно замер.

«…Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно, Я тебя увидал — как слепой вдруг расширит глаза И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна, Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза…»

— А чтоб тебя! — Загорский со злостью отшвырнул книгу в другой угол кареты. Решено, сегодня же он встретится с Ворониным и Арсеньевым (если того отпустит, правда, молодая супруга) и ударится во все тяжкие перед вызовом к генералу. Уж если получать на орехи, то за все сразу! Может, хороший вечер и поможет ему отвлечься от его непонятных мыслей…

Сказано — сделано. В тот же вечер, едва успев смыть с себя дорожную пыль и сменить мундир, Сергей был в ресторации Talon’а, где его с плохо скрываемым любопытством встречали знакомые лица высшего тона Петербурга. Пока его встречали немного настороженно — наслышав о его приключениях и пока оставаясь в неведении, какая реакция на это последует императора, все любезно, но с легкой прохладцей раскланивались с ним, но не более. «Ничего, гроза пройдет — опять любезничать начнете», — усмехался про себя Сергей.

Зато его друзьям было абсолютно все равно — Арсеньев уже вышел в отставку, а Воронину с его высочайшими благодетелями в императорской семье любой скандал был безопасен для карьеры. Именно поэтому они с радостью и с распростертыми объятиями встретили блудного друга.

— Что ж ты не предупредил о приезде? Может, пообедали бы у меня, — пенял Сергею Павел Арсеньев. — Жюли нашла удивительную стряпуху.

— То-то, я гляжу, ты пополнел, друг любезный, — обнял Загорский друга. — Вон еле поместился в руках…

Обед пролетел незаметно за дружеской непринужденной беседой. Друзья не виделись почти год, и им было, что рассказать друг другу. Вспоминали прошлое, обсуждали настоящее.