Жена завоевателя

Глава 11

Копыта Нуара почти бесшумно ступали по влажным листьям лесной тропинки. Луна то выныривала из рваных облаков, то снова пряталась, и среди ветвей гнездились тени. В темноте подлеска, где сновали мелкие лесные обитатели, слышался негромкий шорох. Иногда сухой сучок взрывался треском. Потревоженная сова пронеслась над головами, чуть не коснувшись их крылом, и ее уханье в темном лесу показалось жутким.

Держа лошадь в поводу, Гриффин пытался понять, отчего эта ночь приняла столь причудливый оборот.

Он остановил Нуара и посмотрел на сидящую на коне Гвиневру.

Он подумал, что она никогда не делает того, чего не хочет делать.

– Ответь мне, когда в последний раз ты сделала что-нибудь против воли.

– Я… Да вот прямо сейчас! – выкрикнула она, выбрасывая руку из-под плаща. – Смотри! Я сижу на твоем свирепом коне, позволив тебе вести его, а ты углубляешься все дальше в королевские охотничьи угодья, и я понятия не имею, куда еду, и даже не знаю, вернусь ли оттуда. Можно подумать, что это я выбрала такую ночь, Язычник.

Он снова двинулся вперед, испытывая какое-то мрачное удовлетворение.

– Конечно, это ты.

Он затылком почувствовал ее гневный взгляд.

– Тогда, значит, и ты сделал то же самое.

– Я не оспариваю твое мнение, Рейвен.

Он поднырнул под низко свисающую ветвь, и некоторое время они двигались в дружелюбном молчании.

– Я не стал бы много распространяться о твоей женской сущности, – вдруг произнес Гриффин, – но, думаю, за тобой надо получше присматривать.

Она соскользнула с седла и спрыгнула на землю.

– Лучше присматривать? За мной?

Она шагнула вперед и гневно прищурилась.

– Представь, что тебя вовлекают в брак с человеком, одно присутствие которого рядом оскорбляет тебя; у него лицо в бородавках, зловонное дыхание…

– У Эндшира нет бородавок.

– О, если бы ты знал! У него душа в бородавках. Тебя когда-нибудь преследовали? Гнались за тобой по улицам Лондона и по большой дороге? Говорили тебе, что все это делается для того, чтобы защитить тебя, чтобы ты ехала в паланкине и не могла ускакать на собственном коне?

В ярости она сделала еще шаг к нему, сопровождая каждое местоимение «ты» тычком пальца в воздухе, пока тот не оказался в дюйме от его груди.

– Было с тобой когда-нибудь… Было когда-нибудь, чтобы пренебрегали твоими желаниями и склонностями, и делал это тот, кто сильнее тебя, и так должно было оставаться всегда. Вот из-за этого, – она яростно ткнула пальцем в его меч, – и вот этого.

– Да, – ответил он обманчиво спокойным тоном. – Всегда есть тот, кто сильнее тебя. А как насчет меня, мистрис?

Взгляд его вдруг стал жестким, а тон холодным.

– Как насчет того, что сделал сегодня я? Какое место занимаю я в твоих яростных обвинениях?

Он схватил ее за плечи и толкнул назад, и она уперлась спиной в бок Нуара. И тотчас же вспомнила, что произошло в последний раз, когда оказалась в таком же положении.

– Ну, – ответила она шепотом, – ладно, Язычник. Ты… как всегда, мой спаситель.

Мгновение он стоял молча и неподвижно. Лицо его походило на бесстрастную маску, потом пальцы разжались.

– Глупо, – пробормотал он. Провел рукой по волосам, взъерошив их, и они встали дыбом как пики. – Я не так терпелив, как следовало бы. Ты столько пережила за эту ночь.

– Да, – согласилась Гвин и неуверенно рассмеялась. – Этой ночью я ускользнула от многих мужчин.

Его суровое лицо выразило удивление, а потом он запрокинул голову и разразился таким неудержимым смехом, что эхо зазвенело в лесу. Он так искренне смеялся, что она забыла о страхе и только почувствовала, что ее руке стало холодно, когда он отпустил ее. У нее возникло странное ощущение. Она почувствовала себя одновременно и бессильной, вымотанной до предела, и полной энергии.

Должно быть, такими и бывают эмоциональные бури, подумала Гвиневра и предположила, что жизнь ее протекала бы спокойно, если бы она научилась обуздывать свои чувства.

За самонадеянность и своеволие ей приходилось дорого расплачиваться.

А сейчас к ней пришло ощущение, будто она неудержимо падает в бездну, соскальзывает в боль, в разверстую пропасть отчаяния, раскрывшуюся двенадцать лет назад, в тот день, когда ее брат Роджер, всеми горячо любимый наследник графства Эверут, был убит. И виновата в этом была она, Гвин.

Матушка умерла три месяца спустя, потому что сердце ее не выдержало. Конечно, отец держался, будто был одет в панцирь. А теперь не стало и отца.

Все тело ее сжалось, как бывало всегда, когда приходили эти воспоминания. Горло ее сдавило, плечи опустились.

– Вот.

Голос Язычника вывел ее из чудовищного наваждения. Она вскинула голову и заметила, что он смотрит на нее и протягивает ей фляжку. Она тряхнула головой, отгоняя мрачные навязчивые мысли, и протянула руку.

– Почувствуешь благодатное облегчение.

– Хочешь сказать, что так подействует на меня напиток?

Она дернулась и отпрянула, когда уже знакомый огонь заструился вниз по ее горлу, потом подняла фляжку, насмешливо салютуя ею.

– Да. За простые напитки!

– И за сложных женщин. – Он тоже сделал глоток.

– О Господи! – сказала она с тихим смехом. – Не думаю, что они того стоят.

– А что ты о них знаешь?

– О сложных женщинах?

– И о мужчинах, которые пьют за их здоровье.

В темноте она не видела его глаз и, вместо того чтобы ответить, сделала еще один большой глоток обжигающей жидкости. Когда внутри у нее воцарилось приятное тепло, она задала вопрос, который давно висел у нее на языке, с того момента как они покинули Хиппингторп-Холл.

– Что ты там делал, Язычник?

– Где?

Выражение его лица стало замкнутым.

– В охотничьем домике Хиппинга.

Уголки его рта дрогнули в медлительной улыбке, но на этот раз она показалась Гвин мрачной и опасной.

– Ты ведь боишься спрашивать меня об этом.

– Да, – ответила она, и голос ее упал до шепота. – Но это не особенно затронуло тебя? Да?

– Я бы посоветовал тебе воздержаться от подобных вопросов.

– Сэ-эр, – возразила она слабо. – Я бы возразила против всего, что мы делали сегодня вечером.

Наступила долгая пауза.

– Ах, хорошо, Рейвен, но наши дела еще не закончены.

Это мужское ворчание таило в себе замаскированную чувственную угрозу. Вглядываясь в его глаза, неразличимые в темноте, Гвин почувствовала себя так, будто куда-то падает. Голова у нее закружилась, пальцы похолодели, а лицо, напротив, горело. Она предположила, что причина тому – страх неизвестности. Страх дразнил ее кожу, по которой пробегали мурашки, и заставлял сердце стучать как молот.

Но, пожалуй, тут был не один страх.

– Куда ты везешь меня, Язычник? – спросила она. На кратчайший миг он остановился, потом сказал:

– Я знаю один постоялый двор.

– А я знаю одно аббатство, – возразила она вяло. Так ли отчаянно прозвучал ее голос, как ей показалось? – Гостиница или постоялый двор… Разумно ли это? А?

– Возможно, что сейчас я не могу рассуждать разумно, – согласился он, понизив голос.

Наступила краткая пауза, равная одному удару сердца. Потом Гвин сказала:

– Думаю, я совсем отчаялась.

– Bien [4]*, – пробормотал он тихо, но в голосе его она расслышала ту же мужественную вибрацию, в которой таились и угроза, и обещание. Жаром обдало все ее тело, а это было признаком желания.

Его плечи распрямились и казались огромными, закрывая от нее лунный свет, пробивавшийся сквозь ветви деревьев. Темные волосы, темные глаза. Он стоял, слегка расставив ноги, упираясь ступнями в землю. К поясу его был прицеплен меч и еще несколько клинков разного калибра – целый арсенал. От него исходил слабый мускусный запах, а еще пахло мягкой кожеС древесным дымом и лесом. Глаза его скрывали долго лелеемую тайну, чреватую опасностью, и все это готово было взорваться, а она смотрела в эти глаза и сознавала, что никогда прежде не сталкивалась с подобной силой и даже не рассчитывала встретиться с ней, но сейчас была готова склониться перед этой силой и пасть.