Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Юноша ожидал, что Аменемхет прибавит еще что-нибудь, но Аменемхет снова его удивил.

- Два дня назад мы погребли Мерит-Хатхор и сняли траур, - прошептал молодой человек. – Это значит, что я могу жениться снова.

Хепри воздел руки. Он был поражен. И поведением великого ясновидца, и поведением его сына.

- Это снова решил твой отец? – спросил юноша.

Аменемхет дернулся, точно сбрасывая с плеч свою белую одежду или чьи-то назойливые руки.

- Ну конечно! Не я же! – выкрикнул он.

В этом возгласе было столько огня и гнева, что Хепри вскочил.

- Что ты задумал? – воскликнул он, вставая перед своим господином, точно приказывая ему. Как будто это было возможно… в какую угодно минуту!

Аменемхет улыбнулся, ничуть не потревоженный таким выступлением. Он был встревожен только тем, что происходило в его доме и его сердце – Хепри был для этого слишком мелок.

- Успокойся, - сказал он другу. Потом встал и сразу оказался выше его, а шире в плечах и груди не переставал быть, стоял или сидел. Если бы он сдавил Хепри горло, как тогда, много лет назад, то задушил бы.

- Я пришел к тебе не затем, чтобы говорить о моей женитьбе, - произнес он.

О своих любовных делах Аменемхет уже никогда с ним не заговорит. Кто-то из них двоих лишился такого права – старший или младший.

- Я пришел похлопотать о твоем повышении, - сказал молодой жрец. – Теперь я могу это сделать.

- Аменемхет, не нужно! – воскликнул Хепри, но Аменемхет уничтожил его снисходительной улыбкой.

- Это уже решено, - сказал господин. – Сегодня я говорил с жрецами, и завтра ты пройдешь следующую ступень посвящения. Ты переселишься отсюда, - он, нахмурив брови, оглядел скромную келью. А Хепри всегда думал, что именно в такой подобает жить жрецу.

- Спасибо, господин, - угасшим голосом поблагодарил он, и вдруг вскрикнул и качнулся, получив увесистый подзатыльник. Это было еще больнее от перстней, украшавших пальцы его господина.

Аменемхет улыбался, но тяжело дышал, а в глазах был гнев.

- За что, господин? – пробормотал Хепри, ощупывая голову.

- За это! – бросил Аменемхет. – Чтобы я больше не слышал от тебя такого обращения! Ты мой друг!

- Конечно… “господин”, - чуть не закончил Хепри. Он подавил усмешку и кивнул.

- Спасибо, друг, - пробормотал он, пряча глаза. Аменемхет вздохнул, подавляя раздражение, потом поднял руки и глаза к небу, моля послать ему терпения с этим юнцом, который не умеет даже быть благодарным.

Потом взял жмущегося мальчишку за плечи и привлек к себе – тот не сопротивлялся, но застыл; Аменемхет почти ритуально, улыбаясь, расцеловал его.

- Вот так, - сказал сын великого ясновидца, удовлетворенный собой. – Мои друзья не могут страдать в безвестности.

Потом он снял со своей руки самый тяжелый и дорогой перстень и надел его на послушную руку Хепри. Рассмеялся, наслаждаясь его смущением и неспособностью противостоять всем этим милостям.

А Хепри видел перед собою лицо матери. “Он подарит тебе золотой браслет или перстень… Верх твоих мечтаний, скромный жрец…”

- Думаю, я устрою, чтобы тебя вернули в твой прежний дом – ведь это собственность храма Амона, - сказал Аменемхет.

Он помрачнел.

- Это жилище было тюрьмой, но оно лучше моего. В моем доме поселилась смерть.

“Я знаю ее имя. Ее зовут Тамит”, - подумал Хепри.

Он не выдержал.

- Кто же теперь ведет дела твоего дома вместо Мерит-Хатхор? Может ли моя мать видеться со своим сыном?

- Дела дома ведем мы с моим отцом, - нахмурившись, ответил Аменемхет. – Больше этим занимаюсь я, у отца слишком много забот в храме, на строительстве, при дворе его величества и в городе мертвых…

Он рассмеялся, видя крайнее изумление друга.

- Ведь мне уже девятнадцать лет, мой друг. Я могу быть полновластным господином и распорядителем в собственном доме.

- Так значит, ты можешь заботиться о своем сыне? – осторожно спросил Хепри. – Ты можешь показывать его матери?

Аменемхет пожал плечами и покрутил головой; усмехнулся.

- Опомнись, дитя. Мой сын отцом считает моего отца, а мать он считает мертвой. Так что я ему, - он помрачнел и выплюнул, - брат!

- Ты дружен с ним? – спросил Хепри.

Плохой вопрос. Аменемхет поежился, и даже утратил свой здоровый вид.

- Нет. Этот ребенок не дружит ни с кем. Он очень странен.

- Должно быть, тоскует по матери, - предположил Хепри, и тут же обозвал себя глупцом. Аменемхет воздел руки, потом уронил и рассмеялся.

- Вероятно!

- Я хотел бы увидеть его, - сказал Хепри.

Аменемхет, не отвечая, направился к выходу; а потом вдруг остановился и обернулся к другу – нет, просто покосился с какой-то жестокой усмешкой.

- Может, я приглашу тебя на мою вторую свадьбу.

Он резко вышел, в последний момент сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

Хепри сел и заплакал, как дитя, утирая глаза кулаками – сухая обветренная кожа царапала щеки.

На другое утро его испугали своим появлением торжественные старшие жрецы, которые посвятили его в обещанный другом сан заклинателя Амона. Ему подарили новенькие церемониальные одежды, а потом сказали, что вечером он может отправляться в тот дом, где жил прежде. Дом Нечерхета, казненного мужеложца, и Тамит, сообщницы казненного грабителя могил…

Дом его матери…

Вступившему в свой дом через четыре года юноше казалось, что этот дом все еще полон ими – распутными хозяевами. Материнский шепот касался его уха ветерком, занавеси ласкали его плечи, как материнские руки. Мама, прошептал Хепри и заплакал, как тот мальчик, которым он когда-то был. Как же он ее любил. Так, как сын, ее не любил никогда и никто – даже его отец, даже Аменемхет, который совсем не знал эту преступную женщину.

Юный заклинатель Амона опустился на колени перед холодной постелью матери, как перед алтарем, и начал горячо молиться о ее счастье. Пусть ей удастся все, чего она хочет.

***

Меритамон, озабоченная состоянием отца и брата, часто возвращалась домой во время траура, а потом осталась дома на несколько дней подряд. Отец не препятствовал этому. Брат – тоже: оба были слишком поглощены каждый своим несчастьем.

Один раз Меритамон попытался вернуть домой муж, у которого, несмотря на всю кротость, кончилось терпение.

Меритамон устало улыбнулась сердитому Менкауптаху, поцеловала его и предложила остаться с ней. Менкауптах послушался.

А на самом деле Меритамон искала способ свести Тамит с ее сыном, а также с ее любовником. Она прекрасно понимала, как брат вредит себе, совершая такой грех, и все думала… как сделать его любовь законной.

Она не знала, как сможет сделать это – как вообще это возможно… пока жив отец.

Слова Мерит-Хатхор о том, что Тамит опытная преступница и лгунья, когда-то громко прозвенели в ушах Меритамон, но уже отзвенели. Она видела только то, что Тамит прекрасна, что брат любит ее, что он отец ее ребенка и без нее не будет счастлив…

Меритамон знала, что стражники, охраняющие гарем, не предубеждены против этой женщины, как была домоправительница; а также знала, что не все они так преданы долгу, как следовало бы. Госпожа помнила, как легко оказалось убрать с дороги того, кто стоял на карауле изнутри, с той стороны, откуда легче и безопаснее всего проникнуть в крыло наложниц. С другими, наверное, будет труднее. Особенно если потребуется провести внутрь не только женщину и госпожу, но и мальчика; а может, и вывести наложницу из тюрьмы… Хорошо, что брат теперь стал вторым после Неб-Амона господином дома; но ведь Тамит по-прежнему принадлежит его отцу.

Однако Меритамон догадывалась, что золото открывает многие двери. Сколько платит этим воинам отец? Что, если найти самое слабое звено в этой цепи, стягивающей пленницу гарема – того самого воина с блудливым взглядом и шаткой верностью – и предложить ему деньги?

Меритамон не знала, как воспримет брат такую мысль.

Но разве он не делал намного худшие вещи?