Мари Антильская. Книга вторая

И в тот же самый момент, резко развернув коня, пришпорил его и подъехал к рядам ополченцев. Мари последовала за ним. Сердце колотилось, будто вот-вот выскочит из груди. Она понимала, какой смертельной опасности подвергал себя ее супруг. Такой человек, как Бурле, вполне способен выстрелить в упор, а если и не сам, так кто-нибудь из стоявших у него за спиной сообщников — тем более что Жак даже не старался укрыться от них.

Дюпарке тем временем был уже рядом с капитаном Летибудуа де Лавалле. Он уже успел отдать ему приказания, когда к ним присоединилась Мари. Летибудуа поднял руку, и ополченцы выстроились в ряд, готовые в любую минуту открыть стрельбу.

Среди мятежников наступило минутное замешательство. Ведь оружейный залп ополченцев мог сразить наповал немало их соратников, и теперь уже они сами почувствовали себя мишенями под дулами солдатских мушкетов.

Мари ухватилась за поводья коня Жака.

— Ради всего святого! — взмолилась она. — Прекратите! Остановите этих людей!

В голосе ее звучала такая душераздирающая мольба, что гнев генерала как-то сразу улегся. Он глянул на свою жену и подумал, что в стычке она тоже рискует оказаться жертвой шальной пули или удара мачете. Потом бросил взгляд на Летибудуа, тоже бледного как полотно, который с трудом сдерживал ярость против мятежников, омрачивших столь светлый, долгожданный для него день.

— Жак, забудьте об оскорблениях этих людей, — снова взмолилась Мари. — Забудьте обо всем! Не допустите, чтобы в день крестин пролилась чья-то кровь! Подумайте о ребенке, вашем крестнике, которого вы будете держать у купели! Сделайте же это с чистыми руками!

Она видела, что он колеблется. В стане Бурле и его сообщников тем временем по-прежнему царило явное замешательство. Что и говорить, не окажись здесь ополченцев, отменно вооруженных и явно исполненных решимости поддержать своего генерала, они, конечно, не раздумывали бы ни минуты! Да и сам Бурле, хоть и надеясь на поддержку своих мятежных сообщников, тоже не был до конца уверен, все ли они, согласившись на этот демарш, представляли себе, что дело может зайти дальше дерзких объяснений или словесной перепалки с генералом, когда они будут излагать ему свои требования. Более того, он не без оснований подозревал, что среди его спутников немало таких, кто все же питает глубокое почтение к Дюпарке.

Мари отпустила поводья лошади Жака и подъехала к Летибудуа.

— Капитан, — решительно обратилась она к нему, — прошу вас, уведите генерала к себе. Пусть солдаты остаются здесь, но прикажите им не предпринимать ничего против этих людей без моей команды. Вот увидите, как только здесь не будет генерала, они сразу же уберутся восвояси. Есть ли нужда напоминать вам, капитан, как прискорбно проливать кровь в такой день?

Тот явно был точно того же мнения.

— Послушайте, генерал, — с подчеркнутым почтением проговорил он, — вам надо позаботиться о своем здоровье. Пожалуй, лучше и вправду оставить этих людей, пусть подождут, это пойдет им только на пользу. Я намерен составить против этого Бурле протокол, и уже нынче вечером он будет арестован.

Жак был уже совершенно без сил; теперь он со всей очевидностью понял, как слаб и немощен. И послушно позволил капитану с Мари увести его прочь.

Не прошло и нескольких минут, как шайка мятежников развернулась и помчалась прочь.

Церемония крестин после этого прискорбного инцидента прошла в обстановке самой суровой простоты.

После обеда генерал, который чувствовал себя все хуже и хуже, выразил желание немедленно вернуться к себе домой. Эскорт ополченцев сопровождал его до самого Замка На Горе, однако дорога была свободна, и казалось, теперь уже им никогда не суждено снова услышать о Бурле и его заговоре.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мятеж в Прешере

Прошло два дня, и никто уже даже не вспоминал о мятеже. Жак был снова прикован к постели, дорого расплачиваясь за свое безрассудство: после инцидента в Карбе рана снова открылась, и он потерял очень много крови.

Тем не менее он призвал к себе судью Фурнье, чтобы вместе обсудить обвинение против Бурле. Он требовал от судьи сурового наказания, которое послужило бы предостережением другим.

Однако не успел Фурнье покинуть Замок На Горе, как там появился капитан Лагаренн. С дороги он с трудом переводил дыхание от быстрой езды и, как бы извиняясь, пояснил, что ему пришлось одним махом преодолеть расстояние от Прешера до форта, а потом, даже не слезая с лошади, сразу отправиться в замок.

— Что-нибудь случилось? — осведомился генерал.

— Теперь мятеж вспыхнул в Прешере, — доложил капитан. — На свой страх и риск я уже приказал взять под арест пятерых колонистов, которые казались мне главными зачинщиками, и они даже не пытались от меня скрыть, что связаны с Бурле. К несчастью, арест главарей ничего не решает. На их месте тут же появляются другие. Я явился сюда, генерал, чтобы получить от вас приказания.

И снова Жаку пришлось признать свою полную беспомощность. Он подумал, что его личное присутствие в Прешере могло бы хоть как-то успокоить недовольство, но был так слаб, что на сей раз не могло быть и речи о том, чтобы покинуть постель.

К тому же стоявшая подле него Мари бросала столь красноречивые взгляды, что он не мог не понять, еще один опрометчивый шаг может и вправду стоить ему жизни.

— Скажите, капитан Лагаренн, — спросил он, — сколько солдат у вас сейчас в Прешере?

Вояка сразу как-то странно нахмурился.

— Два отряда ополченцев, — ответил он. — Правда, должен признаться, я не очень-то в них уверен! Такое впечатление, будто кто-то окончательно запудрил им мозги. Боюсь, как бы они не оказались заодно с колонистами, вряд ли можно надеяться, что они пойдут против них.

Жак досадливо выругался.

— А что же майор? — возмутился он. — Да-да, как, черт побери, он мог допустить, чтобы мятеж охватил даже наши войска? Вздумай он и вправду предать меня, то и тогда вряд ли смог бы навредить мне больше, чем сейчас!

— Гм-гм!.. — кашлянул Лагаренн.

— Что это с вами, капитан? — поинтересовался Дюпарке. — Вы хотите мне что-то сказать? Угадал? Ну, давайте же, выкладывайте…

Офицер с явно смущенным видом потер пальцами переносицу, почесал лоб, поскреб в затылке. Снова покашлял, будто и вправду никак не мог найти подходящих слов, чтобы изложить то, что было у него на уме. Однако генерал ни на секунду не спускал с него глаз, и он понимал, что ему все равно не отвертеться. Да и выражение лица генерала — этот лихорадочный взгляд, глубоко ввалившиеся от болезни глаза, заострившиеся черты и восковая бледность — не предвещало ничего хорошего. Если плоть его и стала немощной, то дух и воля остались прежними.

— Ладно, будь по-вашему, — решился наконец Лагаренн, — мне тут и вправду пришла в голову одна мысль, капитан Байардель тоже заподозрил что-то недоброе. В общем, получилось, что мы думали почти об одном и том же, вот почему я решился поговорить с вами… Байардель все никак не мог уразуметь, с чего это Мерри Рул так зачастил в Карбе. Якобы речь шла об устройстве там новой весовой…

Капитан замолк и как-то странно ухмыльнулся. Потом продолжил:

— Что-то не замечал, чтобы прежде майор проявлял такую трогательную заботу о благе колонистов! Якобы этот Пленвиль, что из Карбе, требовал, чтобы там была весовая. Да только все дело в том, что Пленвиль не выращивает у себя ни табака, ни индиго. Зачем тогда ему, спрашивается, вдруг так понадобилась весовая, да еще с приказчиком, которому как-никак придется платить из своего кармана? А что, если Пленвиль заодно с майором и подкупил его какими-нибудь посулами? Может, они уже давно это задумали и действовали с дальним прицелом…

Дюпарке не проронил ни слова. Он размышлял.

— Насчет подкупа, — продолжил Лагаренн, теперь уже ничуть не смущаясь и ведя беседу вполне непринужденно, — это моя догадка. А вот Байардель пошел еще дальше! Он считает, что майор вполне мог быть заодно с мятежниками, всякими Бурле и прочими!