Земля надежды

Джонни был сыном своего отца. Ему трудно было оставить нетронутым весь остальной сад и ограничиться прополкой грядки с дынями. Он ведь видел, что отличительные особенности типичного сада Традескантов уже начали исчезать.

Южный фасад дворца выходил на широкую мощеную террасу, обращенную к саду, и в сад вела внушительная двойная изогнутая лестница, спускавшаяся полукругом. Джонни видел каменные горшки на террасе и правильно догадался, что его отец наверняка посадил бы в них цитрусовые деревья, подстриженные в блестящие зеленые шары. У подножия лестницы были бы цветочные клумбы, на этих местах все еще валялись вялые, мертвые листья тюльпанов, пробившиеся через сорняки и протянувшие свои яркие чашечки к слепым окнам над ними. Фонтаны и водоемы, когда-то засаженные ирисами и лютиками, теперь заросли водорослями. Декоративное озеро покрылось ядовито-зеленой пленкой, но на грязной поверхности там и сям все еще виднелись белые и розовые чашечки кувшинок. Старомодный регулярный сад был все еще виден, но четкий рисунок живых изгородей из лавровых кустов был размыт проросшими сорняками, а белые камешки на дорожках стали грязными. Джонни оглядел запущенный летний сад, тщательно распланированный и засаженный так, чтобы получилось особое место отдохновения для королевы, и понял, что дело короля действительно проиграно.

Он решил, что ничего уже не может сделать для сада. Но позже, летом, когда дыни зацветут, он приедет снова и проведет опыление мягкой кисточкой из кроличьего хвостика. А когда уже будут завязи, он привезет дорогущие отцовские стеклянные колпаки для дынь и накроет каждое растение, чтобы заставить их созреть. Он не думал о том, что будет делать с полученными плодами. Король совершенно ясно приказал их вырастить, значит, только он сам или его сын могли их съесть. Возможно, Джонни придется отправиться во Францию, найти там королевского сына и передать ему эту эксцентрическую часть наследства.

Джонни передернул плечами. Что делать с урожаем — вопрос будущего. Его задачей было исполнить последнее повеление короля. Король Карл приказал Традесканту создать грядку с дынями в его поместье в Уимблдоне. Это приказание было выполнено.

Когда Джонни вернулся домой, он обнаружил, что отец рассержен тем, что пропал целый рабочий день, и не горит желанием одолжить попозже стеклянные колпаки для дынь. Но мачеха выступила на защиту Джонни.

— Оставь его в покое, — посоветовала она Джону, заплетая косы на ночь и готовясь ко сну. — Он всего лишь сажает цветы на могиле. Дай ему возможность сделать это для короля, и, может быть, он почувствует, что сделал все, что нужно. Тогда он наконец поймет, что короля больше не нужно защищать, и снова сможет стать счастливым и наслаждаться миром.

Лето 1650 года

Эстер могла предсказать развитие чувств Джонни не хуже Элиаса Эшмола с помощью его астрологических приемов, за исключением лишь одного момента, который она не приняла во внимание, а именно — бесконечной решимости Стюартов вернуть себе утраченную корону.

В июле Карл Стюарт прибыл в Эдинбург и сформировал новый союз с шотландцами, которых всегда соблазняла возможность заключить соглашение с одним из собственных Стюартов и, соответственно, надежда на лакомые жирные куски, которые мог пожаловать богатый английский монарх. Он обещал им все, что они просили, а они пообещали ему армию для завоевания Англии и возвращения монархии.

Джозеф вернулся из Ламбета и вошел в столовую с этими новостями. Вся семья сидела за завтраком. Френсис и Александр Норман расположились друг напротив друга по обеим сторонам стола. С ними за столом сидели математик Филипп Хардинг и художник Пол Квигли. Ошеломленное молчание было прервано звоном ложки, выпавшей из рук Джонни, и скрежетом отодвигаемого им стула.

— Неужели все сначала? — воскликнул Джон. — Когда же это кончится? Разве он не видит, что полное поражение потерпели и он сам, и его дело? И что он в долгу перед своей отчизной! Если он вообще испытывает к ней хоть какое-то чувство привязанности или любви, то он просто должен оставить нас в покое и позволить жить своей жизнью без новой войны!

— Я еду, — решительно сказал Джонни. — Он наверняка пойдет походом на Англию, и я должен быть там.

— Помолчи, — резко сказала Эстер, неуверенная в безопасности подобного высказывания.

Оба гостя тактично поднялись на ноги.

— Я прогуляюсь по саду, — сказал Филипп Хардинг.

— Я пойду с вами, — сказал доктор Квигли.

За ними закрылась дверь.

— Это было неразумно, Джонни, — мягко заметил Александр Норман. — Что бы ты ни думал, не следовало говорить об этом вслух так, чтобы люди решили, что это твой отец питает роялистские чувства и позволяет высказываться подобным образом за этим столом.

Джонни вспыхнул.

— Прошу прощения, — обратился он к отцу и к Эстер. — Больше это не повторится. Это произошло из-за таких неожиданных новостей.

— И Джозефу не следовало так вот сразу ляпать, — сердито сказала Френсис. — Ты никак не можешь ехать. Это слишком далеко. И наверняка все предприятие провалится.

— Почему же? — горячо возразил Джонни. — Почему обязательно провалится?! Когда шотландцы в последний раз сражались с англичанами, они были сильнее. И парламент никогда бы не победил короля, если бы они не подружились с шотландцами. Они смогут пойти на Лондон и привести с собой короля.

— Только не тогда, когда у них на пути будет генерал Ламберт, — заметил Александр.

Джонни остановился.

— А он выступит против них? Шотландцы никогда Ламберта не побеждали.

— Он просто будет обязан сделать это. Я полагаю, командовать будет Кромвель, а Ламберт будет его заместителем.

— А мне все равно! — объявил Джонни. — Принц возвращается. И я должен быть там.

Наступило молчание. Френсис повернулась к отцу, который пока еще не сказал ни слова. Молчание все длилось. Джонни посмотрел на отца, сидевшего у дальнего конца стола.

— Он — король, — с отчаянием в голосе сказал Джонни. — Коронованный король.

— Его короновали не в Англии, — резко сказала Эстер. — Он не наш король.

— Он — третий король Англии, которому призвана служить наша семья, — настаивал Джонни. — И я — третье поколение на королевской службе. Теперь это моя служба и мой король. Я должен служить ему, как ты служил его отцу, а мой дед — его деду.

Наступило долгое молчание. Все ждали, что скажет Джон.

— Вы знаете, что у меня на сердце, сэр, — сказал Джонни с тщательно выверенной обходительностью. — Надеюсь, вы позволите мне уехать.

Джон посмотрел туда, где сидел его сын, и увидел, что тот светится яркой энергией. Он ожил. Он снова был тем самым Джонни, который умчался на битву при Колчестере, совершенно непохожий на призрака, который вернулся оттуда. Джон тщательно постарался избежать грозного взгляда Эстер и мягко заговорил со своим охваченным страстью сыном:

— Я должен взвесить, что важнее — твоя безопасность или твое желание служить королю. Это больше не моя война, Джонни, но ты сам уже взрослый человек, и я вижу, что для тебя это дело важнее всего. С другой стороны, ты ведь единственный наследник, единственный носитель имени Традескантов…

Джонни откашлялся.

— Я знаю, — сказал он. — Но я хочу защищать великое дело. И оно достойно приносимой мною жертвы.

Эстер сделала быстрое движение, как будто хотела выразить протест против самой мысли о том, что Джонни может пожертвовать собой ради какого-то дела, каким бы великим оно ни было. Джон по-прежнему старался не смотреть на нее.

— Если шотландцы продвинутся на юг до Йорка, — осторожно сказал Джон, — тогда можешь к ним присоединиться. Ты же не будешь сражаться за короля в Шотландии, это их дело. Я ни за что не соглашусь, чтобы ты сражался на их территории. Но если они дойдут до Йорка, я куплю тебе лошадь и оружие и можешь отправляться в армию, а я с гордостью буду смотреть, как ты уезжаешь.

С противоположного конца стола послышался короткий вздох и взметнулся серый шелк, когда Эстер вскочила на ноги.