Роковая корона

— Вот это да! Но скажите, зачем вам понадобились деньги, если вы собираетесь домой?

Генрих заколебался.

— Ну, честно говоря, я пообещал моим людям… их совсем немного… пообещал им добычу и… ну… моя мать и дядя не захотели прислать мне денег… — Генриху было так стыдно, что он не смог закончить фразу и только ковырял носком ботинка сырую лесную траву.

— Не надо больше ничего объяснять, — произнес посланник. — Я все понял. Держать слово, данное своим солдатам, — первый признак хорошего командира.

Похвала бальзамом пролилась на душевные раны Генриха. Он гордо выпятил грудь, чувствуя, что этот учтивый рыцарь вызывает у него симпатию. И тут посланник неожиданно бросил ему кожаный кошелек. Генрих поймал его одной рукой.

— Король Стефан передает вам эти деньги и просит вас немедленно отправиться в Уорхэм и оттуда возвратиться в Нормандию.

Генрих взвесил на руке кошелек. Здесь хватит денег, чтобы расплатиться с людьми, оплатить дорогу в Нормандию, и даже еще кое-что останется. Он с трудом мог в это поверить, глубоко тронутый этим поистине царственным жестом человека, которого считал своим заклятым врагом.

— Я весьма признателен королю Стефану, — запинаясь, пробормотал он и взглянул в глаза высокому незнакомцу. — Я никогда не забуду его доброты.

Повисло долгое молчание. Собеседники с любопытством разглядывали друг друга. В рассветном свете Генрих уже мог явственно рассмотреть лицо рыцаря. Под капюшоном плаща виднелись золотистые волосы с несколькими седыми прядями. На лице с крупными, красивыми чертами, высокими скулами и подвижными губами сияли зеленые глаза с золотыми искорками. Незнакомец протянул руку и бережно повернул к свету лицо Генриха.

— У вас глаза матери, — завороженно прошептал он.

— Вы знаете мою мать? — с удивлением спросил Генрих.

— Когда-то знал. — Незнакомец опустил руку, но Генрих успел заметить на его пальце блеснувший в утреннем свете массивный золотой перстень, усыпанный драгоценными камнями. — Король велел передать, что если к полудню застанет в этих краях вас или кого-либо из ваших людей, то захватит всех в плен. Берегитесь! Советую немедленно отправляться в путь.

— Да-да, я сейчас же отправлюсь, клянусь честью. — Генрих немного помолчал и нерешительно добавил: — Могу ли я узнать ваше имя, милорд?

— Мое имя вам ни о чем не скажет. Я лишь хочу пожелать вам счастливого пути. — С этими словами незнакомец уселся в седло. — Прощайте, юный Генрих Анжуйский. — Повернув лошадь, он поскакал на восток и вскоре пропал из виду.

Генрих в задумчивости побрел между деревьями к лагерю. Увидев солдат, он поднял руку, в которой держал кошелек с монетами, и его приветствовали радостными возгласами. После того как он рассказал им о встрече с королевским посланником, офицер попросил его еще раз описать перстень.

— Я видел Стефана из Блуа много раз, когда он бывал в Нормандии до того, как стал королем, но в темноте не узнал его. Точно такой же перстень был у него на руке уже тогда. Вы говорите, зеленые глаза, высокий рост, волосы — словно мед в сотах? Клянусь Господом, это был сам король!

— Учтивый человек, — задумчиво и удивленно произнес Генрих. — Я не раз об этом слышал, а теперь убедился сам. Но на месте короля я не стал бы помогать Генриху Анжуйскому, а захватил бы его в плен и потребовал выкуп.

Он запрокинул голову и громко расхохотался. Радостный, беспечный смех нарушил тишину леса.

— Вот потому-то я и выйду победителем из этой борьбы! — воскликнул он с безграничной самоуверенностью молодости. — Да, я буду победителем! А он проиграет!

24

Бристоль, 1147 год.

Роберт Глостерский лежал при смерти.

В конце октября, через пять месяцев после того, как Генрих вернулся в Нормандию, Мод сидела у постели своего единокровного брата в Бристольском замке и читала вслух письмо от сына, написанное одним из монахов Жоффруа.

— Генрих заявляет, что, когда он придет в следующий раз, с ним будет достаточно людей, чтобы победить Стефана. — Она со вздохом свернула пергамент. — Его самоуверенности можно позавидовать.

— Этот юный хвастун рассчитывает, что король опять будет с ним так же любезен, как и в прошлый раз? — проговорил Роберт. — Все же я так и не могу понять, что побудило Стефана дать ему денег.

«Я тоже», — подумала Мод. Ей хотелось бы оказаться рядом с ними тогда, во время их встречи. Несмотря на огромное облегчение, которое она испытала, узнав о великодушном (хотя и невероятном!) поступке Стефана, Мод не могла не задуматься о том, ощутил ли он, что встретился лицом к лицу с собственным сыном, со своей плотью и кровью. Это казалось невозможным, и все же ее продолжали мучить сомнения. С другой стороны, разве смог бы он удержать при себе такую поразительную догадку? Даже легкого намека на ее супружескую измену и тайну рождения Генриха хватило бы, чтобы навсегда дискредитировать Мод в глазах ее сторонников. Генрих перестал бы представлять сколь-либо серьезную угрозу, и войне пришел бы конец.

«Как это типично для Стефана, — размышлял Роберт. — Снова повторяется Арундель. Словно он уже знает наверняка, что в конце концов Генрих станет королем». Внезапно Роберт застонал, лицо его исказилось от боли. Мод встревоженно склонилась над ним.

— Что у тебя болит? — Она подозвала слугу, сидевшего в углу комнаты. — Хочешь, Гарт что-нибудь тебе принесет? Вина?

Роберт покачал головой и закрыл глаза. Не в силах чем-либо помочь ему, Мод с ужасом видела, что брат ее слабеет с каждым днем. Тем роковым утром, четыре месяца назад, он внезапно потерял сознание, а очнувшись два дня спустя, обнаружил, что не может пошевелить правой рукой и вся правая половина тела полностью парализована. Сперва речь его была нечленораздельной, но со временем он немного оправился, однако правой стороной тела не владел до сих пор. Лекари заявили, что ничем больше помочь не могут, и предупредили его, что он вскоре умрет. Остатки волос Роберта совершенно поседели, а тело так исхудало, что казалось прозрачным.

— Знаешь, сестра, в последнее время я много размышлял о Стефане, — произнес Роберт, тщательно выговаривая слова. — Я все вспоминаю о прошлом. — Он медленно повернул голову и заглянул в глаза Мод. — Иногда я пытаюсь понять: если бы мне довелось начать жизнь заново, посоветовал бы я тебе вторгнуться в Англию или нет?

Мод почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.

— Что за странные вещи ты говоришь?

— Борьба за корону не принесла счастья ни тебе, ни Стефану, не говоря уже об английском народе. Ты когда-нибудь думала о том, чем тебе пришлось пожертвовать в этой борьбе?

— Нет, никогда. Когда мне было девять лет, отец отправил меня в Германию, и с тех пор я всегда знала, что не могу жить, как обычная женщина. Меня воспитывали так, чтобы я вела себя как подобает супруге великого правителя и несла на своих плечах огромную ответственность. И этого вполне достаточно.

— Так ли? А как же любовь, счастье, воспитание детей в мире, спокойствии и довольстве? Неужели подобные мысли никогда не приходили тебе в голову?

Сердце Мод учащенно забилось. Зачем Роберт задает такие вопросы?

— Может быть, и приходили, — неохотно призналась она. — Порой я даже испытывала соблазн отказаться от борьбы, но всегда возвращалась к самому главному — короне Англии и герцогскому трону Нормандии. Ты помнишь, что говорил наш отец?

— «Великий правитель живет не для себя, а для своих подданных, — процитировал Роберт. — Надо жертвовать личным счастьем ради общественного блага». — Он немного помолчал. — Эти слова я благоговейно носил в своем сердце, как заветный талисман. Но теперь я хочу понять.

— Что понять?

— Моя жизнь прошла в служении другим. Я никогда не задавал себе вопросов. Для тебя борьба и жертвы действительно могут многое значить: ведь ты никогда не была счастлива в браке и, в сущности, не знала ничего другого. Но я, будь у меня такая возможность, предпочел бы вести тихую жизнь, смотреть, как растут мои дети, заботиться о своих землях, охотиться и заниматься любимыми делами.