Незримый гений (СИ)

— Черти и преисподняя! Господи, Бри, ты упрямее мула! — вспыхнул Коннер, а потом неохотно добавил: — Но, думаю, отчасти ты права. Если Эндрю знает, где я, это может вывести его прямо на тебя.

— Значит, решено? Мы продолжаем действовать в точности, как раньше? — спросила Брилл, положив руку на макушку дочери и только тогда заметив, что та, сощурившись, неотрывно смотрит на зеркало. Проследив за взглядом Арии, она изучила стеклянную поверхность, но не нашла ничего необычного — ничего, что заслуживало бы столь пристального внимания, какое она видела на лице дочки. Нахмурившись, Брилл отвернулась, однако ее кожа зудела от странного ощущения, будто за ней наблюдают.

— Все, сказанное в этой комнате, останется в этой комнате, — подытожила Брилл и с непреклонной решимостью сжала губы. «Все правильно… оставь все в этой комнате… Эндрю… Эрика… все… забудь обо всем… запри это… отринь боль… ты сможешь… просто отпусти это…отпусти это…» Когда все присутствующие согласно кивнули, Брилл взяла Арию за руку и направилась к двери. Мэг последовала сразу за ней, ее большие оленьи глаза встревоженно смотрели прямо перед собой.

Позволив женщинам обогнать себя, Коннер на несколько минут задержался в гримерной. Повернувшись, он медленно извлек футляр со скрипкой из того места, куда положил его, когда вошел. Перекинув ремешок через плечо, он выскочил за дверь, тихонько прикрыв ее за собой, но прежде чем он отпустил ручку, в его глазах зажегся огонек.

— Эрик все это время был здесь и ничего не сделал? — пробормотал Коннер себе под нос. — Ну, мне просто нужно разобраться, почему так. И лучше бы ему иметь хорошее оправдание, иначе, вероятно, придется вколотить в его толстый череп немного здравого смысла. — Он широко улыбнулся. — Драка не помешала бы. — Отпустив ручку, Коннер развернулся и поспешил по проходу, чтобы догнать сестру и Мэг, скрывшихся за дальним поворотом.

*

Коннер, ссутулившись, сидел на краю сцены со своей драгоценной скрипкой на коленях, свесив босые ноги в оркестровую яму. Позади него Карлотта внезапно прекратила репетировать свою арию и начала громко распекать какую-то бедную хористку неизвестно за что. Он улыбнулся, когда большинство остальных оркестрантов скорчили друг другу рожи, имитируя разносившийся над сценой впечатляющий визг. Если бы не хорошее чувство юмора других музыкантов, Коннер бы уже раздраженно побился лбом о сцену — из-за устраиваемых дивой постоянных перерывов и кажущихся нескончаемыми сварливых требований. За неделю, прошедшую со дня его прибытия в театр, он еще ни разу не сыграл весь кусок целиком за один присест.

Ограничения, накладываемые работой в качестве члена большой команды, начали подтачивать даже его невозмутимое спокойствие. Привыкнув к незамедлительным результатам в качестве соло-исполнителя, Коннер несколько дней приспосабливался к процессу ежедневных оперных репетиций. Правда, он не думал, что когда-либо привыкнет к ярким взрывам Карлотты или более тихим и вероломным жалобам новой ведущей балерины, Марианны. Он наморщил нос при мысли, что, в некотором роде, его можно поставить на одну доску с этими чокнутыми дивами — потому что он тоже был знаменитостью, приглашенной, чтобы привлечь богатых инвесторов. На самом деле, довольно забавно, как усердно его обхаживали оба директора Оперы, учитывая, что он вообще согласился пойти к ним работать, только чтобы остаться в Париже. Коннер хотел держаться поближе на случай, если получит хоть малую весточку от Брилл. Конечно, теперь ему больше не нужно было об этом беспокоиться.

Подняв глаза, Коннер глянул через плечо на остальных участников представления, пытающихся успокоить разъяренную диву. С легкостью вскочив на ноги, он прошел по сцене и с улыбкой встал перед спорящей толпой женщин.

— Дамы, возникла какая-то проблема? — вежливо поинтересовался он.

При его появлении все разговоры прекратились, и множество пар благодарных женских глаз скрестили взгляды на его веснушчатом лице. Включая свою патентованную ухмылку, Коннер полностью отдавал себе отчет, насколько привлекательным обычно кажется женщинам сочетание его ладно сидящего, отлично пошитого костюма с босыми ногами и растрепанными волосами. Его слегка небрежный стиль обычно производил на прекрасный пол весьма положительный эффект. Он знал, что люди считают его беззастенчивым вертихвостом, но отчего-то не возражал против этого ярлыка. Просто, используя капельку шарма, было куда проще добиться желаемого, нежели спором.

При его появлении кислое выражение лица Карлотты сменилось чересчур ослепительной улыбкой, и она, растолкав остальных, встала прямо перед Коннером.

— Нет-нет… нет проблема здесь. Мы просто э… как вы говорить… обсуждали кое-что, да? — Стрельнув глазами по сторонам, Карлотта подождала, пока остальные актрисы не кивнут в знак согласия с ее утверждением.

— Великолепно! — воскликнул Коннер, игриво подмигнув собравшимся женщинам. — Возможно, тогда мы можем продолжить репетицию. Хотя, должен сказать, основываясь на том, что мы продвинулись так далеко, пение вдохновляет. — Сделав паузу после этой вопиющей лести, он повернулся, чтобы занять свое место в оркестровой яме, и невольно наткнулся взглядом на репетирующую в отдалении балетную труппу.

Поймав ответный взгляд наблюдающей за ним одной конкретной блондинки, Коннер тут же отвернулся и опустился, чтобы сесть на краю сцены. Чувствуя себя немного глупо из-за того, что его сердце пропустило удар при виде подруги Брилл, Мэг, он быстро поднес скрипку к подбородку, более чем готовый вновь начать репетицию и забыть мальчишеское смущение, от которого к щекам прилила кровь. «Господи, я с пятнадцати лет не ощущал подобной неловкости в присутствии женщины. Странно то, что при этом Мэг не самая красивая женщина, с какой я имел дело. Определенно, мне не с чего вести себя как ребенок при одном взгляде в ее направлении. Но не знаю… есть в ней нечто такое, что выбивает из колеи. Может, потому что она всегда выглядит такой раздраженной, когда замечает, что я на нее смотрю. Да и наплевать, лучше вообще об этом не думать». В ожидании, когда дирижер поднимет палочку, Коннер вновь погрузился в размышления о насущном.

За те семь дней, что минули с его прибытия, днем у него почти не оставалось времени на сестру и племянницу. Лишь по ночам, спустя долгие часы после окончания репетиций, он мог навестить Брилл в ее смену. Никогда не отличавшаяся особой ловкостью в обращении с совком или шваброй, его сестра отказывалась от любой помощи в деле уборки. Она справедливо полагала, что все его усилия будут только мешать. И, несмотря на вину, которую Коннер испытывал из-за того, какой изнурительной была работа Брилл, и застарелую тревогу, терзающую его всякий раз, когда он гадал, какими именно сведениями располагает Эндрю на данный момент, время, которое он проводил с сестрой, было счастливым.

Но когда Коннер был не с семьей или на репетиции, то посвящал свободное время поискам, которые Брилл наверняка бы не одобрила. Собственно, по этой самой причине он нарочно скрывал от нее свою деятельность, поскольку, пообещай он перестать, это лишь воспрепятствовало бы его плану. Хотя приходилось признать, что даже и без вмешательства Брилл он не особо далеко продвинулся в поисках своего бывшего друга в маске. Коннер попросту не знал, с чего начать, потому что не мог спросить, где Эрик остановился или в каком отделе работает. Так что каждая свободная минута была посвящена обшариванию оперного театра сверху донизу.

Уронив нестройно взвизгнувшую скрипку на колено, Коннер повернулся и в открытую уставился через плечо на Марианну, затеявшую очередную перепалку в балетной труппе. Он наблюдал, как мадам Жири решительно подошла к ней и начала размахивать перед ее лицом тростью, которую носила с собой на занятия. Умоляюще посмотрев на дирижера, Коннер тяжко вздохнул. Уловив намек, тот кивнул и быстро распустил оркестр — к вящему облегчению присутствующих. Радостно вскочив на ноги, Коннер прошлепал по сцене и свернул в одну из кулис, страстно желая убежать подальше от шума, производимого недовольными хором и балеринами. Проходя мимо Мэг, он послал ей свою лучшую улыбку, но, вместо того чтобы улыбнуться в ответ, та лишь бросила на него настороженный взгляд и отвернулась. Раздраженный этой странной реакцией, Коннер подхватил футляр и положил в него свой инструмент куда менее деликатно, нежели обычно.