Незримый гений (СИ)

От этих слов Эрика прошило разрядом ярости, руки сами собой сжались в кулаки. «Она ведет себя так, словно это я неправ… словно она ничего не сделала!» Его затопил приступ гнева — черного и ослепляющего, — блокируя все, кроме зла, которое ему причинили в жизни, кроме зла, которое ему причинила Брилл. Шагнув вперед, он ткнул пальцем, сунув его прямо ей под нос; в утреннем свете его глаза сверкнули синим пламенем.

— Как будто ты не знаешь, почему я не написал! — прошипел Эрик и снова спрятал руку под плащом, заметив, что та дрожит.

Переваривая его высказывание, Брилл на секунду смутилась:

— Извини, но я понятия не имею, на что ты намекаешь.

Фыркнув, Эрик криво усмехнулся:

— О, ну конечно… ты не имеешь ни малейшего понятия, о чем я говорю. Видимо, женщины всегда очень удачно забывают свои собственные проступки.

Не испугавшись ни его фальшиво-высокомерной позы, ни мрачного выражения, Брилл протянула руку, словно хотела дотронуться до его.

— Эрик, пожалуйста, скажи мне, что не так…

Отдернув плечо, чтобы уйти от прикосновения, Эрик подавил подсознательную жажду, изнывая по простому человеческому контакту, который обещала ее протянутая рука. Он скучал по этому, по прикосновению и единению, которое привык ощущать в семействе Донованов. Это напоминало отказ от сильного наркотика. И из-за того, что он так отчаянно хотел тоже протянуть руку и сжать пальцы вокруг ее руки, Эрик отодвинулся еще дальше, внезапно осознав, насколько реальную угрозу его рассудку представляет собой Брилл.

После его бегства та безвольно уронила руку вдоль тела, на ее лице промелькнула досада, и она уставилась взглядом в пол. Затем она нервно дернулась, чтобы покрутить обручальное кольцо вокруг пальца, но остановилась, коснувшись вместо него обнаженной кожи. Застыв, Эрик сообразил, что простого золотого колечка, которое Брилл носила на протяжении всего их знакомства, больше нет. «Бога ради… она же носила эту вещь как религиозную святыню. Наверное, избавилась от нее, когда решила выйти замуж за Эндрю».

Погруженный в свои мысли, Эрик не заметил, как вновь изменилось выражение Брилл.

— Что ты делаешь тут, наверху? — подозрительно спросила она — изменился даже язык ее тела: как будто она разговаривала с незнакомцем.

Захваченный врасплох резкой сменой направления вопросов, Эрик пару мгновений пытался сообразить, что она говорит, но когда в серых глазах Брилл отразилось растущее недоверие, его омыло волной облегчения. Перед лицом этой сдержанной враждебности было куда легче забыть, каким слабым его сделало ее горе. Эрик был рад, что теперь в ее проникающих в самую душу глазах зажегся огонек гнева. Этот гнев затуманил зеркало ее взгляда, позволив ему не чувствовать себя настолько открытым, как будто Брилл видела насквозь его блеф.

— Что ты делаешь тут наверху, Эрик? — с нажимом повторила она, когда он не ответил.

Прищурившись, Эрик оскалился, обнажив белые зубы, желая увидеть на красивом лице Брилл тот знакомый проблеск страха, который он обычно вызывал в других людях.

— Занимайтесь своим делом, мадам. Людям не следует вмешиваться в дела других. Особенно когда они хотят оставаться в тени.

Он намеренно затронул единственную тему, которая могла бы взвинтить ее тревогу до небес. За те часы, что он провел, наблюдая за Брилл с момента ее появления, Эрик пришел к выводу, что ее присутствие в Опере не вполне добровольно. Что-то произошло после того, как он уехал — что-то, вынудившее ее скрываться. Он видел покрывавшие ее лицо синяки, когда она только пришла, и не нужно было быть гением, чтобы сообразить, что она каким-то образом взяла на себя слишком много в отношениях с новым женихом. Когда Эрик впервые заметил ее избитое лицо, его разум затуманило неожиданное беспокойство, но теперь он был уверен, что она, скорее всего, заслужила все, что с ней приключилось.

Он наконец-то оттолкнул Брилл достаточно далеко, чтобы с ее лица стерлись всяческие признаки озабоченности или боли, сменившись маской ледяного презрения. Она упрямо задрала подбородок:

— Ты мне угрожаешь?

Пожав плечами, Эрик послал ей зловещую улыбку.

— Если ты предпочитаешь так думать…

Долгое напряженное мгновение Брилл изучала его лицо — ее темные жесткие глаза резко выделялись на бледном лице.

— Это ты изменился, Эрик… или тот человек, каким ты был год назад, было всего лишь притворством?

Теперь, когда больше не было нужды сопротивляться силе ее явно фальшивой заботы, Эрик, ощущая уверенность в себе, с радостью упал обратно в холодные объятия своего интеллекта. Он знал, что логика способна победить что угодно, даже любовь. Поэтому у него точно не возникнет проблем с тем, чтобы справиться со смутной привязанностью, которую он когда-то испытывал к этой девчонке.

— Вы действительно жили в иллюзии, что каким-то образом за несколько жалких месяцев смогли хоть что-нибудь узнать о том, кто я есть? Вы и впрямь еще большая дура, чем я думал вначале. — Небрежно проведя затянутым в перчатку пальцем по краю маски, Эрик презрительно окинул взглядом простое платье и изношенные туфли Брилл. — Конечно, должен признать, что сперва я был благодарен вам, хотя после того нескончаемого времени, что я провел, выслушивая ваши идиотские идеи и суждения, мне не терпелось освободиться от вашей компании.

Не дернув ни единым мускулом перед лицом его едких комментариев, Брилл стояла совершенно неподвижно. Постороннему человеку это холодное отсутствие реакции показалось бы странным, учитывая жалящую подоплеку его фраз, но Эрик был умнее. Он знал, что ее похожее на маску спокойствие было явственным сигналом того, насколько она на самом деле расстроена. Как и он сам, столкнувшись с серьезной болью, Брилл выстраивала массивные укрепления вокруг своего сердца. Ее ледяной ответ лишь раззадорил в нем злобную жилку, подняв ту на поверхность.

— Ты лжешь. Ты не можешь сказать мне, что все это было нереальным. Не могу поверить, что все это было выдумкой. Ты был добр к моей дочери, ты помог ей обрести голос, когда никто не мог…

Эрику не понравилось заданное словами Брилл сентиментальное направление, и он быстро перебил ее.

— В отличие от некоторых моих знакомых, я не говорю вещи, которые не имею в виду, — безапелляционно заявил он, прикрывая лаконичностью ответа грозящие просочиться в голос угрызения совести. Воспоминания о маленькой ученице воскресили за эмоциональными барьерами застарелое сожаление. Эрику довольно легко удавалось найти оправдание своему дурному обращению с Брилл, но когда он думал о том, как уехал, даже не попрощавшись с Арией, то на самом деле чувствовал себя чудовищем.

По телу Брилл пробежала дрожь, выдавая растущее смятение. На ледяном фасаде зазмеились трещины, и она упрямо сделала шаг вперед, нарочно вторгаясь в личное пространство Эрика.

— Разве это слова порядочного человека? Я наслушалась много опрометчивых выражений с тех пор, как пришла в это место… но ты бесспорно самый непочтительный, самый безобразный человек, которого я когда-либо… — замолкнув на середине тирады, Брилл откашлялась и, видимо, заново пересмотрела свои слова, прежде чем продолжить. — Твое заносчивое и нездоровое высокомерие по отношению к чувствам остальных иначе как отвратительным не назовешь. Твоя мать, должно быть, оплакала твою исторгнутую из ада душонку в тот самый миг, когда ты родился!

От ярости зрение Эрика заволокло красным — и он вскинул обе руки, чтобы прервать жизнь этой женщины, стоящей менее чем в шаге от него. Застыв в дюйме от того, чтобы сомкнуть руки на горле Брилл, он пытался сохранить контроль над собой, несмотря на то, что она своими немигающими жесткими серыми глазами подначивала его поднять на нее руку. Обескураженный читавшимся в лице Брилл несгибаемым вызовом, Эрик опустил руки и отступил от нее. «Какого черта со мной творится? Одно то, что она знает, как разозлить меня, не означает, что я должен поддаваться ее манипуляциям. Я выше этого. Я могу контролировать свой гнев… и не унижу себя, подняв руку на наглую сучку».