Уроки любви

Бернард Уонтадж, обладавший сильным характером, был из тех, кого герцог называл "расчетливыми чудаками". Его туалеты отличались чрезмерной пышностью, он носил длинные усы, ставшие его отличительной чертой благодаря множеству карикатур. Это привело к тому, что его всегда узнавали на улице. Его великолепные лошади и собственные спортивные достижения принесли ему огромную популярность среди любителей скачек, в глазах общественности он превратился в идеал настоящего спортсмена. Где бы лорд Уонтадж ни появлялся, он обязательно обращал на себя внимание окружающих: люди с интересом разглядывали лихо заломленный цилиндр и усы длиной в три дюйма, свисавшие по обе стороны рта. Из его петлицы всегда торчала желтая гвоздика, его жокеи носили желтую форму, ливреи лакеев и экипажи также были выдержаны в черно-желтых тонах. Приятели-наградили его прозвищем "Оса Уонтадж", и сейчас герцог спрашивал себя, что же послужило основой для такого прозвища: только лишь внешнее сходство с насекомым, имеющим ядовитое жало, или же нечто большее?

Несмотря на то что герцог был моложе принца Уэльского, между ними давно установились дружеские отношения, и у герцога не было ни малейшего желания стать причиной скандала, последствия которого тут же скажутся на обитателях Мальборо Хауса.

В настоящий момент все, кто любил и уважал принца, стремились не давать поводов для общественной критики и агрессивных нападок прессы, свирепствовавшей с тех пор, как произошел скандал в Танбери-Крофт. Возмущенная королева Виктория написала сыну, что "он опозорил монархию? Ведь шулерство считалось чуть ли не преступлением и никак не согласовывалось со званием джентльмена.

Судебный процесс, затеянный сэром Вильямом Гордоном Каннингом против тех, кто обвинял его в мошенничестве во время игры в баккара, бросал тень на принца Уэльского, что вызвало множество толков. Стали утверждать, что, чем бы ни закончился процесс, его королевскому высочеству никогда не смыть до конца грязь, вылитую на него во время слушаний. В конечном итоге сэра Вильяма уволили из армии и исключили из всех клубов, и тогда возмущение, клокотавшее в душах обывателей и искавшее себе выход, обратилось на принца.

"Зная, что я не имею возможности защитить себя, пресса позволяет себе набрасываться на меня с яростью дикого зверя",— однажды сказал он герцогу.

Его светлости нечего было ответить на это, и он лишь выразил надежду, что со временем этот скандал, как и все предыдущие, забудется.

В создавшейся ситуации, если еще и лорд Уонтадж предъявит свои претензии, дело может принять очень неприятный оборот.

Поезд несся сквозь ночь, а герцог лежал без сна и размышлял. Он сожалел, что не додумался предложить Хетти встречаться только на людях, во всяком случае до тех пор, пока подозрения ее мужа не рассеются.

Трудно было догадаться, какие чувства испытывает лорд Уонтадж. Во время своего пребывания в замке Данробин он был, как всегда, исключительно любезен и за столом потчевал всех забавными историями. Он умел метко стрелять и достойно принимать свой проигрыш — короче, являлся настоящим примером для подражания.

Временами герцогу казалось, что лорд Уонтадж настроен к нему враждебно, однако он не мог утверждать, так ли это, потому что муж Хетти никак не проявлял своей неприязни.

"Мне следовало бы порвать с ней,— подумал герцог и тут же возразил самому себе:— А какого черта? Она довольно привлекательна, да и ей, без сомнения, наши отношения доставляют удовольствие".

Он вспомнил, как Хетти смотрела на него: синие с поволокой глаза, полные слез. Она выглядела такой соблазнительной! В возлюбленных герцога всегда привлекала женственность, потому что это позволяло ему чувствовать свое превосходство над ними и силу. Выбирая только тех женщин, которые страстно льнули к нему и шептали о любви, он обращался с ними, как султан, милостиво принимавший поклонение от своей наложницы.

Попрощавшись с принцем и сев в поезд на станции в Сент-Пэнкрасе, герцог возблагодарил Бога за то, что его сердце не затронуто любовью. Порвав с леди де Грей, он поклялся себе, что никогда никого не полюбит, и сдержал слово. Он увлекался, влюблялся, даже сгорал от страсти, но какая-то частичка его сознания, расчетливая и хладнокровная, продолжала контролировать чувства. Он больше никогда не опустится до того, чтобы вести себя как потерявший голову юнец, подумал герцог, он больше никогда не будет бродить ночами по улицам, мучаясь бессонницей. Он вспомнил о долгих часах, проведенных под окнами одного особняка на Беркли-сквер,— так он выражал свою любовь и уважение к той, которой поклонялся! Разве можно забыть восторг, охватывавший его, когда она одаривала его милостивой улыбкой, и отчаяние, раздиравшее его душу, когда он встречал ее надменный взгляд?

Да, жалко будет расстаться с Хетти Уонтадж, но, если ее муженек не успокоится, ничего иного не останется.

"В ближайшие выходные они приедут в Вокс погостить. Вот после этого и приму решение",— сказал себе герцог.

Принц намекнул ему, что хотел бы послезавтра приехать в Вокс и остаться там до понедельника. Во вторник принцесса Александра возвращается из-за границы. Герцог, естественно, понимал, чего именно от него ждет принц, поэтому включил в список приглашенных лорда и леди Брук.

"Хорошо бы провести четверг только в узком кругу'',— предложил принц.

"Отличная идея,— ответил герцог.

"А остальные пусть приезжают в пятницу,— продолжал его королевское высочество.— Уверен, что все будут рады принять участие в субботней охоте на куропаток".

"Я все устрою",— пообещал герцог.

Он решил не задерживаться в Лондоне, а сразу же отправиться в Вокс. Ему удалось получить отдельное купе в поезде на Суссекс. В соседнем вагоне ехали его курьер, который всегда сопровождал его в путешествиях, камердинер и два лакея, а также секретарь, присоединившийся к ним, как только стало известно, что его светлость не будет ночевать в Милверли Хаусе на Гросвенор-сквер. Он захватил с собой почту, накопившуюся в городском особняке герцога.

Герцог не проявил интереса к газетам, сложенным в аккуратную стопку, и не притронулся к еде, собранной заботливой рукой лондонского повара в корзину с герцогской короной. И паштет, и заливное из перепелов, и бараньи котлеты, и персики, доставленные из теплицы в Воксе, вызывали у него едва ли не отвращение.

Налив себе фужер шампанского, герцог откинулся на спинку дивана и устремил невидящий взгляд в окно. Он думал о Хетти: о ее теле, нежном и теплом, о ее руках, страстно обвивавшихся вокруг его шеи, когда они оставались одни. Какой радостью освещалось се лицо, когда он появлялся в ее кабинете! За несколько дней до отъезда в Шотландию им выпало несколько счастливых вечеров: лорд Уонтадж допоздна задерживался в клубе, и они были предоставлены сами себе.

Хетти, красота которой не отличалась таким совершенством, как у других женщин, удостоившихся внимания герцога, можно было назвать очаровательной. Она вносила в его жизнь приятное разнообразие, и ему меньше всего хотелось лишиться ее общества. Кроме того, он понимал, что отступить — значит проявить трусость.

— Черт подери, Уонтадж ведет себя как самый настоящий дикарь! — громко произнес герцог, уверенный, что, будь у него жена, он закрывал бы глаза на ее связи, при условии, естественно, чтобы это не становилось предметом всеобщего обсуждения.

Герцог столь глубоко погрузился в размышления, что забыл о почте и газетах. Письма так и остались нераспечатанными.

На станции его ждала карета с кучером и двумя лакеями. Он оставил лакея позаботиться о чемоданах, ружьях и прочем багаже и уехал.

Как всегда, панорама поместья подействовала на него успокаивающе. Замок был как бы частью его, и каждый раз, когда он возвращался домой, при виде этого восхитительного здания его сердце наполнялось гордостью.

Уже начали опадать листья с деревьев, дубы оделись в красно-желтый убор. Почувствовав волю, сентябрьский ветер весело носился над лужайками.