Холодная весна

— Отлично. Значит, мы будем в Рокамадуре до темноты?

— Без особой спешки, господин.

Арлетта даже спиною чувствовала горячий взгляд Гвионна.

— Вы не устали, госпожа графиня? — вежливо спросил он, и несмотря на то что она смотрела в сторону, он видел, как ее зеленые глаза заблестели при звуках его голоса.

— Нет, я не утомлена, сэр Гвионн, но мне хочется побыстрее добраться до Рокамадура, — последовал ответ.

Расставшись с видом на речную гладь, по которой путешествовали немощные пилигримы на своих барках и лодчонках, паломники направились по дороге, ведущей через поля, и вскоре достигли другой речки, скорее ручейка, с названием Альзу. Двигаясь по ее долине, они вскоре увидели проход между холмами, откуда в монастырь вела прямая дорога. Слева от них в небо вздымался утес из белого известняка, а под самыми облаками кружила пара орлов. Наверное, их гнездо было где-то в расселинах этой скалы.

Рокамадур не было еще видно, но он должен был находиться где-то за поворотом скалы, поскольку в долине, где даже днем было пасмурно от нависающих скал, стояла деревушка, кишмя кишевшая одетыми в черное монахами и пилигримами в серых хламидах. От десятков очагов в весеннее небо поднимались дымки, но жареным мясом не пахло — в деревне варили похлебку из одних бобов и гороха, так как еще не кончился Великий пост. Вся долина Альзу была усеяна палатками паломников.

Нищие вытягивали к новоприбывшим искалеченные конечности, откидывали на затылок истрепанные до последней степени капюшоны, открывая взору бельма вместо глаз.

— Милостыню! Во имя блаженного святого Амадура, милостыню! — наперебой кричали они.

Между пилигримами вертелись разносчики и уличные торговцы, выкрикивая свои товары — хлеб, кислое вино, памятные медальоны, по-французски называвшиеся sportelles, а на языке longue d’oc — senhals.

Разрешение на торговлю этими медальончиками давалось аббатом Тулля, в чьем непосредственном подчинении находился монастырь и паломничий городок, и часть дохода шла по закону в церковную казну. Их имели право покупать только пилигримы, полностью завершившие паломничество и получившие отпущение грехов, но как обычно бывает, часть этого товара попала в руки бродячих торгашей, которые торговали ими направо и налево дешевле, чем сами монахи. Расходились они с завидной скоростью, не хуже горячих пирожков в ярмарочный день. Арлетта удивлялась людям, которые, считая себя верующими, покупали неосвященные безделушки у первого встречного-поперечного.

Эти senhals на обратном пути надевались пилигримами как свидетельство того, что они и на самом деле посетили Рокамадур и оставили там часть своих сбережений. Это был предмет особой гордости паломников того далекого века — нашивать такие эмблемки себе на плащи или шляпы. Значок Рокамадура был овальной формы, с грубо отлитым барельефом, изображающим Деву на троне с младенцем на руках.

Графиня заметила, что кое-кто из паломников гордо носит просверленные в нескольких местах раковины морского гребешка — это означало, что они возвращались из Сантьяго-де-Компостелла. Некоторые нацепили ключи святого Петра — свидетельство о том, что они оставили бремя грехов в Риме. Те, у кого была вся шляпа в значках, расхаживали между палатками с важным видом. Среди пилигримов то и дело возникали свары и склоки по самым незначительным поводам.

Арлетта с любопытством искала взглядом пилигримов с засохшей пальмовой веткой, что значило, что они были в самом святом изо всех святых мест — в городе Иерусалиме. Но таких не находилось.

Парень с целым ворохом неосвященных эмблемок словно из-под земли вырос перед самым носом у Изельды, шустро протиснувшись между Арлеттой и ее мужем. Его макушку украшала копна свалявшегося черного войлока, некогда бывшего волосами, никогда в жизни не мытыми и не чесаными. Кислая вонь, шибанувшая в нос Арлетте, подтверждала это. Его серая туника была изорвана в лохмотья, и казалось, что если ее попытаться выстирать, то она разлезется на лоскутки. На кожаном шнурке, повязанном крест-накрест на плечах и под мышками, болтался большой грубо вырезанный деревянный крест, ударяя владельца по груди при каждом его движении.

— Sportelle, мадам? — заискивающе предложил он, и кривые пальцы с желтыми грязными ногтями сунули серебряную эмблемку прямо графине под нос. Он облизнул губы и оскалился в улыбке. Оказалось, у торговца не хватает передних зубов, как и у ее мужа.

— Нет, не нужно, — отвернулась Арлетта, задерживая дыхание, чтобы не чувствовать запаха протухшей кислятины. Женщина учтивая, она старалась не показывать открыто свое презрение.

— У меня есть и золотые, если серебряные для вас слишком дешевы, высокородная дама!

Торговец, не встретив сочувствия, переключился на графа Этьена, который исподлобья посматривал на его уродливую физиономию.

— Может вам, господин хороший? Прекрасный senhal из Рокамадура.

— Отстань. Мы купим в монастыре, у людей поприличней тебя, — сказал граф и пришпорил коня, чтобы поскорее проскочить неприятное место.

Арлетта последовала примеру мужа.

Но в толпе быстро ехать было невозможно, а юркий торговец не отставал от них, следуя буквально по пятам.

— Вы потратите лишние деньги! — кричал он. Он запыхался, и дикая вонь гнилых зубов добавилась к ароматам давно немытого тела. — Мои будут дешевле!

Граф Этьен дал знак Гвионну.

— Леклерк, прогони этого приставалу.

Его шпоры вонзились в бока лошади, и та вынесла графа Фавелла вперед. Арлетта последовала за ним.

От удара плеткой разносчик повалился на спину и, обернувшись назад, Арлетта увидела, что Гвионн тащит его за шиворот к палаткам.

— Зачем нам его подделки? — сказал граф минуту спустя. — Их потом не ототрешь. — Он удостоил жену одной из своих особенных улыбок, ни злых, ни добрых, и в глазах старого графа заблестел тот же огонек, что Арлетта так любила в очах своего милого. — Мы купим в городе. Конечно, можно было сэкономить пару денье, но тогда наши молитвы не будут услышаны. А нам необходимо, чтобы небо их услышало, не так ли, милочка?

— Вы правы, господин, — с готовностью согласилась леди Арлетта, чувствуя себя Иудой Предателем.

Они завернули за поворот, и там, словно жемчужина между створками раковины, их взору предстал монастырь Рокамадур.

Его здания, казалось, вырастали прямо из голой скальной породы, и располагались в несколько ярусов. Хотя вечерние тени уже скрыли часть открывшейся перед ними панорамы города, все равно от прекрасной картины у путников захватило дух.

Арлетте было известно, что горожане — кузнецы, торговцы, купцы, содержатели постоялых дворов, — никак не связаны с церковью. Они жили в своих халупах на нижних ярусах, в то время как прелаты и монахи Святого Города обитали в более удобных зданиях повыше.

Когда Арлетта готовилась отправиться в паломничество, отец Теобальд подробно описал ей часовни и молельни Святого Города. У Арлетты были острые глаза и хорошая память, так что она могла без особого труда рассказать своим спутникам о каждом из зданий, которые представали перед ними. Маленькое неприметное каменное строение, притулившееся под нависающей скалой, и казавшееся высеченной из нее же, должно быть, судя по описаниям, часовней святого Михаила. Здание побольше рядом с ней было посвящено Святой Деве. Базилика спасителя была чуть поодаль. Пилигримам победнее позволялось ночевать внутри нее. Арлетта разглядела и церковь святого Амадура.

Все часовни и молельни в городе были сооружены из камня. Ниже Святого Города, по скальным уступам, располагался окружающий его посад, где жил простой люд — неразбериха домов, домиков и домишек, по большей части деревянных, вкривь и вкось понастроенных у подножия скалы.

Городская стена еще только сооружалась — кое-где были недостроенные участки, на которых копошились строители.

Арлетта перевела взор вверх, на цель поездки и с любопытством принялась разглядывать часовню Святой Девы. Там стояла ее ореховая статуя — та самая, которой молва приписывала возможность творить чудеса. Если кому-нибудь было надобно чудо, шли прямо к ней.