Выше звезд

Каждое платье из отобранных ими казалось Люпите роскошнее предыдущего.

Девушка постоянно руководствовалась советами графини, прежде чем попросить продавца отложить какое-нибудь платье в сторону.

Наконец в результате долгих обсуждений они выбрали три утренних платья, три послеобеденных и четыре вечерних.

— Неужели мне понадобятся все? — воскликнула изумленная Люпита.

— Я совершенно уверена, через две-три недели ты скажешь, что тебе нечего надеть, — возразила опытная графиня.

Продавец согласился.

— Вы очаровательны в любом из них, миледи, — сказал он Люпите, — и я нисколько не преувеличиваю, утверждая, что много лет уже не одевал столь прелестную женщину, как вы, ваша светлость!

— Не могу в это поверить, но приятно слышать такие слова от вас, — в смущении промолвила Люпита. — Это так мило с вашей стороны!

Графиня сказала, что должна написать несколько писем, и вышла в будуар, куда вела дверь из спальни.

Люпита быстро сбежала вниз, с трепетом ожидая графа.

Продавец с миссис Филдинг убирали платья, отобранные для «одобрения».

Продавец не сомневался — графу понравится все, что они выбрали.

У входа в гостиную дворецкий Доукинс передал Люпите письма на серебряном подносе.

— Вам поступило много писем, миледи, но я не хотел вас беспокоить, пока вы не закончите свои дела.

— Письма? Для меня? От кого же они могут быть? — поразилась она.

Доукинс улыбнулся.

— Думаю, миледи, вы найдете в них приглашения.

Люпита вспомнила слова графа.

Она не могла себе представить, что гора писем на серебряном подносе — действительно адресованные ей приглашения.

Взяв письма, она вошла в гостиную.

Доукинс оказался прав. Многочисленные знаменитости, видимо, друзья графа, желали видеть ее у себя на балах и обедах.

Тогда ей действительно понадобятся вечерние платья.

Она перечитывала приглашения, когда открылась дверь в гостиную и кто-то из лакеев возвестил:

— Высокочтимая Элоиза Брук, миледи!

Крайне удивленная, Люпита должна была принять посетительницу.

В дверях стояла изысканно одетая, красивая женщина.

Люпита вспомнила, что видела ее на балу; она ошеломила всех тиарой, украшавшей ее голову, и невероятным количеством бриллиантов, их было, наверное, больше, чем на королеве.

Она встала, наблюдая, как Элоиза вихляющей походкой идет к ней через комнату.

Нежданная гостья была потрясающе хороша собой, однако на лице ее было явно враждебное выражение.

Глядя на Люпиту с надменным видом, Элоиза презрительно сказала:

— Я видела вас вчера на балу, где вы появились в очень странном обличье. Не могу себе представить, что женщина, претендующая, чтобы ее называли «леди», способна так вульгарно развлекаться.

Люпите казалось, будто она не говорит, а выплевывает слова ей в лицо, и в полнейшем изумлении, широко раскрыв глаза, взирала на пришедшую.

Затем отступила инстинктивно назад, как будто боялась, что Элоиза может ее ударить.

— Я… была с графом… Ардвиком, — запинаясь, ответила ома.

— Мне это очень хорошо известно, — резко прервана ее Элоиза. — Он, видно, где-то подобрал вас и привел на бал специально для того, чтобы меня унизить! Он, приведя вас, нанес мне оскорбление.

— Я не понимаю… — пролепетала Люпита.

— Вы должны бы уяснить, что вели себя с графом возмутительно и совершенно неприлично для леди. Не понимаю, как только ваши родители могли вам разрешить такое…

— Мои родители умерли…

— Полагаю, вы достаточно ловкая, чтобы вцепиться в графа и устроить представление, которое рассмешило всех собравшихся на праздник.

Люпита не знала, что ей ответить.

Она молча рассматривала эту красивую женщину, не понимая, чем она, Люпита, могла вызвать у нее такое негодование.

— Подозреваю, вы понимаете, что граф влюблен в меня, — продолжала Элоиза. — Он хочет, чтобы я стала его женой. И эта смешная шарада с Клеопатрой должна была рассказать мне, как сильно он обо мне тоскует.

Она перевела дух, чтобы набраться сил для новых обвинений.

— А если вы думаете втереться к нему в доверие и вызвать его любовь, то глубоко ошибаетесь. Он любит меня!

Вы можете понять это своей глупой головой? Я знаю, он никогда никого другого не полюбит так, как меня!

Она возвысила голос почти до крика и, окинув Люпиту взглядом сверху донизу, вызывающе добавила:

— Убирайтесь, идите к привычному вам окружению — к тому обществу, которому принадлежите; эти люди сами делают себя посмешищем в глазах высшего лондонского общества.

С этими словами, не попрощавшись, она быстро вышла из гостиной.

Люпита опустилась на коврик перед камином и закрыла лицо руками.

Она вспомнила, как весело было прошлой ночью, когда граф сказал ей, что хочет получить от нее радость, а это будет зависеть от того, как она станет себя вести, слушаясь его.

Каждая минута была для нее счастьем — и когда переодевалась в костюм Клеопатры, и вообще… как замечательно было ехать с ним на бал!

Казалось, будто все, что с ней происходило, — это волшебная сказка и она вступает в этот мир прекрасной героиней… Как всех потрясло, когда ее внесли в танцевальный зал и она вышла из ковра, как когда-то реальная Клеопатра!

Люпите не казалось, будто она делает что-то не так, как полагалось бы.

Почему эта красавица назвала ее «вульгарной»?

Теперь же она вдруг подумала, что папа и мама не одобрили бы ту роль, которую она играла, даже если бы это происходило в частном доме, а не у Девонширов.

«Я должна уехать домой», — решила она. Но она понимала, что не может уехать отсюда из-за Джерри.

Слезы сами собой полились из глаз.

Она из-за них ничего не могла видеть, только услышала, как отворилась дверь.

Она подумала, что это слуга и он объявит о новом визитере. По дверь закрылась, и чьи-то шаги направлялись к ней.

Она вытирала слезы тыльной стороной ладони, но они все текли и текли по щекам.

Вдруг кто-то остановился позади нее.

— Что случилось? Я слышал, Элоиза Брук была здесь. Это она расстроила тебя?

Люпита была не в состоянии отвечать.

К ее изумлению, граф подхватил ее на руки и перенес на диван.

Он вынул из кармана носовой платок и вложил его в ее руку.

— А теперь расскажи, почему ты так горько плачешь, отчего Так несчастна? Когда я уходил, ты была весела, смеялась и радовалась всему, что мы с тобой делали.

Она долго не могла справиться со слезами, но, понимая, что граф ждет ее признания, наконец попыталась рассказать о происшедшем. Голос ее был очень тих и прерывист.

— Сюда приходила красивая леди, она сказала, что я вульгарна, что мне в их обществе нет места и все смеялись над тем, как я себя вела прошлой ночью.

Граф издал какой-то непонятный возглас.

— Леди сказала, что я должна убираться туда, откуда приехала… Но как же я могу уехать домой, когда там кузен Руфус?

Ее слова звучали так горестно, что граф невольно обнял ее, и она уткнулась в его плечо.

— Леди сказала, что я делаю вас посмешищем в вашей среде, — произнесла она рыдая.

Граф прижал ее к себе.

— На самом деле она имена в виду, что это я сделал ее посмешищем, именно ее.

Он говорил это как бы в раздумье.

— А теперь, Люпита, послушай, что я тебе скажу. И, по-моему, я уже говорил тебе это раньше.

Она слушала, все так же уткнувшись в его плечо.

— Мне казалось, что Элоиза Брук очень красива, и впервые в жизни я решил жениться и осесть здесь, в поместье. Позднее я понял, что ее красота лишена души и не может меня затронуть. Под красивой внешностью — коварство и интриги. И все, о чем она мечтает в жизни, — это знатный титул, а не любовь.

Люпита была крайне удивлена услышанным и подняла лицо. Ее ресницы все еще были влажны, на щеках — следы слез.

Пристально глядя на нее, граф подумал, что Люпита гораздо красивее Элоизы.

В то же время в душе его пробудилась нежность к ней от необходимости защищать ее, предотвращать все, что могло сделать ее несчастной.