Земля надежды

Лодочник вынул весла из воды, и ялик ткнулся в причал. Джон быстро выскочил на берег и принял причальный конец. Потом выудил из кармана монету и бросил ее в лодку. Тем временем Джонни сначала выбросил на берег мешки, а потом передал отцу дюжину горшков с кивающими цветами.

Джон вскинул свой мешок на плечо.

— Мы вернемся за горшками, — сказал он и первым начал подниматься по откосу к дворцу.

Принц Руперт разрешал лошадям своих кавалеристов пастись на газонах, отчего все газоны были истыканы следами лошадиных копыт и бугрились кучками лошадиного навоза. Но лошади хотя бы не давали траве расти. По мере приближения ко дворцу Джон видел, что все ползучие и вьющиеся растения, которые он так долго подстригал и подвязывал, чтобы они тянулись и цвели поближе к окнам, были в хорошем состоянии. Конечно, они слишком разрослись, кое-где отошли от основы, но в целом отсутствие ухода пошло им на пользу.

Грядки у основания стен розового кирпича заросли сорняками, но некоторые цветы все-таки пробивались к свету. Анютины глазки и левкои, ирисы и пионы поднимали головки над зеленым ковром.

— Надо будет все это быстренько убрать, — заметил Джон, кивнув сыну на море сорняков.

Тисовая аллея тоже разрослась несколько чрезмерно, но выглядела густой и заросшей, отбрасывающей зеленую тень против яркого полуденного солнечного света. Оранжерея, перестроенная отцом Джона, обветшала и пришла в упадок. Белая краска облупилась, кое-какие деревянные резные украшения были отодраны для солдатских костров. Но домик шелкопрядов и стоявший рядом с ним домик садовника были в том же состоянии, в каком их оставила Эстер — выметенные начисто, оголенные и пустые.

Джон оставил сына собирать хворост для пустого камина и разворачивать походные плащи, на которых они собирались спать. А сам отправился прогуляться вокруг покинутого дворца.

Самой странной тут была тишина. Вместо бурлящего жизнью королевского двора с его безумствами и флиртом, выкриками приказов, перекликающимися голосами, играющими музыкантами теперь не было ничего, кроме постукивающей время от времени ставни, которую трепал ветер, и настойчивого воркования древесных голубей, гнездившихся в деревьях. Конный двор, где, бывало, находилось более сотни лошадей, пустовал. По двору ветер мел солому, в стойлах скопились кучи навоза. В корытах застоялась вода.

Роскошная парадная дверь была закрыта и заколочена. Джон подергал массивную медную ручку и отступил назад. Короля ждали через несколько дней, наверняка где-то внутри слуги готовили дворец к его прибытию. Однако в окнах не показалось ни одного лица, во дворах не было ни малейшего движения.

Джон обошел вокруг, добрался до кухни и пекарни. Огни были потушены, повсюду царило молчание. Груда пепла и брошенная посуда указывали на то, что, прежде чем покинуть дворец, кавалеристы здесь пообедали. Но все остатки еды сожрали крысы и мыши, и их экскременты кучками лежали даже на кухонных столах.

В немом изумлении Джон покачал головой. Место, некогда известное как вершина светской жизни королевства, где королева вела сладкие речи о платоническом идеале, а король отправлялся охотиться на породистых арабских жеребцах, вдруг превратилось в пустую оболочку. Джон повернулся и устало побрел назад, через лужайку для игры в шары к домику шелкопрядов.

Джонни уже принес с причала горшки с цветами.

— Молодец! — Джон порадовался возможности заняться своей работой, восстановить нормальный ход вещей хотя бы в пределах цветочных клумб. — Давай отнесем это все в королевский двор. Хотя бы через пару дней это будет выглядеть более-менее достойно.

Они работали бок о бок, работали тяжело. Джон наслаждался обществом своего сына. Мальчик унаследовал природный талант Традескантов в обращении с растениями. Он прикасался к ним так, будто ему было приятно прикосновение шелковистых белых корней, ласка влажной земли. Когда он взвешивал в руках цветочный горшок, то мог по весу сказать, нужно ли его поливать. Срезая верхушки деревьев, он никогда не сбивал цветки. Когда он ставил дерево в лунку и присыпал его землей, в движениях Джонни было нечто четко выверенное и в то же время совершенно инстинктивное.

— Очень может быть, ты станешь самым великим садовником из всех нас, — сказал Джон к вечеру второго дня, когда они возвращались домой с лопатами на плечах. — Мне кажется, у меня в твоем возрасте не было такого умения в обращении с растениями.

Джонни сиял.

— Я люблю растения. А нашу коллекцию — меньше.

— Меньше, чем растения? — с изумлением спросил Джон.

Его сын покачал головой.

— Вот чем бы я хотел заниматься больше всего на свете, так это сбором новых растений. Поехать с тобой в Америку, побывать в Вест-Индии, попутешествовать, открыть что-то новое, привезти эти новые растения домой и вырастить их тут. Наши редкости — что ж, они всегда остаются на своем месте. Как только они на это свое место попадают, с ними уже ничего не происходит, разве что пыль надо смахивать. А растения растут, цветут и плодоносят, дают семена. И на следующий год их снова надо сажать. Мне нравится, как они меняются.

Джон кивнул:

— Понимаю.

Он готов был заметить, что редкости тоже сыграли свою роль в жизни семьи Традескантов, но тут услышал стук копыт на подъездной дороге.

— Что это? — спросил он.

— Может, это король?

— Может быть.

Джон повернулся, побежал к домику шелкопрядов, бросил там инструменты, схватил куртку и тут же развернулся, чтобы бегом помчаться назад, к дворцу.

Джонни приплясывал на месте.

— А можно мне с тобой? Можно и мне?

— Да, но помни, что я тебе говорил — молчи!

Джонни последовал за ним, стараясь копировать размашистую походку отца. Он хмурился как можно серьезнее, надеясь, что это как раз и отражает осторожность, исполненную достоинства. Эффект был слегка подпорчен тем, что на каждый четвертый шаг, когда волнение было выше его сил, Джонни высоко подпрыгивал.

Они обежали конный двор, где в грязном стойле уже стоял арабский жеребец короля и с дюжину лошадей его эскорта.

— Король здесь? — спросил Джон у кавалериста.

— Только что прибыл, — сказал солдат, снимая упряжь со своего коня. — Приходилось останавливаться в каждой деревне, пока он возлагал руки на людей.

— Возлагал руки?

— Да они прямо толпами приходили, — вдруг добавил солдат. — Со всякими болезнями, язвами и бог знает чем. И снова, и снова он останавливался и возлагал руки, чтобы они излечились. А они возвращались к себе, в свои лачуги, к пустой каше на воде, думая, что он оказал им великую милость и что мы просто звери какие-то, потому что лишили его свободы.

Джон кивнул.

— А ты кто такой? Если хочешь его милости, то получишь. Он ведь самый очаровательный, великодушный и милый человек из тех, кто когда-либо навлекал на свою страну несчастья, погибель и четыре года войны.

— Я — садовник, — ответил Джон.

— Тогда ты его увидишь, — сказал кавалерист. — Он отправился со своими компаньонами посидеть в саду, пока кто-то готовит ему обед и подметает его покои, готовит все для того, чтобы он мог вкусно поесть и с удобствами поспать. Пока я и мои товарищи обходятся и без того, и без другого.

Джон быстро развернулся и пошел на королевский двор.

Король сидел на скамье, прислонившись спиной к теплой кирпичной стене, оглядываясь на заново прополотый и заново засаженный сад. Позади него стояли несколько джентльменов, которых Джон не знал, еще один незнакомец гулял по дорожкам, по которым они только что прошлись граблями. Услышав шаги Джона, король поднял глаза.

— А…

Какое-то время он не мог вспомнить имя.

— Садовник Традескант.

Джон упал на колено и услышал, как Джонни за его спиной сделал то же самое.

— Твоя р…р…работа? — спросил король, слегка заикаясь и обводя рукой перекопанные клумбы.

Джон поклонился.

— Когда я услышал, что вы собираетесь в Отлендс, я приехал сделать все, что в моих силах, ваше величество. С сыном, Джоном Традескантом.