Свет твоих глаз

– У тебя все в порядке? – спросил он, помолчав.

– Что ты имеешь в виду? Я вымотана, все мои платья, которых у меня немного, превратились в лохмотья, я уже не мечтаю больше ни о чем, кроме как о глотке свежего лимонада и салата из овощей, плохо сплю, замужем за человеком, которого ненавижу. И ты еще спрашиваешь, в порядке ли я! Разве это не кощунство с твоей стороны?!

Извини, я не хотел обидеть тебя. Просто хочу знать, он… Бен не обижает тебя? Хорошо к тебе относится?

– Полагаю, что да. На свой манер.

– В последнее время ты неважно выглядишь. Я хотел бы, чтобы ты была счастлива.

– Но я несчастлива. Неужели ты ждал другого ответа? Я… – Она хотела сказать ему, что любит его, а не Бена и может быть счастлива только с ним, но гордость не позволила ей сделать этого.

Раздражение, копившееся в ней, требовало выхода:

– А ты, я думаю, вполне счастлив.

– Что? – Мэйс застыл, словно не понимая вопроса. Эмеральда продолжала резким, сварливым тоном:

– Теперь тебе уже никто не может помешать позвать Труди для ублажения души и тела, не так ли?

– Я не разговаривал с Труди после твоего замужества, – холодно ответил Мэйс.

– Я не верю тебе.

Он сердито повел плечами:

– Ты можешь не верить мне, Эмеральда. Это твое дело. Но это правда. Мы были с Труди друзьями, всего лишь друзьями. Ты не хотела с этим мириться или не могла. Но так было. А теперь между нами все кончено. Я не могу точно сказать, почему, но это так.

Эмеральда подняла ведро со зловонной водой и пошла в лагерь, оставив его стоять, где стоял. «Он лжет, – говорила она себе. – Такой мужчина, как он, не может обходиться без женщины, тем более что Труди всегда под рукой».

В тот же вечер, чуть позже, когда Эмери зашла к Гертруде взять у нее несколько бисквитов, она поразилась произошедшей с Труди переменой. Вид у нее был усталый, она похудела, глаза покраснели. Неужели Труди плакала?

Ну и что, думала Эмери, возвращаясь к себе. Ей нет дела до того, что у них происходит с Мэйсом. Ее это больше не должно интересовать, у нее есть муж.

Зик Йорк потянулся. Открыв глаза, он застонал. Медленно, покачиваясь, он сел. Голова гудела, как пчелиный улей.

Все дело в патентованном лекарстве Уайта Тетчера. Конечно, он совершил глупость. Но жажда так мучила его, что он решился выпить то единственное, что оказалось под рукой: эту целебную воду. Кроме того, Уайт, подмигнув, заверил его в том, что он заодно излечится от катара.

Солнце давно встало, а он все лежал в повозке на грязном одеяле среди съестных припасов и оборудования для устройства доков. Шум снаружи свидетельствовал, что Билл уже на ногах и разводит костер.

– О черт…

Зик тряхнул головой, словно стараясь прояснить мозги. Он ненавидел эту сухую, безводную землю, эту Сорокамильную Пустыню впереди, проклятого Билла, который вечно ругает его за любой промах, называет тупицей и высмеивает при каждом удобном случае.

Он лежал, прислушиваясь к обычному лагерному шуму, пытаясь заставить себя подняться. Неподалеку раздавались пронзительный детский крик, скрежет железа, женский голос.

«Это Эмеральда. Должно быть, готовит завтрак своему мужу, Бену Колту», – подумал Зик.

Зик представил ее такой, какой она была в ту ночь игры в фараона, освещенная лампой, в разорванном платье. Он без конца укорял себя за то, что не сумел тогда выиграть. А ведь победа была близка. Он мог бы иметь ее постоянно, когда только пожелает и как пожелает.

Проклятие!

Однако то, что девчонка замужем, еще ничего не меняет. Замужняя молодка ничуть не хуже той, что еще в девках, а может, и лучше. Она уже понимает, что к чему, и сможет по достоинству оценить то, что он ей предложит. А если и не оценит, тоже не велика беда.

Зик не раз вспоминал ту сцену, когда упала палатка, облепив тела, которые двигались в совершенно очевидном акте. Он облизал губы, наслаждаясь сладострастной фантазией. Как бы ему хотелось приподнять палатку, стащить с девчонки Бена Колта и занять его место…

Он уже был готов сделать это, когда почувствовал на плече руку Мэтта Арбутнота. А с другой стороны на него смотрел Саул Ригни.

Он тогда был слишком пьян, чтобы драться. Но в другое время он бы не стал медлить. И если бы не этот ее проклятый муженек, ползущий повсюду за ней следом, словно ящерица…

Во рту у него было мерзко. Он перевернулся и сплюнул на одеяло. Затем, повинуясь внезапному импульсу, он встал на четвереньки и пополз к задней части повозки. Отодвинув доску, он запустил руку в открывшееся пространство. Там, под фальшивым дном повозки, хранилось то приятное, тяжелое, завернутое в ткань, ощупывать которое было почти так же приятно, как и женские прелести.

Золото! Девять чудесных маленьких бочонков.

Никогда в жизни Зик не мог и мечтать, что улыбнется такая удача. Мальчиком он был для всех тупицей-Зиком, не способным выучить буквы, постоянно битым отцом, пока в возрасте тринадцати лет он не решился убежать из дома. Потом его опять бил и издевался над ним, как мог, бродяга, подобравший его на дороге. Но он рос и крепчал с годами, пока его не перестали бить окружающие. Настала его очередь. Да, он уже не был таким тупым, как раньше. Его подцепил Билл. Он решил, что они станут калифорнийскими королями. У них будут собственные порты и доки, свои корабли. На этом можно сделать сумасшедшие деньги!

Но это были планы Билла. Зик же хотел одного: от души нажраться виски и говядины. Затем он поставит на карту все – и выиграет. Тогда он купит роскошный дом, заведет красивую лошадь с отделанным серебром мексиканским седлом и пышнозадую сексуальную мексиканочку…

Рука его ощупала один бочонок и потянулась к следующему, такому же тяжелому.

Интересно, что сказал бы Билл, если бы узнал, что ему доставляет удовольствие ощупывать золото. Для его напарника золото было всего лишь средством для достижения определенных целей. Он никогда не стал бы трогать его вот так, только для удовольствия. Зик был в этом уверен. Билл не умел мечтать. Он все планировал.

Зик потянулся за третьим. Они будут богаты, думал он. Богаче, чем он мог себе представить. И никто из лагеря даже не подозревает, что с ними едут двое мужчин, ограбивших чикагский банк. Обстоятельства того дня в сознании Зика уже подернулись дымкой. Он забыл, как выглядела кровь, хлеставшая из огнестрельной раны, и помнил лишь, как Билл пододвигал к нему брикеты.