Холодная весна

— Да не так, Вероника. Привяжи плющ к шесту с багровой лентой. Ну-ка, слезай, я покажу тебе, как нужно было сделать.

Она одернула рукава халата — как хорошо, что они такие длинные и облегающие. Это скрывало следы побоев на руках. Прошлой ночью граф привязал ее к спинке кровати и истязал сильнее обычного. Она не могла ни обороняться, ни убежать от садиста. Ее бедра, груди и живот были покрыты синяками и ожогами. В последнее время граф взял моду бить ее просто ради удовольствия. Он овладел ею только однажды, в брачную ночь, за три месяца до этого, и с тех пор ему очень хотелось повторить свой подвиг. Особенно он озверел, когда у Арлетты начались очередные месячные, и он понял, что после того раза она не понесла. Однако у него ничего не получалось, и граф, чтобы как-то компенсировать бесплодные попытки поднять свою улетучивающуюся потенцию, изобретал все новые истязания.

Только недавно Арлетта осознала, что графская челядь и слуги вряд ли знали обо всем, что творилось в их комнате пыток. Как бы граф ни бушевал, осыпая ее ударами, он никогда не бил ее в лицо или по кистям рук. Он не оставил на ней ни одного следа, который могли бы заметить посторонние. И сама Арлетта пыталась поменьше кричать во время истязаний, регулярно устраиваемых ей мужем. На людях граф Этьен был ласковым заботливым супругом. Знала ли Вероника, как она страдала? Знали ли сэр Жилль, и ее собственный рыцарь, сэр Гвионн?

Арлетта научилась ненавидеть своего супруга.

Жаловаться ли ей на жизнь? А если да, то кому? Кто мог бы помочь? И что бы они сказали? Она представляла, как все будут недоумевать, как она осмеливается быть недовольной тем, ради кого семь долгих лет просидела в холодной башне. Семь лет, и вот результат. Она никогда и не рассчитывала на любовь, ей было достаточно власти. Но у нее так и не появилось власти, только ненависть, только груди и бедра, которые саднило, которые причиняли ей такую боль, что она передвигалась, словно старуха. Она даже не могла позволить себе встать на передвижную лесенку, чтобы самой прицепить веточки плюща к потолку — она, без труда влезавшая на любое дерево в лесу близ Хуэльгастеля.

Арлетта протянула вверх исщипанную руку и перевязала гирлянду пунцовой сатиновой лентой.

— Так это делается, Вероника, — поучающе произнесла она, закручивая ленту большим пышным бантом.

В последнее время граф Этьен начал вдобавок ко всему обзывать ее самыми последними словами во французском языке. Он бранил, пилил, упрекал, укорял ее.

— Так не было ни с одной из двух моих покойных жен, — повторял он каждый раз, когда эрекция не наступала, — по крайней мере, они мне доставляли удовольствие, и у меня были шансы зачать наследника. Но с тобой дело безнадежное, никакой радости, и никакой надежды на сына. Разве что произойдет чудо.

Мысль выйти замуж за Этьена казалась такой многообещающей, когда она только прибыла в его замок. Он был мил и обходителен с нею, непритворно добр. Стал ли граф по-иному относиться к ней с того момента, когда она дерзко бросила ему вызов? Была ли его гордыня настолько велика, что не существовало никаких путей к примирению? Больше всего ей хотелось вернуться назад в прошлое и начать все сначала. Она понимала, что немалая часть вины лежала и на ней тоже. Но неужели чувство оскорбленной мужской гордости настолько ослепило супруга, что он не мог разглядеть своих собственных, и немалых, грехов? Королева Элеанор и прелаты встали на ее сторону, и по этой причине граф был принужден взять ее в жены. Но до того он все же нарушил данное при свидетелях слово. О, если бы можно было вернуться назад и начать все сначала. Если бы…

Погруженная в эти мысли, графиня сама не заметила, как привязала еще одну ленту к жерди. Возврата назад не бывает. Она презирала жестокого мужлана, пусть и носящего графский титул, ибо кто бы ни был прав или виноват в прошлом, делать с нею то, что он проделывал на супружеском ложе каждую ночь, было непростительно. Нет, должен быть кто-то, к кому ей можно было обратиться в ее беде. Должен найтись путь избавления от всех ее бед и тревог.

От мрачных мыслей ее отвлекло случившееся в дверях столпотворение. Приехали леди Петронилла и сэр Луи, которые также получили приглашение прибыть на празднование. Они прихватили с собой своих несносных детей. Петронилла горделиво и властно обнимала мальчиков за плечи. Встретившись с Арлеттой взглядом, она улыбнулась, как бы говоря: «Что, завидуешь? У меня двое сыновей, а у тебя — ни одного».

Арлетта вздохнула и спустилась с лесенки.

Гостья оставила своих несмышленышей у двери и направилась к Арлетте и стоявшей рядом с графиней Веронике. Юбки и намокший от декабрьского дождя плащ Петрониллы волочились по камышам на полу, сдвигая их.

— Милочка моя, — с нарочитой любезностью заворковала жена Луи, обращаясь к хозяйке замка. — Ты должна поберечь себя. Не работать вместе со всякими там слугами, во всяком случае. — Она перешла на шепот, чтобы посторонние не расслышали. — Помни, ты можешь быть беременна.

Арлетте нечего было ответить на злую колкость. Да Петронилла наверняка и не рассчитывала на ответ.

— Рада видеть вас в Ля Фортресс, леди Петронилла, — холодно поприветствовала ее молодая графиня. — Хочется думать, что дорога не слишком вас утомила. Полагаю, вы не откажетесь от кубка подогретого вина; оно прекрасно согреет вас.

В серых, словно морская галька, глазах гостьи загорелся настороженный огонек. Медленно, словно что-то обдумывая, как показалось Арлетте, та стащила с рук длинные перчатки из козлиной кожи, окрашенные в зеленый цвет и опушенные горностаевым мехом. Такой мех редко покупался женам обычных рыцарей, он был слишком дорог и роскошен для них. Как правило, им отделывали одежду принцев и принцесс.

— Да, я бы не отказалась от согревающего душу и тело глотка вина, — призналась Петронилла.

Арлетта провела родственницу к очагу и черпаком на длинной ручке налила ей приправленного пряностями вина, от которого в холодном воздухе шел пар. Кубок был отлит из олова.

— Госпожа моя, что вы подарите супругу на это Рождество? — поинтересовалась Петронилла. — Лично я привезла ему еще одну бочку бонэского, в котором граф души не чает. Замечательное вино!

— Правда? Он будет очень рад. Не далее, чем вчера, виночерпий сообщил, что бонэское почти на исходе. Я даже хотела заказать в городе еще.

Услышав такое, Петронилла всполошилась:

— Нет-нет, этого делать на надо. Я беру на себя обязанность снабжать его этим чудесным напитком, который он так обожает.

— О, Петронилла, мне неудобно злоупотреблять вашей любезностью. В этом нет никакой нужды. Мы достаточно богаты, чтобы заказать его самим.

Петронилла отхлебнула пряного подогретого напитка и передернула плечами.

— Меня это совсем не затруднит. Я получаю его от отца. Я прослушала — так что вы подарите своему супругу на праздник?

— Я нарисовала вид аббатства отцов бенедиктинцев в Сарлате. Он завещал монахам некоторую сумму, чтобы они неотступно молились за спасение его души…

Высокие брови поднялись на самый лоб.

— Как, вы умеете рисовать?

— Само собой. Для основы я выбрала пергамент лучшего сорта. Золотые краски, киноварь и…

— Знаете, ваш муж наверняка задабривает монахов и их Бога, чтобы тот послал ему от вас сына. Да-да, Арлетта, — гнула свою линию гостья, на самом деле нисколько не интересовавшаяся, что там нарисовала на досуге ее собеседница. — Он бы предпочел сына даже самой лучшей миниатюре с изображением аббатства.

Само собой, это было ничто иное, как правда, и ее жестокие слова заставили Арлетту густо покраснеть.

— Лучше не будем говорить об этом, леди Петронилла, — с достоинством ответила графиня.

Петронилла улыбнулась той особенной улыбкой, от которой, отразись она в зеркале, на том наверняка образовалась бы трещина.

— Простите меня, госпожа, мой дурацкий язык завел меня слишком далеко. Пожалуйста, не обижайтесь на меня, глупую, я не хотела сказать вам что-нибудь обидное. Останемся подругами. Ведь скоро Рождество, и нам всем надлежит петь и веселиться.