Наследница. Графиня Гизела (сборник)

– Поддельная, как и фамильные бриллианты Фельдерн, которые носит ваша супруга? – спросил португалец.

В соседней комнате раздался звук упавшей на пол подушки, затем послышался стук захлопнувшейся с силой двери.

Худшим свидетелем против министра было его лицо: оно было неузнаваемым, но он продолжал защищаться с отчаянием утопающего.

– Ваша светлость, не торопитесь верить, что вы имеете дело с негодяем! – заговорил он. – Уместно ли здесь рассуждать о моих частных и семейных отношениях, которые очерняют здесь с таким неслыханным бесстыдством?

Князь отвернулся – ему невыносимо было смотреть на судорожно подергивающиеся черты своего любимца, старающегося сбросить с себя тяжкое обвинение.

– Я нисколько не желаю касаться ваших частных и семейных отношений, – продолжал португалец, – хотя я не могу не сознаться, что и эта сфера мне не чужда.

– А для вас интересно обшаривать мои карманы и рыться в моем белье?

Министр попытался придать своему лицу обычное презрительно-саркастическое выражение, но все было напрасно.

– Вы имели непримиримого врага в лице фон Эшенбаха, – продолжал португалец. – Горе заставило его бежать из отечества. Несмотря на нажитое им богатство, он продолжал оставаться бедным, несчастным, одиноким человеком и на чужой стороне должен был сложить свои кости… Измена и вероломство не прошли даром и для фон Цвейфлингена – он опускался все ниже и ниже… Только вы, первый подавший сигнал к тому постыдному обману, преданный помощник графини Фельдерн, связавший вместе с ней первые петли сети, что опутала двух безумцев, только вы твердой ногой встали на совершенное вами преступление и, окруженный почестями и уважением, достигли того неограниченного и бесстыдно употребляемого вами могущества… Было время, когда фон Эшенбах, не перестававший питать любовь к дочери той корыстолюбивой женщины, надеялся, что жизнь еще улыбнется ему. Это было, когда он получил известие о смерти графа Штурма и хотел вернуться в Германию, но тут снова ему поперек дороги стал могущественный министр и повел прекрасную вдову к алтарю.

– Вот оно в чем дело-то! – глухо произнес министр. – Моя счастливая звезда возбудила зависть, которая и точила свое оружие против меня в тишине и мраке!

– Не оружие, ваше превосходительство, а противоядие злу которое торжествовало столь многие годы, – сказал португалец, подчеркивая каждое слово. – С той минуты фон Эшенбах следил за вами повсюду, как неутомимый охотник, преследующий свою дичь. Он обладал миллионами, а вы давали ему тысячи возможностей наблюдать за собой в самых тайных своих поступках. Ему были известны ваши интимные дела в Париже и на водах, в игорных притонах. За несколько дней до своей смерти он передал мне все эти подробности. Это в самом деле ваши частные обстоятельства, и они не могут быть причислены к делу. Но никоим образом нельзя назвать частным делом то, что вы разбазариваете собственность вашей падчерицы, продавая принадлежащие ей бриллианты за восемьдесят тысяч талеров и заменяя их ничего не стоящими жалкими копиями… Точно так же нельзя считать вашим частным делом и то, что вы здесь стоите на нечестно приобретенной земле, ибо Белый замок не был вами куплен, он – цена вашей измены княжескому дому.

– Дьявол! – закричал министр. – Вы не оставляете мне ничего в жизни! – И он обеими руками схватился за голову. – Ха-ха, неужели я еще не умер?… Неужели первый встречный искатель приключений на глазах его светлости безнаказанно может бросать мне в лицо столь недостойную клевету?

– Опровергните эту клевету, барон Флери, – сказал князь, сохраняя внешнее спокойствие.

– Вашей светлости в самом деле угодно, чтобы я снизошел до опровержения клеветы этого авантюриста? Я не могу пасть так низко и с презрением отталкиваю ее ногой, как камень, попавшийся мне на пути! – сказал министр довольно твердым голосом.

Его дерзость и самоуверенность снова начали расти. Ему послышались скорбь и сожаление в тоне его светлости.

– Ваша светлость, предположим, только предположим, что действительно я заслуживаю упрека, но разве столь многие услуги, которые я оказал княжеской фамилии, не заставляют забыть несправедливость, допущенную так много лет тому назад? Неужели никакого значения не имеет в глазах ваших то обстоятельство, что ни один из моих предшественников не сумел придать так много блеска династии, как я? Я щитом стоял пред вами, и на меня сыпались удары злонамеренных демократов, которые рады закидать камнями традиции вашего благородного дома. Я не допустил коснуться священных прав монарха современному духу. Я, преданный, действующий лишь в вашу пользу советник, как при управлении страной, так и в интимных делах княжеской фамилии…

– Более вы уже не будете им, – перебил его князь, делая ударение на каждом слове.

– Ваша светлость…

Но князь уже отвернулся от него, стал в оконную нишу и забарабанил пальцами по стеклу.

– Принесите мне доказательства противного, барон Флери, – сказал его светлость, не поворачиваясь.

– Не замедлю это сделать, ваша светлость, – произнес министр, буквально едва держась на ногах.

Дрожащей рукой он схватился за ручку двери и неверной поступью двинулся по коридору.

Глава 30

В эту минуту в конце коридора показалась Гизела.

Опасаясь, что князь на обратном пути пойдет по другой лестнице, она поднялась на второй этаж, решив дождаться князя в коридоре, поскольку не была уверена, что ей удастся приблизиться к нему, если он вернется в бальный зал.

Вид падчерицы как бы вернул сознание министру – лицо его приняло насмешливое выражение, на губах появилась презрительная улыбка.

– Тебя-то кто позвал, мое сокровище! Войди, войди туда! – закричал он, указывая через плечо пальцем на только что оставленную им комнату. – Милочка, ты ненавидела меня от всего сердца, со всей силой твоей непокорной души, я знаю это. Но теперь, когда дороги наши расходятся навсегда, я не могу отказать себе в удовольствии объявить со своей стороны, что антипатия была обоюдная… Жалкое, упрямое создание, оставленное мне графиней Фельдерн, было для меня отвратительно, мне было противно прикасаться к этому маленькому, тщедушному ребенку, которого все называли «моей дочерью»… Итак, мы квиты! А теперь иди туда и скажи: «Мой милый папá во что бы то ни стало захотел упрятать меня в монастырь, потому что польстился на мое наследство!» Я говорю тебе, это произведет поразительный эффект, – и он защелкал пальцами в воздухе, как безумный. – И все твои остроумные аргументы против монастырской жизни были совершенно излишни – мы могли бы избавить себя от труда спорить о том, что нам не принадлежало, графиня Штурм, но другой роковым образом решил наш спор! Ха-ха, а я-то думал, что увижу под монашеским покрывалом последнюю из блестящих Фельдернов! Теперь ты можешь обойтись без варки супа для бедных. Можешь бегать себе по полям и лугам, услаждая жизнь идиллией с природой. В Аренсберге ты отряхнешь только прах со своих ног, что через несколько минут также намерен сделать и его превосходительство министр!

Он остановился с помутившимся взором, будто только теперь впервые осознал весь ужас своего будущего со всем его неизгладимым позором. Между тем Гизела, безмолвная от испуга, отошла в сторону и опустилась на подоконник.

– Ха-ха, и все это рухнуло, все, все! – простонал он. – И крестьяне с их оброками, и леса с дичью, и карпы в прудах – все, все снова перейдет в руки княжеского дома! Все это тебе, конечно, нипочем, не правда ли, малютка? Ты будешь довольна, если тебе оставят кружку молока да кусок черного хлеба… Но она, она, похороненная там с распятием, которое вложили в ее белые руки, твоя прекрасная, возвышенная, святая бабушка! Ха-ха, Прекрасной Елене, которая как раз очутится на Блоксберге, понадобилось распятие! Если бы она могла проснуться и увидеть эту жалкую бумажонку! Она растерзала бы ее зубами и швырнула бы ее на пол, бросив в лицо всем, так же как и я, свое проклятие.