Гордая любовь

Странное это все-таки было место для дочери Нортропа Вандерхофа. Еще более странным окажется, если она предпочтет остаться здесь. Как бы Ремингтон ни ненавидел ее отца, он не мог отрицать, что Нортроп страстно желает найти дочь. Он явно любил свое единственное чадо сверх всякой меры. Почему же еще он предложил такую астрономическую сумму за то, чтобы детектив разыскал ее, да еще согласился заплатить невероятно высокую премию, которую запросил Ремингтон.

И все-таки было ясно, что Либби не желает возвращаться домой. «Почему? – никак не мог понять Ремингтон. – Почему она предпочитает прятаться, если так легко может оставить позади все заботы и тревоги? Неужели просто из гордости? Интересно, она сбежала из-за несчастной любви или из-за какой-нибудь глупой ссоры с родителями?»

Ремингтон решительно тряхнул головой, напомнив себе, что ему вовсе ни к чему знать ответы на собственные безмолвные вопросы. Он разыскал Оливию Вандерхоф, и только это имеет сейчас значение. Когда он сможет отправиться в путь, немедленно пошлет телеграмму. А когда получит деньги за работу и премиальные, вернется в Нью-Йорк. Ему предстояло сдержать слово, данное отцу, и он не имел права обращать внимания на родство Оливии с Нортропом и Анной или на причины, побудившие девушку скрыться.

– Мистер Уокер…

Он обернулся на ее зов.

Либби подошла к углу сарая и, слегка нахмурившись, наблюдала за молодым человеком. Ее волосы, как обычно, оказались зачесаны назад и заплетены в тяжелую косу, лежащую на плече. На ней снова были надеты свободная мужская рабочая рубашка, бриджи из грубой ткани и ботинки. Потрепанная шляпа болталась на спине, придерживаемая на шее кожаным шнурком.

– Вам не следует перенапрягаться, – напомнила Либби.

– Не буду.

Хмурые морщинки разгладились, и она пошла вперед. Либби двигалась с такой естественной грацией, что Ремингтону оказалось совсем нетрудно представить, как она будет выглядеть в атласе и кружевах, с волосами, украшенными сверкающими драгоценными камнями.

– Удивительно, что вы сюда дошли. Вы уверены, что это не слишком большая нагрузка на раненую ногу? – Она посмотрела вниз и вновь подняла глаза.

Ремингтон понял, что ему приятна ее искренняя озабоченность.

– Уверен. – Он указал головой в сторону сарая. – Что это вы там строите?

– Новый курятник для цыплят. Несколько недель назад в старый забрался койот. Он унес одну из наших лучших несушек.

И вновь Ремингтона поразила несуразность ситуации. Дочь одного из богатейших людей Америки носит брюки, стучит молотком, сражается с койотами и стреляет в чужаков.

– Сегодня утром я приготовила лимонад, – сказала Либби. – Хотите?

– Лимонад?

Либби кивнула.

– Последний раз, когда я ездила за продуктами, купила несколько лимонов. Стоят они, конечно, целое состояние, но иногда… – Она, не закончив фразы, пожала плечами.

– Честно говоря, немного лимонада я бы выпил.

Либби улыбнулась:

– Идите, садитесь в тенек под ивой. Я принесу вам стакан.

Он следил, как она направляется к дому, с удовольствием разглядывая ее брюки. Появись она в таком виде где-нибудь в восточных штатах, люди были бы в шоке. Но Ремингтон считал, что он вполне свыкся бы с этим фасоном, войди он в моду.

Когда Либби скрылась за дверями, Уокер снова встряхнул головой. Ему все-таки следует помнить, что его сюда привело.

Он медленно пошел к высокой иве, растущей с западной стороны дома. Под деревом стояла скамья, сколоченная из крепких досок. Ремингтон устроился там как раз в тот момент, когда Либби вышла из дома, неся на подносе три стакана и кувшин.

Вручая ему стакан, Либби поинтересовалась:

– А чем вы занимаетесь, мистер Уокер? Я как-то забывала спросить у вас об этом прежде.

– Мой отец выращивал прекрасных арабских скакунов в Виргинии. И я надеюсь продолжить эту традицию.

Эта легенда не раз сослужила ему прекрасную службу. В конце концов, ведь это не было ложью. До войны конюшни «Солнечной долины» были полны чистокровных арабских коней. Ремингтону до сей поры принадлежало несколько кобыл и жеребцов с родословными, восходящими к скакунам «Солнечной долины». Однако Джефферсон Уокер зарабатывал на жизнь не разведением лошадей, и его сын Ремингтон тоже. Молодой человек, произнеся слова, которые формально были правдой, внезапно ощутил всю их лживость.

Но он хотел, чтобы Либби поверила ему. Похоже, так и случилось.

– Мне следовало догадаться, – сказала она, глядя на Сандауна. – Он не обычный конь для верховой езды. Во всяком случае для наших краев. – Либби снова перевела взгляд на молодого человека. – Ваша поездка прошла успешно?

«Успешно ли?» – задумался Уокер, вглядываясь в ее хорошенькое личико и прекрасные глаза. Он размышлял над тем, как мало она напоминала женщину, которую он ожидал найти.

Успешно ли? Да, но не в том смысле, который она имела в виду. Причем настоящего успеха он не достигнет, пока не сможет пуститься в путь. Настоящий успех придет, как только он отправит телеграмму ее отцу. Как только Либби будет возвращена в лоно своей семьи, от чего бы она ни бежала.

Как только он ее предаст.

Во рту у Либби пересохло, ей было трудно дышать, а пульс бился все быстрее. Она хотела отвести взгляд от Ремингтона, но, похоже, не могла этого сделать. Его синие глаза стали вдруг темнее и суровее, чем обычно. Он казался очень рассерженным. Рассерженным на самого себя. Рассерженным на нее.

И все-таки это ее не пугало. Наоборот, ее тянуло к нему, ей хотелось к нему прикоснуться.

Она сделала резкий шаг назад, словно для того, чтобы разорвать невидимую нить, которой он привязал ее к себе. Лимонад выплеснулся через край стаканов и разлился по подносу.

– Я… Я лучше пойду отнесу Сойеру его порцию. Он удивится, если я о нем забуду. – Она повернулась, чтобы уйти.

– Может, я могу чем-нибудь помочь вам, мисс Блю?

Не в силах совладать с собой, она взглянула на него через плечо и заметила, что он поднялся со скамейки. Его темные брови хмуро сошлись на переносице. Не похоже было, что он горит желанием чем-то ей помогать.

– Я своими руками построил курятник, когда был мальчишкой.

«Не верь чужакам».

С этими словами она жила почти семь лет. И ей не следует их забывать. Даже с ним.

– Пожалуйста, – попросил он, слегка пожимая плечами. – Позвольте мне помочь вам.

Он улыбнулся. Хмурое выражение сошло с его лица, в глазах вспыхнули веселые искорки. Его взгляд светился очарованием, которому трудно было противостоять.

– Откровенно говоря, мисс Блю, я умираю от скуки. Мне необходимо чем-нибудь заняться.

Что же заставляло ее доверять этому чужаку вопреки собственной воле? Она почти ничего о нем не знала. Действительно ничего. Опасно было забывать правила, по которым она играла все эти годы. Опасно допускать кого-то в свою жизнь, пусть даже ненадолго. Опасно…

– Ведь мои руки в порядке. Я прекрасно могу работать молотком.

Вдруг ей представилось, как он сжимает ее в своих объятиях, как его голова склоняется к ней, и их губы соединяются. Она видела и чувствовала это так ясно, словно это происходило на самом деле. С этого момента она начала догадываться, что на Ремингтона не будут распространяться никакие правила ее жизни.

Она снова оглянулась.

– Хорошо, мистер Уокер. Можете помочь, если желаете. Но, если вам станет хуже, пеняйте на себя.

С руками у него действительно все было в порядке, но силы оставили Ремингтона, едва он успел вбить в загородку нового курятника штук двадцать гвоздей. На сей раз, когда Либби сказала, что ему лучше присесть и отдохнуть, он не стал спорить, а с радостью ей подчинился.

Он жмурился от яркого солнца и наблюдал, как она взбирается на верхнюю ступеньку приставной лестницы и тянется вперед, чтобы забить несколько гвоздей в крышу. «Левайс» плотно обтянули ее округлые формы.

Да, он, безусловно, легко смирился бы с такой своеобразной модой. Особенно когда так одевается Либби.