Завидная невеста

Каждое мгновение, проведенное здесь, увеличивало ее шанс быть узнанной, а ей меньше всего хотелось, чтобы вокруг заговорили о том, что она побывала у ростовщика. И не только потому, что это вызовет неизбежные вопросы относительно ее состояния, но и потому, что настоящая леди никогда и ни при каких обстоятельствах не посещает ростовщика. А Лидия прежде всего была настоящей леди.

«До сегодняшнего дня», — подумала она.

— Видимо, мне придется прийти в другой раз, — пробормотала она.

Невестка Рубале помотала головой.

— Нет, мадам. Вы не должны доставлять себе лишние хлопоты, — сказала она и, сбросив с плеч просторный старый халат, положила его на спинку стула. — Я сию минуту схожу за ним.

— В этом нет необходимости.

— Меня это не затруднит, тем более что он живет всего в нескольких кварталах отсюда. Месье Рубале не простит мне, если узнает, что вы побывали в его лавке, а я его не позвала.

— Так не говорите ему, — предложила Лидия. — Я всего лишь хотела оценить гарнитур из аметистов с жемчугом. Он… он принадлежит одной моей подруге.

Девушка была хорошо вымуштрована. На ее физиономии не отразилось ни малейшего сомнения в правдивости ее слов.

— Ну конечно! А теперь прошу вас остаться и подождать. Осмотритесь вокруг. Обещаю вам, что это займет всего несколько минут.

И не успела Лидия что-либо возразить, как Берта торопливо вышла из двери, сказав через плечо:

— Ребенок только что угомонился перед вашим приходом и будет спать, пока я не вернусь.

— Ребенок? — эхом отозвалась Лидия, но Берта уже ушла.

Краткий обход помещения лавки позволил выяснить, что в пустом нижнем ящике комода действительно спал ребенок. Лидия понятия не имела, сколько ему лет и какого он пола, да и не хотела этого знать. Он выглядел вполне довольным, и одеяльце, в которое он был завернут, равномерно поднималось и опускалось в такт дыханию.

Лидия, опустившись на колени, стала рассматривать крошечное создание. Став чьей-нибудь женой, она будет обязана произвести на свет одно или несколько таких существ. Эта мысль привела ее в смятение. Будучи единственным ребенком в мире взрослых, она ничего не знала о детях.

Она надеялась, что, когда у нее родятся дети, она будет их любить. Во всяком случае, она полагала, что материнство более приятно, если человек любит своих отпрысков. Ее собственные родители, несомненно, очень ее любили.

Наверное, и она станет любящей матерью. Конечно, если дети будут хорошо вести себя и будут хорошенькими и умненькими. А если нет? Сможет ли она и тогда любить их?

Лидия выпрямилась и отступила на шаг, нечаянно наткнувшись спиной на стремянку. Резко повернувшись, она удержала лестницу и случайно взглянула на верхнюю полку, опоясывавшую комнату. Вверху поблескивал какой-то предмет великолепного темно-синего цвета. Он привлек ее внимание. Лидия чуть помедлила. Она была известна своей импульсивностью, но позволяла себе проявлять безрассудство только в строгих рамках того, что допускало общество. Ввести в моду новый стиль верховой езды? С удовольствием. Раззадорить принца? И это она делала неоднократно. Но лазить по пыльным полкам в лавке ростовщика? Этого делать не подобает.

Но… почему бы нет? Никто не знал, что она находится здесь. Что плохого может случиться? Ненасытное любопытство Лидии вкупе с импульсивностью преодолело присущую ей осторожность.

Она огляделась вокруг и заметила рабочий халат, который сняла Берта. Не раздумывая ни минуты, она надела его, засучила рукава и принялась взбираться по стремянке. Лестница оказалась не очень устойчивой. Но она продолжала взбираться наверх, и теперь стояла уже на верхней ступеньке. На полке, рядом с полуразвалившейся картонной коробкой, стояла и манила ее потрясающей красоты восточная чаша. Наверняка старинная.

Лидия, взглянув на свою находку, широко распахнула глаза. Чаша была китайская. Но к какой она относилась эпохе? Надо бы рассмотреть ее получше…

Ухватившись за край картонной коробки, она потянула ее, желая отодвинуть, чтобы та не заслоняла чашу. Стенка коробки неожиданно оторвалась, и Лидия отдернула руку, толкнув при этом серебряный подсвечник, который покатился к краю полки. Задев поля ее элегантной шляпки, сбив с головы и приведя в полный беспорядок прическу, подсвечник с грохотом упал на пол.

Она затаила дыхание и прислушалась, моля Бога, чтобы не проснулся ребенок. Он не проснулся.

Вздохнув с облегчением, она пригладила упавшие на лицо волосы и слишком поздно сообразила, что испачкала грязной рукой лоб. Проклятие!

Она окинула взглядом заманчиво поблескивающую чашу и привстала на цыпочки, пытаясь отодвинуть разорванную коробку, но та за что-то зацепилась, поэтому достать чашу было невозможно. Придется, наверное, передвинуть стремянку.

В этот момент над дверью лавки весело звякнул колокольчик, оповещая о том, что кто-то пришел. Мгновение спустя приятный мужской баритон произнес:

— Прошу прощения.

Лидия оглянулась. На фоне двери стоял высокий широкоплечий джентльмен со шляпой в руке, и на его золотистых волосах поблескивало солнце.

Пожалуй, это был самый красивый мужчина их всех, кого она когда-либо видела. У него были чеканные черты лица: прямой нос, квадратный, гладко выбритый подбородок с заметной ложбинкой, как у ее отца. Лидия всегда питала слабость к мужчинам с раздвоенным подбородком. Ее отец был тоже потрясающе красив.

Выражение лица у джентльмена было приятным, и держался он очень прямо, но не от смущения, а явно в результате воспитания.

— Не могли бы вы помочь мне? — спросил он.

Лидия поняла, что она неприлично долго пялится на него, как продавщица из лавки, и что он действительно принял ее за продавщицу. Да и кто бы не принял? Волосы у нее взлохматились, стильное платье было закрыто старым пыльным халатом, а лицо испачкано.

Вздрогнув, она пришла в себя. Нельзя допустить, чтобы джентльмен видел ее здесь в таком виде. Трудно было представать себе леди Лидию Истлейк такой чумазой и грязной. Но еще хуже то, что ее застали здесь, потому что леди не заключают вульгарных сделок с ростовщиками. А поскольку продолжать быть «несравненной» и «образцовой» леди — единственное, что ей оставалось, она не собиралась ни с того ни с сего лишаться вдруг даже этих титулов.

Надо сделать вид, что она та, за кого он ее принимает. Вежливо улыбнувшись, она принялась спускаться с лесенки.

— Да, сэр. Извините, сэр. Я тут занялась уборкой, — сказала она, довольная своим подражанием чипсайдскому акценту, хотя у настоящей Берты никакого акцента не замечалось. Соскочив с последней ступеньки на пол, она вытерла ладони о халат и спросила: — Чем могу вам помочь, сэр?

Мужчина подошел ближе, и теперь она заметила, что глаза у него синевато-серые, опушенные густыми ресницами. А когда он улыбнулся, то стал совершенно неотразимым.

«Кто он такой?» Она знала всех в высшем обществе, но его никогда раньше не видела. И могла поклясться, что никто из ее приятельниц тоже его не видел. Они бы непременно высказались о его чрезвычайно красивой внешности. Однако у него были манеры джентльмена, а сюртук был сшит явно у великого Уэстона.

— Мне сказали, что у вас имеются хорошие прогулочные трости. Я хотел бы на них взглянуть.

— Прогулочные трости? — эхом отозвалась она. Она понятия не имела, были ли у Рубале прогулочные трости. Однако она знала, что в магазине «Литтнер и Кобб» на Сент-Джеймс-стрит они имеются.

— С набалдашником из серебра или слоновой кости, если возможно.

— Понятно, — сказала она и оглянулась вокруг, словно боялась, что их подслушивают. — Слушайте сюда, сэр. Я скажу вам такое, чего, возможно, не должна говорить. — Она окинула его внимательным взглядом. — Потому что вы, как я погляжу, человек хороший, в этом городе новый и все такое прочее.

На какое-то мгновение в его синевато-серых глазах промелькнуло удивление, но он продолжал улыбаться.

— Я действительно хороший человек, — произнес он, начиная забавляться, — и я действительно недавно в этом городе. Но как вы это узнали?