Праведник поневоле

Бьянка разразилась звонким мелодичным смехом.

– Вот уж не дай Бог, мистер Дюклерк, – у такого отца, как вы, я выросла бы прескучной занудой.

– Вы хотите сказать, что у скучных отцов бывают скучные дочери? – И это она, обуза на мою шею, намекает на то, что я скучный мужчина! Нехотя Верджил признался себе, что желание доказать Бьянке обратное преследовало его с того самого момента, как он увидел ее на конюшне.

– Нет, сэр. Я имею в виду, что у чересчур педантичных отцов бывают очень ограниченные дочери.

– Ваше менее традиционное воспитание вас ограниченной, я полагаю, не сделало.

Бьянка повернулась и, устремив на Верджила огромные голубые глаза, долго и пристально смотрела на него, словно видела насквозь и могла прочесть в его душе плохо скрытые непристойные мысли, которые обнаружил его импульсивный, грубый вопрос. Этот проницательный, открытый взгляд так ошеломил виконта, что Бьянка, заметив его состояние, была почти готова успокаивать его.

– Я не ограниченная, потому что у меня за плечами есть кое-какой жизненный опыт, мистер Дюклерк. Когда умер отец, матери пришлось содержать нас обеих, и она вернулась на сцену, чтобы петь. Мне тогда было одиннадцать. Последующие шесть лет прошли для нас в переездах.

Жизненный опыт. Когда умерла мать, Бьянке шел семнадцатый год. Хорошенькая девочка всюду следовала за матерью, профессия которой, безусловно, обязывала ее нравиться мужчинам.

– Я на месте вашей матери предпочел бы оставить вас с теткой, а не возить с собой по городам и весям.

– Да, вы бы решили именно так. – Этой фразой Бьянка намекала на его предсказуемость абсолютно во всем. – Я бы и сама на это не согласилась, тем более сразу после смерти отца, но матери требовался кто-то, кто бы мог о ней заботиться. Она была не очень-то практичной женщиной. Все хлопоты, связанные с переездами, лежали на мне.

– Весьма странная роль для ребенка.

– Ребенку пришлось стать взрослым. К тому же все это не планировалось заранее, а сложилось само собой: я взяла дела в свои руки, когда оказалось, что мать с ними не справляется.

Не ребенок, а взрослый.

– Должно быть, последующая жизнь с теткой показалась вам очень скучной…

– Я была к этому готова. Смерть матери лишила меня жизненных сил, и мне потребовалось время, чтобы все как следует обдумать. Я пришла в себя, только когда бабушка Эдит наняла для меня преподавателя музыки.

Верджил попытался представить рано повзрослевшую девушку и ее взбалмошную мать: бесконечные выступления в церквах и концертных залах провинциальных городишек с шумливой, неотесанной публикой и маленькая белокурая девушка, которая сговаривается насчет транспорта и ведет денежные дела. Очевидно, это и в самом деле воспитывает характер.

И все-таки такое детство – явление ненормальное. Ни беззаботных игр, ни друзей – вся надежда только на себя. Верджилу стало немного жаль Бьянку, а ее жизнестойкость вызвала невольное уважение, хотя это чувство и могло в дальнейшем осложнить ему жизнь.

Они ехали без цели, наугад и, в конце концов, оказались у южного берега озера. Верджил направил лошадь по шедшей вдоль берега дороге. При виде места, где она вчера позволила себе столь легкомысленное поведение, мисс Кенвуд, к досаде виконта, не выказала ровно никакого волнения.

– Наша семья живет в этих краях со времен норманнского завоевания, – заметил Верджил, стремясь произвести на Бьянку впечатление рассказом об истории своей семьи и заранее подготовить ее к ухаживаниям со стороны Данте. – Это озеро дало название и нашей фамилии, и нашему поместью – «чистое озеро». Дюклерк – это искаженное du clair lac. [3]

– Времена норманнского завоевания! Предки Кенвудов тогда, верно, еще жили в лачугах.

– Что ж, деньги способны устранить подобное неравенство.

– Какие демократичные взгляды, мистер Дюклерк! Почти как в Америке.

Верджил выехал на тропу, ведущую к фермам.

– Можете на этом остановиться – вы уже дали мне возможность понять вашу точку зрения.

– Остановиться на чем?

– Перестать обращаться ко мне «мистер Дюклерк».

– Я вовсе не хотела вас обидеть. Бабушка Эдит взяла с меня обещание не преклонять головы ни перед кем из аристократов, даже если это будет сам король.

– Бывающие здесь с визитом дипломаты из вашей страны следуют установившимся местным традициям, как и простые приезжие.

– Я не дипломат, а бабушка Эдит…

– Да-да, революция и прочее. Если обращение ко мне «лорд Леклер» способно вызвать призрак Вашингтона, обрушивающего на вашу голову проклятия, то тогда можете называть меня просто Леклер.

– Какое великодушие! В таком случае вы, наверное, должны называть меня просто Бьянкой.

Верджил определенно предпочел бы этого не делать – даже незначительная фамильярность в отношениях с этой молодой женщиной порождала в нем чувства, от которых он испытывал неловкость. Она была его подопечной и скоро должна стать женой его брата, да и ко всему прочему он находил ее, по меньшей мере, несносной. И все же вопреки всему в нем медленно закипало, разливаясь по венам, какое-то неведомое чувство: оно влекло его к ней и сбивало с толку. Время от времени это чувство вырывалось, производя маленькие взрывы, совершенно не приемлемые в данных обстоятельствах. Верджил не сомневался, что каждый раз, когда он решится называть ее Бьянкой, один из этих пузырьков будет лопаться.

– На мой взгляд, это слишком фамильярно.

– Ну, тогда и Леклер для меня, пожалуй, тоже слишком фамильярно. – Бьянка вскинула голову. – Придумала. Я буду называть вас дядя Верджил. Вы же сказали, что опекун все равно что отец, но называть вас «папа» довольно нелепо.

И впрямь – дядя. Верджил заглянул под опущенные поля ее шляпки и заметил скользнувшую по губам Бьянки легкую улыбку. Она подтрунивала над ним, а он все время попадался на ее удочку. Хуже того, вызывающие двусмысленности и взгляды искоса делали ее очень земной, отчего кровь Верджила ни на минуту не прекращала кипеть.

– Дядя Верджил, мы на границе с Вудли?

– Вудли находится прямо за этой горой. С вершины вы сможете увидеть дом. Хотите подняться наверх?

Бьянка кивнула. От внимания Верджила не укрылось, что она направилась по самой удобной тропе.

Бьянка поднялась на вершину, с которой как на ладони были видны расстилавшиеся перед Вудли поля. Вдалеке вырисовывался особняк колоссальных размеров, возведенный вдохновленным идеями классицизма Адамом Кенвудом.

– Очень большой, правда?

– Да, – спокойно проговорил Верджил, но Бьянка расслышала в его тоне неодобрение. Чрезмерно большой, вульгарный в своей массивности, дом казался тем более безвкусным, что был резиденцией новоиспеченного баронета, нувориша до кончиков ногтей. Должно быть, Верджил поддерживал с Адамом приятельские отношения, иначе дед никогда не назначил бы его ее опекуном. Однако даже при этом в глазах аристократа, ведущего свою родословную со времен норманнского завоевания, коим являлся Верджил, старый делец оставался лишь тем, кем был всегда.

Однако пренебрежительное отношение виконта не слишком обидело Бьянку – она и сама придерживалась относительно деда того же мнения. Хоть Адам Кенвуд и оставил ей состояние, она все равно ненавидела его. Если бы он завещал свой дом ей, она сожгла бы его дотла. Он совершил великий грех, и Бьянка ни минуты не сомневалась, что на его совести немало других преступлений.

Пустив кобылу легким галопом, девушка поскакала через поля, и Верджил последовал за ней. Перед домом они остановились.

– Будьте любезны, помогите мне сойти.

– Эту собственность, мисс Кенвуд, унаследовал ваш кузен, который еще не вернулся из Франции. Прежде чем побывать в доме, вам следует подождать, пока он тут обоснуется. Дом заперт уже в течение долгих месяцев; сейчас за имуществом присматривают лишь несколько слуг.

– Вообще-то мой кузен возвратился еще неделю назад, но потом снова уехал на несколько дней в Лондон. Или помогите мне сойти, или я спрыгну с лошади сама, а это будет выглядеть некрасиво.