Bruises (ЛП)

— Всё, что ты хочешь мне рассказать, — тихо сказала Реджина, скрестив ноги. Эмма инстинктивно взглянула на них. — Я просто подумала, что разговор об этом может помочь тебе.

— Реджина… — сглотнула Эмма, глядя вниз на янтарную жидкость в своём стакане. — Тебе не обязательно это делать.

— Что?

— Это, — махнула Эмма на неё рукой. — Ты так… добра ко мне.

Реджина подняла брови.

— Это не то слово, которое часто используется по отношению ко мне, мисс Свон.

— Ну, это правда. Ты имеешь полное право ненавидеть меня и отказываться подпускать меня к себе или к своему сыну, но вместо этого ты позволила мне прийти в свой дом и дала мне место для ночлега, и ты уже сделала для меня больше, чем достаточно… я большего и не прошу.

— Именно поэтому я сама предлагаю это, дорогая, — хладнокровно сказала Реджина, но её сердце бешено колотилось. — Тебе нужна помощь, хоть ты не просишь об этом. Ты пытаешься быть сильной, несмотря ни на что. Если бы ты пришла сюда плакаться о том, как тяжела твоя жизнь, и требовать, чтобы я помогла тебе, тогда я бы не сделала этого… я бы захлопнула дверь перед твоим лицом и наслаждалась бы этим. Но ты приехала сюда не для того, чтобы уничтожить меня и разрушить мою жизнь, ты здесь, потому что тебе буквально некуда больше идти. Ты приехала, чтобы сделать то, на что даже у меня не хватило бы сил. Меньшее, что я могу сделать, — это быть дружелюбной.

Щёки Эммы приобрели болезненный оттенок серого, и вдруг Реджина почувствовала, что её сейчас вырвет на новый ковер.

— Неужели я перешла черту? — спросила она и захотела ударить себя за беспокойство.

Эмма откинулась на спинку дивана, крепче сжимая стакан.

— Я и не знала, что существует черта.

— Полагаю, мы не знаем друг друга достаточно долго, чтобы провести её, — улыбнулась Реджина, заметив с облегчением, что щёки Эммы восстанавливают свой цвет. Чем бледнее она становилась, тем больше порез на её щеке напоминал линию от помады. — Возможно, это изменится, чем дольше ты здесь остаёшься.

— Я останусь только на ночь, — быстро сказала Эмма, и Реджина подняла на неё брови.

— В этом доме или в этом городе?

Эмма ничего не ответила.

После минуты молчания Реджина вздохнула, поставив стакан на стол.

— Чем Вы занимаетесь, мисс Свон?

— Что ты имеешь в виду?

— Твою работу, — пояснила Реджина. — Я так понимаю, ты работаешь?

— Я… ну, — сглотнула Эмма. — Иногда. Я… я была поручителем под залог [* Залогодержателем является любое лицо, которое выступает в качестве поручителя и закладывает деньги или имущество в качестве залога для появления лиц, обвиняемых в суде.] до того, как встретила своего мужа, но это перестало быть работой с девяти до пяти.

— Он попросил тебя уйти, — прямо сказала Реджина, и это был не вопрос.

— Он попросил меня сократить часы, — поправила её Эмма. — Он защищает меня, а это было опасной работой.

— В день нашей встречи ты сказала мне, что он — полицейский, — напомнила Реджина. — Было ли это правдой?

— Да. Так и есть.

— Разве это не опасная работа?

— Ну… может быть, да, — сказала Эмма. — У него была своя доля несчастных случаев.

Реджина взглянула вниз и увидела, что Эмма потирает левое запястье, когда она говорила, казалось, не замечая этого.

— Как вы с ним познакомились?

Эмма напряглась, прежде чем ответить:

— Через работу. Гоняясь за этими людьми по всему городу… я часто пересекалась с копами. Однажды ночью преступник весьма плохо отреагировал на то, что я его поймала, и попытался напасть на меня. Мимо проезжала полицейская машина, и мой муж находился за рулём. Он спас мне жизнь.

Реджина заметила множество эмоций, которые мелькали на лице Эммы, когда она говорила: любовь и ностальгия. Сожаление. Отвращение. Печаль. Они все смешались в мутной радуге, и когда Эмма снова подняла глаза, она выглядела более измученной, чем когда-либо.

— Вот в чём дело, Эмма, — тихо сказала Реджина. — Я всегда говорю, что злыми не рождаются, а становятся. Полагаю, твой муж когда-то был хорошим человеком. Но больше нет.

Тело Эммы внезапно одеревенело от негодования.

— Он не злой.

— Он бьёт свою жену, — прямо сказала Реджина, наблюдая за тем, как глаза Эммы начали сужаться. — Он столкнул её с лестницы и выставил из дома на холод. Я знаю, что для тебя было бы предпочтительнее, если бы я сидела сложа руки и игнорировала все эти признаки на тебе, держа свои вопросы при себе, но, к сожалению, это не в моём стиле. У тебя синяки на горле, мисс Свон. Я не могу просто проигнорировать это.

Лицо Эммы помрачнело, как облако, наполненное громом.

— Это не твоё…

— Ты приехала в мой город, вошла в мой дом и сделала это моим делом, — спокойно перебила её Реджина. — Ты можешь уйти, если хочешь избежать моих вопросов, но думаю, что мы обе предпочли бы, чтобы ты этого не делала.

Со вспыхнувшим взглядом Эмма выплюнула:

— Ты гнусная.

— А две минуты назад ты говорила, что я добрая, — напомнила Реджина, поднося стакан к губам. — Ты всегда такая переменчивая?

— Ты намеренно пытаешься меня разозлить? — спросила Эмма, а её колени начали подпрыгивать вверх и вниз. Входная дверь находилась всего в нескольких метрах, и она вдруг отчаянно захотела выбежать через неё.

— Да, — прямо ответила Реджина, и Эмма сразу же почувствовала, как горячий воздух покидает её тело. — Ты, очевидно, не хочешь говорить об этом, но тебе это нужно. Я не собираюсь сидеть здесь и слушать, как ты защищаешь его весь вечер.

— И что? Я должна рассказать все свои секреты совершенно незнакомому человеку только потому, что она мне так велит?

— А тебе не кажется, что иногда проще поговорить с совершенно незнакомым человеком? — голос Реджины смягчился.

Эмма взяла паузу, позволив себе рассмотреть Реджину должным образом: она была крошечной, вероятно, даже не больше 165 см, но её аура была мощной. У неё были тёмные глаза, которым удавалось быть острыми и мягкими одновременно, и было невозможно понять, о чём она думает около 90 процентов времени. Но именно тогда Эмма заметила беспокойство в уголках её рта и могла видеть затяжной страх перед тем, что присутствие Эммы могло сотворить с её жизнью в тонких морщинах вокруг её глаз. Реджина была похожа на картину, и каждый раз, когда она смотрела на неё, Эмма находила там что-то новое, чего раньше не видела. Это утешало и пугало одновременно.

Эмма вздохнула, глядя на свой стакан.

— Я не знаю. Я ни с кем не разговариваю.

— У тебя что, нет друзей?

— Нет. Думаю, я, вроде как, одиночка, — сказала Эмма. На её лице что-то промелькнуло, когда она говорила, и Реджина мгновенно поняла, что это не было истиной причиной.

— И нет семьи?

— Нет, — прямо сказала Эмма. — От меня отказались в день моего рождения. Я никогда не виделась со своими родителями.

Возникла резкая боль в груди Реджины. Эмма была полностью закрытой и отрешённой, но Реджина знала о ней достаточно, чтобы понять, насколько одинока она была: она была сиротой, брошенной до того, прежде чем у кого-либо мог появиться шанс полюбить её, и судя по тому, что Реджина узнала из судебных записей во время своей охоты за биологической матерью Генри, её так и не удочерили после этого. Она забеременела в 17 лет и родила в тюрьме, а затем сразу же бросила ребёнка. Бог знает, что с ней случилось с тех пор, но синяки, разбросанные по её хрупкому телу, сообщали Реджине, что жизнь не была благосклонна к ней. С самого первого дня мир был настроен против неё.

Она не могла винить Эмму за то, что та так отчаянно цеплялась за единственного мужчину, который когда-то подарил ей частичку любви.

Реджина облизнула губы.

— Не так-то просто было, наконец, уйти.

Эмма мгновенно подняла глаза, удивившись печали в её голосе.

— Нет, — медленно произнесла она, нахмурив брови. — Не просто.

Но что-то в её тоне говорило им обеим, что она не была уверена, что на самом деле ушла от него. Реджина сглотнула и кивнула в сторону кармана Эммы, где, по её мнению, должен был лежать её телефон.