Play (СИ)

-Это единственный вариант развития событий после вашей реакции?

Теперь задумалась Ксения. И впрямь, а единственный ли? Самый логичный – да. Самый эмоциональный – безусловно. Но не единственный.

- Нет, могут быть еще и другие, конечно. Например, Ася может понять меня и поддержать. Или осудить, проговорить это вслух и забыть через какое-то время.

- Давайте остановимся на варианте, где она понимает вас и поддерживает. Что бы было в таком случае?

Ксения прикрыла глаза и попыталась представить себе, как в ответ на очередное заявление Кирилла… Какое? Да какое угодно! Например, он говорит Асе: «Иди к черту», Ася пугается, глаза её наполняются слезами, Кирилл торжествующе разворачивается, чтобы уйти в свою комнату, и тут Ксюша хватает его за шиворот, поворачивает к себе и бьет кулаком по щеке. От удара он отшатывается назад, а она хватает его за рубашку и бьет еще раз – в подбородок. Асины глаза вспыхивают от ужаса, она закрывает руками рот, Кирилл, взбешенный, кидается вперед, натыкается на ледяной взгляд, и с ругательствами убегает куда-то вглубь квартиры.

- Нет, так нельзя, - заключила вслух Ксения, снова открывая глаза, - бить сына при матери – это такая мерзость, что она даже не поддается прощению.

- Хорошо, - оживленно согласился Вадим. На его лице отразилось удовлетворение и радость, - но давайте просто представим, что было бы дальше?

Дальше. Ксюша смотрит на Асю, в ужасе от содеянного. И понимает, что на этот раз уж точно перегнула палку. Ася, продолжая зажимать ладонью рот, медленно качает головой в отрицающем движении, разворачивается и уходит в спальню.

- Что бы вы при этом почувствовали?

Она бы почувствовала огромное, грандиозное чувство вины и страх. Страх, заставивший её кинуться следом за Асей, бормотать ненужные слова в попытках объясниться, и с ужасом смотреть, как Ася ложится на кровать и плачет, спрятав лицо в одеяло.

- А дальше?

Дальше она бы стала извиняться. Упала бы на колени, расплакалась и принялась молить о прощении. И умирала бы, понимая, что прощения не будет, что на этот раз грань пройдена.

- Вы не раз упоминаете о некоей грани, - сказал Вадим, по-прежнему не отрывая взгляда от Ксении, - расскажите мне о ней.

- Эта грань – ярко серая, - тихо ответила Ксюша, - очень нечеткая, но я хорошо её вижу. Она делила мою жизнь раньше на две части, и делит до сих пор. Всё, что было до этой грани – было преимущественно плохо. Всё, что было после – хорошо. Если я снова её перешагну, опять будет плохо.

- То есть это очень похоже на грань между прошлым и настоящим?

- Да. Я боюсь, что если перешагну её, то снова окажусь в прошлом.

- А что нужно сделать, чтобы её перешагнуть?

Ошибку. Нужно совершить ошибку, которая заставит правую ногу подняться, преодолеет её сопротивление, и понудит переступить черту, за которой уже больше ничего не останется.

- Как же не останется? – удивился Вадим. – Ведь вы говорите, что грань делит вашу жизнь на две части. И в обеих частях что-то было, что-то происходило.

- Да, конечно. – Ответила Ксюша. – Только всё, что было до грани, мне не нужно. А, значит, ничего и не будет. Понимаете, самый большой страх в жизни – её потерять. Я теряла её уже столько раз, что еще одного просто не вынесу.

- А если представить, что потеряли, - Вадим пошатнулся на стуле, двинувшись навстречу Ксении, - что бы было?

- Я бы умерла, - коротко ответила она.

- В духовном смысле или физическом?

- Во всех. Я бы перестала существовать. Вены вскрывать или делать подобные глупости не стала бы – не моё это, но жить бы перестала.

- Что бы вы чувствовали при этом?

- Ничего.

Ксения говорила резкими, отрывистыми фразами. Взгляд её устремился мимо Вадима, в стену, но даже её она не видела. Сердце колотилось глухими ударами под горлом, руки непроизвольно впились в колени.

- Я бы выжгла в себе все чувства, потому что боль была бы такова, что её невозможно было бы терпеть.

- Расскажите мне об этой боли, - попросил Вадим.

- Зачем вам это? – Ксения вскочила на ноги, обеими руками растрепала прическу, и обвиняющее уставилась на Вадима. – Вы снова пытаетесь привести меня к тому, что я чувствую к ней не любовь, а зависимость? Это не получится, я же вам говорила! Я люблю её, она – самое главное, что есть в моей жизни.

- Мне гораздо интереснее знать, что вы чувствуете сейчас, - мягко ответил Вадим. Он оставался абсолютно спокойным среди урагана Ксюшиных эмоций.

- Агрессию. – Ксения снова упала на стул и отвернулась. – Сейчас я ощущаю, что ненавижу вас. Чувствую, что мне необходимо защитить от вас свою любовь.

- Так, словно я пытаюсь у вас её отнять?

- Нет, не так. Словно вы пытаетесь сделать её менее значимой, чем она есть.

- А кто определяет значимость любви?

Ксения удивилась и задумалась. А ведь и впрямь, кто?

- Я, наверное, - неуверенно ответила она, - ведь это я её чувствую. Да, пожалуй, вы правы. Убедить меня в том, что моя любовь малоценна вы не смогли бы в любом случае – потому что откуда вам знать? И вы не говорили ничего, что могло бы навести меня на эту мысль. Похоже, что у меня в подсознании просто сидит желание защищать свою любовь ото всех на свете.

Шарик сдулся. Ксения словно растеклась по стулу – размякшая и растерянная.

- А что вы чувствуете сейчас?

- Какую-то пустоту. Впрочем, это временное явление. Помните, я вам говорила, что как только озвучиваю то, что ощущаю прямо сейчас, чувство пропадает.

Вадим засмеялся. Ксения радостно подхватила его смех, её настроение вдруг повысилось, и она с удовольствием смотрела, как он выкатывает из кладовой маленький столик с разбросанными по нему игрушками, и ставит его между двумя стульями.

- Давайте попробуем вот из этих фигурок выбрать вас, Асю и Кирилла, - предложил он, усаживаясь, - и расставить эти фигурки так, чтобы это отражало ту ситуацию, что происходит с вами в данный промежуток времени. Я имею ввиду эмоциональную ситуацию, конечно.

- Хорошо, - ответила Ксения и придвинула к себе столик.

FORVARD

Ремонт в новостройке напоминал собой обстановку типовой квартиры времен Советского союза. От вида голубой краски, в которую был выкрашен каждый метр стен и потолка, Иру затошнило в первый же момент. От заглушек на месте ванны и раковины - на второй. А увидев новый, но измазаный всё той же краской унитаз, Ира достала из потайного отделения сумочки сбережения и отправилась звонить друзьям.

Миша ждал Иру возле Речного вокзала. Курил, стряхивая пепел в урну, и кутался в курточку из тонкой кожи.

- Опаздываешь, - улыбаясь, сказал он, делая шаг навстречу подруге.

- Замерз? - Ира отобрала сигарету, затянулась, выбросила окурок и поцеловала Мишу в щеку. - Поедем в "Лагуну"? Я с радостью угощу тебя пивом.

- Я не пью пиво. Может, виски?

- Пошел ты, Кабанчик! То, о чем я хочу тебя попросить, не стоит полутора тысяч за стакан.

- Не забудь, с тебя еще компенсация за мои насмерть замерзшие конечности.

- Договорились! - перебрасываясь словами, они успели подойти к дороге, и Ира подняла руку, приветствуя проезжающих водителей. - Значит, с меня пиво и набор протезов.

"Лагуной" назывался большой боулинг-бар, расположенный аккурат между Водным стадионом и Речным вокзалом. Даже в будние дни там было многолюдно, а уж чтобы попасть туда в выходные, столик приходилось заказывать еще в среду.

- Предусмотрительная киса, - хохотнул Миша, пробуя на прочность металлический стул и присаживаясь за столик, - попасть сюда в пятницу - дело не простое.

Он всегда так выражался - порой по-книжному, порой по-киношному, а порой вообще театрально, играя каждой мимической мышцей некрасивого круглого лица.

- У меня блат, - засмеялась в ответ Ира, - здесь работает моя подруга. Оленька!

К столику подошла официантка - и без того высокая, она казалась еще выше из-за огромных каблуков и пышной прически. Девушки обнялись. Ира, при своих метр-семьдесят-пять макушкой едва доставала подруге до подбородка.