Мастер и Виктория (СИ)

Я прожила в родном городке две недели — больше не смогла. Пустая холодная квартира, все еще пропахшая жутким запахом похоронных венков, портрет отца с черной ленточкой рядом с таким же, маминым, отцовская форма, висящая в шкафу, его фуражка на вешалке и мамино пианино — это все, что осталось мне от моего детства. Я понимала, что если не уеду — снова попаду в психушку или выброшусь из окна. Родственников у меня больше не было. Мамины родители умерли довольно давно, когда мне было лет шесть или семь. Бабушка со стороны отца и того раньше, а дедушка, тоже милиционер, погиб еще до его рождения. Друзья отца помогли мне получить деньги за квартиру родителей и отцовскую машину, не дожидаясь шестимесячного срока для оформления наследства. Забрав разные мелочи — мамины украшения, отцовские награды, фотоальбомы и еще пару-тройку вещей, я вернулась в Москву. Больше у меня в родном городе никого

Денег, что я привезла, и тех, что успела скопить, хватило на маленькую квартирку на Краснофлотской. Только вот работу я потеряла. Фирмочка моего босса разорилась после того, как по фальшивым документам у нас украли несколько тонн дорогой аппаратуры. Расплатиться он не мог, а на страхование грузов всегда жалел денег.

После недолгих раздумий я снова пошла к Зимину. Официанткой работать мне больше не хотелось. Но мой опыт работы с бухгалтерскими документами показался ему полезным. Я стала помощником бухгалтера — пожилого благообразного человечка со смешной фамилией Кац. Для идеального образа ортодоксального еврея ему не хватало пейсов и кипы. По словам Зимина, он был асом в бухгалтерии. Моих скромных способностей хватало на то, чтобы делать рутинную работу. Платили больше, чем официантке, да и работа была намного легче и не в ночную смену.

Иногда Зимин с загадочной ухмылочкой спрашивал меня, не передумала ли я насчет анкеты. Я только качала головой и снова вздрагивала от ужаса.

Но вечерами в своей полупустой квартирке я обхватывала себя руками и тихо выла. От тоски, одиночества, ненависти, презрения и отвращения к самой себе. Хлестала себя по щекам. А однажды утром проснулась в крови. Я расцарапала ногтями внутреннюю поверхность бедер. Я по-настоящему испугалась. Снова попасть в психушку, как тогда, после смерти матери, я не хотела. Но и угодить в таком состоянии в руки какого-нибудь маньяка тоже было страшно.

Судьба смилостивилась надо мной. Наверное, впервые.

не осталось и ничего не держало.

Глава 4. Исповедник

Вечером, когда я уже уходила домой, меня вызвал к себе Зимин. Предложил присесть, налил мне коньяку. Правда, я отказалась. Алкоголь ненавидела с детства. Возможно, из-за отца.

Посмотрев на меня искоса, управляющий помолчал, а потом сказал тихо:

— Думаю, тебе несказанно повезло, малышка.

Я посмотрела на него с недоумением.

— В Тему вернулся один очень уважаемый в нашем сообществе человек. О нем не слышали несколько лет. Говорят, что эти годы он провел в тибетском монастыре, просветляя свой дух. Он носит имя Исповедник. Если ты ему понравишься — он сможет ввести тебя в Тему так, как никто другой. Я дам ему твой имейл?

— Но я забрала свою анкету, — возразила я не слишком уверенно.

Зимин усмехнулся. Потом обошел стул, на котором я сидела, встал сзади и внезапно схватил меня за волосы, заставив откинуть голову.

— Не обманывай себя и меня, — сказал он жестко, глядя мне прямо в глаза. — Ты же сходишь с ума. Медленно съезжаешь с катушек. Ты или вскроешь себе вены, или сядешь на иглу. Я видел такое, малышка. И не раз. Исповедник — твой единственный шанс. Не упусти его.

Письмо от Исповедника пришло на мой имейл через три дня. В нем был список ограничений и очень подробный договор. Также там был номер в скайпе и предложение поговорить. Поскриптумом было помечено то, что я не единственная, кому отправлено такое письмо, и выбор он оставляет за собой.

Я позвонила Исповеднику только на следующий день. Читала договор. Представляла себя, связанной, с повязкой на глазах, с кляпом во рту, подвешенной на цепях, извивающейся под ударами плети. Возбуждалась, задыхалась от стыда и ужаса. Страх от того, что этот незнакомец, которому я собиралась отдать себя, может со мной сделать, пробивал меня ледяной дрожью. Сжимала зубы, представляя боль, которую он может причинить. Но что была физическая боль перед той, что разрывала мою душу? Что был этот стыд перед отвращением, которое испытывала каждый раз, когда смотрела в зеркало?

Слушая тилюлюкание скайпа, я боялась и надеялась, что он не ответит. Что он уже выбрал себе нижнюю и развлекается в каком-нибудь подвале.

Но после мучительных минут ожидания мне ответил мужской голос. Тихий. Спокойный. И какой-то печальный.

— Тебя зовут Виктория? — спросил голос и приказал: — Включи камеру!

Я нервно пригладила волосы и выполнила приказ.

— Встань и немного отойди, чтобы я мог видеть тебя во весь рост! — снова приказал голос.

Я повиновалась. Нервно сглотнув, подумала, что если он прикажет мне раздеться, то сброшу звонок.

— Ты мне нравишься. Можешь сесть, — спокойно произнес голос.

Я осторожно присела на краешек стула, словно была не дома, а в кабинете врача.

— Так у тебя нет никакого опыта в Теме? — спросил он.

— Нет, — тихо ответила я, опуская глаза и смутилась, потому что не знала, как его называть.

— Тебя никогда не связывали? Никогда не пороли? — абсолютно бесстрастно спросил голос.

— Нет, — ответила я еще тише. — Почти.

— В детстве? — голос стал немного мягче.

— Да, — выдохнула я.

— Ты девственница? — опять равнодушие и бесстрастность.

Сил говорить больше не было. Я просто покачала головой.

— По согласию?

Боже праведный, он что, читал мои мысли?

Я снова покачала головой.

Какое-то время он молчал. Следующий его вопрос поверг меня в шок.

— Ты его ненавидишь? Хотела бы отомстить?

Я молчала, опустив голову. На глаза навернулись слезы, и я не понимала из-за чего.

— Отвечай или наш разговор окончен! — строго приказал он.

— Нет, — всхлипнула я. — Наверное… не знаю.

Мне показалось, что он вздохнул. Потом произнес:

— Считай договор заключенным. В пятницу в восемь вечера. Адрес и схему проезда я вышлю тебе на имейл. Не опаздывай. Я люблю точность.

И отключился.

Я просидела перед ноутбуком в полном ступоре довольно долго. А потом захлопнула его и разрыдалась. Впервые за долгие месяцы я рыдала, словно ребенок, и чувствовала, как внутри меня что-то разжимается, отпуская все то, что гноилось и болело.

Оставшиеся до пятницы три дня я не могла работать, постоянно впадая в оцепенение, прокручивая в голове выученный почти наизусть договор. Кац раз за разом перечеркивал мои расчеты и цокал языком, бормоча что-то вроде «одни парни на уме».

В четверг на мой электронный адрес пришло письмо со схемой проезда. К нему прилагался список вещей, которые я могу с собой взять. Их было немного. Туалетные принадлежности и паспорт. Мобильный телефон в этот список не входил, так же как одежда и косметика. Насчет косметики было особое указание, точнее, о ее полном отсутствии.

Сталинская квартира на Академической была огромной. Высоченные потолки с лепниной, большие окна, завешенные плотными портьерами. Странный запах: кофе, воска, кожи и строго-сдержанного изысканного мужского парфюма. Я робко прошла внутрь, не решаясь поднять глаза на хозяина квартиры. Из-под ресниц я видела только домашние мягкие туфли и строгие темные брюки.

— Твоя комната в конце коридора, — произнес знакомый мне голос. — Сними одежду и прими душ. Волосы собери в хвост. Надеюсь, ты помнишь — никакой косметики.

— Да, — тихо ответила я и запнулась. Я так и не знала, как его называть.

— Можешь называть меня монсеньор, — произнес он, вновь угадав мои мысли. По спине пополз холодок.