Жюльетта. Том II

— И каждая деталь, — сказал я в завершение, — была подготовлена мной; желание избавиться от твоей сестры и твоего мужа, которых я сношал немилосердно, желание прочистить и твои трубы, а заодно завладеть твоими деньгами, убив твоего отца, — вот, сладкая моя, истинные мотивы моего поведения. Кроме того, ты должна зарубить себе на носу, что действовал я ради своего блага и удовольствия и никогда не думал о тебе. Еще могу прибавить, дорогая, что я всегда мечтал посвятить себя гнусному пороку и скрывал это от тебя, чтобы ты не мешала мне, а напротив того — помогала, хотя бы невольно.

— В таком случае, сударь, какая, на ваш взгляд, разница между рабыней и женой?

— А ты что скажешь на это: какая, по-твоему, разница между рабыней и женой?

— Ах, Боршан, почему вы не сказали мне об этом сразу, в тот первый день, когда я встретила вас? Как горьки и бессильны теперь эти слезы, которые я проливаю о своей несчастной семье!

— Перестаньте рыдать, мадам, — резко и угрожающе произнес я, — и не стройте больше иллюзий касательно своей судьбы: я жду от вас беспрекословного повиновения. Если мне захочется вот в эту самую минуту остановить карету и заставить вас пососать член кучера, вы сделаете это, дорогая, сделаете непременно. А если нет, я тут же вышибу вам мозги.

— Боже мой, что я слышу, Боршан? Неужели это и есть ваша любовь?

— Я вовсе не люблю вас, мадам, что это вам взбрело в голову? И никогда не любил: я хотел ваши деньги и вашу задницу, я получил и то и другое, и может случиться, что очень скоро мне надоест второй упомянутый предмет.

— Тогда меня ждет участь Клеонтины?

— Только с вами я, пожалуй, обойдусь без таинственности и уж наверняка сделаю —это более артистично и искусно.

Тогда Клотильда решила употребить оружие своего пола: она наклонилась ко мне с намерением поцеловать и увлажнить мою щеку своими слезами, но я грубо оттолкнул ее.

— Как ты жесток, — проговорила она, захлебываясь слезами. — Если ты хочешь оскорбить мать, имей, по крайней мере, уважение к бедному созданию, которое будет обязано жизнью твоей любви, ведь я беременна… Прошу тебя остановиться в первом же городе, потому что я чувствую себя не очень хорошо.

Мы остановились, и Клотильда которую сразу же отнесли в постель, серьезно заболела. Придя в бешенство от того, что пришлось прервать путешествие из-за существа, к которому я начинал питать самое искреннее отвращение, и от того еще, что всегда ненавидел беременных женщин, я уже собирался плюнуть на все и оставить жену и будущего ребенка в приюте, как вдруг в коридоре меня остановила какая-то женщина и попросила на минутку зайти в ее комнату. Великий Боже, каково же было мое удивление, когда я узнал прелестную помощницу принцессы Софии, ту самую Эмму, о которой уже рассказывал!

— Какая неожиданная встреча, мадам, — сказал я, — и к тому же очень счастливая! Вы здесь одна?

— Да, — отвечала прелестница, — мне также пришлось бежать от своей ненасытной и тщеславной госпожи, черт ее возьми со всеми потрохами! Вы очень благоразумно поступили, проявив в тот раз такую решительность. А ведь вы не знали и, возможно, не знаете до сих пор, какую судьбу готовила для вас ее коварная политика. Она сказала вам, что бургомистр с ней заодно, но она солгала; это вы должны были устранить его с дороги, и если бы все сорвалось, быть бы вам покойником. Принцесса пришла в отчаяние и бешенство после вашего бегства, но все-таки продолжала плести свои гнусные интриги еще два года и наконец настояла, чтобы это убийство совершила я. Будь здесь речь об обычном преступлении, я бы, конечно, согласилась, потому что преступление забавляет меня, я люблю встряску, которую оно производит в моем организме и которая приводит меня в восторг, а поскольку мне чужды всякие предрассудки, я отдаюсь этому без страха и после этого никогда ни о чем не жалею. Но такое серьезное дело было не по мне, и я последовала вашему примеру, чтобы не сделаться жертвой принцессы, потому что не захотела быть ее помощницей.

— Вы необыкновенная женщина, — с чувством произнес я, кладя руку на ее промежность, — оставим все церемонии, ведь мы с вами достаточно знаем друг друга, чтобы обойтись без предисловий. Скажите только, мой ангел, вы рады, что я снова нашел вас? Под неусыпным оком принцессы мы не могли обнаружить все свои чувства, а теперь ничто не мешает нам…

— Хорошо, друг мой; а эта дама, что сопровождает вас — могу я узнать, кто она такая?

— Это моя жена.

И я поспешил рассказать моей новой подруге все, что произошло в Лондоне, что случилось с семейством Берлингтонов и что единственная из них, оставшаяся в живых, лежит теперь больная в соседней комнате этой гостиницы. Эмма, будучи в душе дьяволицей, оценила по достоинству мою шутку и когда вдоволь насмеялась, спросила, не хочу ли я представить ее моей нежной супруге.

— Вы, конечно, не собираетесь таскать ее за собой всю жизнь, — заметила она. — Лучше оставить ее здесь. Я больше подхожу вам, чем эта монашенка. И я не потребую от вас никаких клятв перед священником: я всегда презирала церковные церемонии. Хотя я, между прочим, благородного происхождения, но считаю себя пропащей женщиной из-за своей распущенности и своей связи с Софией, так что вы будете иметь пылкую любовницу и надежного друга. Как у вас с финансами?

— В самом лучшем виде. Я очень богат.

— Жаль. У меня есть сто тысяч крон, которые я хотела предложить вам, рассчитывая подчинить вас своей власти, что было бы мне очень приятно.

— Осмелюсь заметить, Эмма, что я тронут вашим благородством, но не таким путем вы можете привязать меня к себе; моя душа не терпит зависимости от женщин: я должен властвовать над ними или вообще с ними не связываться.

— Ну что ж, очень хорошо, я буду вашей шлюхой, мне нравится и эта роль. Сколько вы будете платить мне?

— Сколько вы получали от Софии?

— Сто французских луидоров в месяц.

— Я положу вам такое же жалованье, но будете ли вы верной мне и послушной?

— Как рабыня.

— Рабство предполагает отсутствие всех залогов свободы и средств повредить господину. Поэтому отдайте мне свои деньги.