Принц Лестат

Что ж, что ж… Все равно у Роша не хватило бы духа перебить половину людей на земном шаре. Он вовсе не питал отвращения к смертным. Совсем не питал.

И все-таки Бенджи Махмуд прав. Мы должны обрести свое место в этом мире! Почему именно нам из всех земных созданий выпала участь проклятых, обреченных? Что мы такого творим, чего бы не делали другие? И уж коли на то пошло, мы прячемся друг от друга куда старательнее, чем от смертных. Когда смертные всерьез беспокоили Роша? Или Ноткера Мудрого – если только тот все еще держит в Альпах музыкальную академию для бессмертных? Или прозорливую Сиврейн?

Рошаманд глубоко вдохнул свежий морской воздух. Ни единой смертной души на сорок миль вокруг, не считая старого смотрителя и его семейства – все трое, весело смеясь, сидели сейчас перед телевизором в своем маленьком домике, в теплой гостиной, где в буфете красовался сине-белый китайский фарфор, а на матрасике перед печкой спал маленький беленький песик.

Он ведь готов драться за все это, верно? Возможно даже – драться с другими вампирами. Однако сейчас, в эту минуту, он вознес молитву создателю вселенной, прося у него лишь безопасности для себя с Бенедиктом – и благополучного возвращения домой.

Однако не успела молитва слететь с его уст, как Роша охватили сомнения. Что он такое задумал и зачем? К чему бросать вызов Маарет в собственных ее владениях? А ведь его незваное появление иначе, чем вызов, и расценить будет невозможно.

Лучше, гораздо-гораздо лучше отправиться в Нью-Йорк, отыскать там других бессмертных, озабоченных положением дел, и рассказать им все, что ему известно об этом коварном и переменчивом Голосе.

И вдруг тот зазвучал прямо в голове – четко и внятно, точно шепот над самым ухом. Рев ветра ничуть не заглушал его.

– Рошаманд, послушай, ты нужен мне. – Да-да, тот самый Голос. – Мне нужно, чтобы ты пришел. Сейчас же. Немедленно.

Ах, не этого ли он и ждал? Быть может, я – Избранный?

– Почему именно я? – спросил он вслух. Слова его потонули в шуме ветра, однако Голос превосходно расслышал их. – И с какой стати я должен тебе верить? Ты предал меня. Ты чуть не убил моего возлюбленного Бенедикта!

– Откуда мне было знать, что твой Бенедикт в опасности? – возразил Голос. – А вот отправься ты сам в Лондон, выполни мой приказ, твоему Бенедикту ничего не грозило бы! Рошаманд, ты нужен мне! Приходи ко мне как можно скорей!

– Прийти к тебе?

– О да! В Амазонские джунгли, любимый мой, ровно как ты и собирался. Я в тюрьме здесь. Я в полной тьме. Я странствую по тропам моих щупалец, побегов, бесконечно извивающихся, изгибающихся, вьющихся нитевидных конечностей, я ищу, ищу, ищу того, кто достоин Любви, но неизменно – неизменно – меня отбрасывает обратно в эту немую и полуслепую темницу, это разнесчастное, неловкое, разваливающееся тело, которое мне не удается никакими силами пробудить к жизни! – это создание, что не в состоянии двигаться, слышать, понимать. Создание, которому все безразлично!

– Выходит, ты и правда дух Амель? – спросил Рошаманд. – Или хочешь убедить меня в этом?

– Ах, в этой живой гробнице я наконец полностью начал осознавать себя, о да, в этом вакууме, в этой мрачной пустоте. И мне некуда, некуда деться!

– Амель.

– Я не могу завладеть ею!

– Амель.

– Приходи ко мне, пока больше никто не пришел, Рошаманд, прими меня в себя – в твое великолепное мужское тело, у которого есть глаза, и язык, и руки, и ноги, и все остальное. Скорее – пока этого не сделал кто-то другой, пока не подоспел какой-нибудь неразумный лихач, который обратит мою всевозрастающую силу против тебя!

Молчание.

Потрясенный, пораженный до глубины души, Рош застыл на стене, не в силах прийти ни к какому осознанному решению. Ветер хлестал его, бил в глаза, да так, что они заслезились. Амель. Священный Источник.

Много веков назад Акаша смотрела на него с высокомерным презрением.

«Я – Родник. Я – Священный Источник».

На севере собиралась буря. Рош видел ее, ощущал мчащиеся вихри, грозный напор ветра. Гроза уже близко – но что ему за печаль?

Взмыв вверх, навстречу леденящему холоду суровых небес, он набрал скорость и повернул на юг. Невесомый, могучий, грозный, он мчался к открытому океану.

Глава 15

Лестат. Милый дом

– Зачем тебе вообще вздумалось восстанавливать этот замок? Ты же можешь выбрать любой уголок земного шара! Зачем ты вернулся сюда, в эту дыру? Зачем нанял архитекторов, чтобы восстановить деревню? На кой черт тебе это все? Совсем спятил?

Любимая моя, нежная матушка. Габриель.

Она расхаживала по комнате, вызывающе засунув руки в карманы джинсов. Мятая куртка-сафари, распущенные белокурые локоны спадают по плечам мягкими волнами. Даже у вампиров прямые волосы становились чуть волнистыми после того, как их заплетали в косы.

Я не снизошел до ответа. Чем спорить, чем пытаться ее вразумить – буду просто радоваться встрече. Я так безнадежно любил ее – эту вызывающую манеру держаться, бледное овальное лицо, бесконечную женственность и очарование которого не могли заглушить даже глубинная холодность и бесчувственность. Кроме того, мне и так уже хватало пищи для размышлений. Да, чудесно, что она снова здесь. Да, я рад до глубины души. Горе, горе вампиру, что приведет за собой в ряды Тех, Кто Пьет Кровь, кого-либо из своей смертной семьи! Но сейчас в мыслях моих безраздельно царил Голос и ни на что остальное просто не оставалось места.

Итак, я сидел за антикварным письменным столом – прелестным образчиком мебели эпохи Людовика Пятнадцатого, закинув на него ноги, сложив руки на коленях, и просто смотрел на нее. А про себя гадал – что же предпринять, как распорядиться тем, что я знаю, что чувствую?

Стоял великолепный закат. Точнее, уже догорал. За окном виднелись очертания наших родных гор. Звезды тянулись с неба, силясь коснуться темных вершин. Чистая, идеальная ночь вдали от шума и грязи большого мира. Лишь отдельные голоса долетали сюда от горстки домов и магазинчиков крохотной деревушки на горной дороге чуть ниже по склону. В комнате, что когда-то служила спальней, но теперь превратилась в просторную и изысканно украшенную гостиную, были лишь мы двое, более никого.

Мои зеркала, ажурные узоры золотом по красному дереву, фламандские гобелены, персидские ковры, хрустальные люстры.

Замок и в самом деле разительно переменился. Все четыре башни достроены, множество комнат отделано заново, всюду проведено электричество и центральное отопление. Что до деревушки внизу – она была совсем крохотной и существовала еще лишь за счет краснодеревщиков и прочих мастеровых, занятых реставрацией замка. Сюда, в этакую глушь, не заглядывали даже туристы, а уж об остальном мире и говорить нечего.

Зато чего тут было вдоволь, так это тишины и уединения – благодатной тишины, какая возможна лишь вдали от больших городов, вдали от шума Рима и Клермон-Феррана. И повсюду вокруг – благодатная красота зеленых полей и нетронутых древних лесов. Сколько бедняков когда-то боролось тут за кусок хлеба или кусочек мяса! Не то теперь. Несколько десятков лет назад новые скоростные трассы соединили горные просторы, одинокие вершины и потаенные долины Оверни с остальными частями страны – а вместе с дорогами пришли неизбежные технологические дары и новинки современной Европы. И все же моя родина до сих пор оставалась самым малолюдным районом Франции, а возможно, и всей Европы – мой укрепленный замок не был даже указан на картах, а попасть сюда можно было лишь по частной (и прегражденной тяжелыми воротами) дороге.

– Противно видеть, что ты вернулся назад, – заявила Габриель, отворачиваясь к окну. Поток света обрисовал ее стройную миниатюрную фигурку. – Но ты всегда делал, что хотел.

– Вместо чего? – парировал я. – Мама, в этом мире нет таких понятий, как «вперед» или «назад». Мое возвращение сюда стало шагом вперед. У меня не было дома, зато было сколько угодно времени, чтобы спросить себя – а где я буду чувствовать себя как дома. И вуаля! Я здесь, в замке, в котором родился на свет и который вполне неплохо сохранился, хоть и погребен нынче под слоями новой штукатурки и украшений. Я смотрю на горы, где охотился еще мальчиком – и мне все это нравится. Это Овернь, центральная часть Оверни, где я родился. Таков мой выбор. И хватит об этом.