Принц Лестат

Еще как-то раз тут побывала сама грозная Сиврейн – хотя он лишь краем глаза заметил ее в старой дубовой роще, что росла в низине на южном берегу небольшого островка. Да-да, он не сомневался: это была именно Сиврейн. Именно такой ее всегда и описывали – в роскошном и ярком развевающемся одеянии, отделанном золотом.

Спустившись в долину, он поискал нежданную гостью, но тщетно. Она исчезла и, насколько он знал, более никогда не возвращалась.

Однако в другой раз, когда он в полном одиночестве вел свою яхту по бурным волнам близ ирландского побережья, он снова заметил Сиврейн: она смотрела на него с высокого утеса. Рош хотел было бросить якорь и поспешить к ней. Он послал ей мысленное сообщение. Однако вампиры, созданные в первую тысячу лет, плохо умели пользоваться телепатией – или же не умели вовсе. Ответного приветствия Рош так и не дождался. Да и сама Сиврейн тоже исчезла. После этого случая он обшарил всю Ирландию, но так и не обнаружил ни единого ее следа, ни даже намека на то, что она была там или жила в каком-нибудь вампирском клане. А ведь все знали, что великую Сиврейн всегда окружало множество иных женщин-вампиров, этакий женский клан.

Больше ни один вампир здесь не бывал. Остров как был, так и оставался царством Рошаманда. Он не завидовал никому – ни эрудированному философу Мариусу, ни прочим аристократичным вампирам из ордена Красноречивых.

Да, он хотел бы познакомиться со всеми этими новомодными вампирами-поэтами. Да, надо признать, неплохо было бы сдружиться с Луи и Лестатом, однако не к спеху – он вполне может терпеть, выдерживать это томление, это желание много веков подряд. А через пару столетий, кто знает, может, ни Лестата, ни Луи уже и не будет на свете.

Да и то сказать – что за бессмертный этот Лестат? Он и трехсот лет вампиром не прожил! Такого и бессмертным-то по-настоящему еще не назовешь. Слишком многие вампиры гибнут в этом возрасте и чуть старше. Так что да, стоит выждать еще немного.

Что же до Армана… Армана он будет презирать до конца своих дней. Вот кого он убил бы с превеликой охотой. Опять же, и с этим вполне можно подождать, но последнее время Рошу нередко приходило в голову, что час отмщения уже близок. Будь Рошаманд еще во Франции в то время, когда Арман объявился там и возглавил Детей Сатаны, он бы убил его уже тогда. Но в тот момент Рош уже давно покинул те края. Пожалуй, лучше было бы ему тогда и вернуться. Разорить нечестивый парижский шабаш. Рош всегда считал, что рано или поздно какой-нибудь древний вампир так и сделает – но, как оказалось, ошибался. Конец Детям Сатаны положил только Лестат, да и то не силой, а новыми методами.

Ах, думал Рош теперь, но я же тут, в своем королевстве. Разве все это безумие захлестнет мои берега?

Даже охотясь в Эдинбурге, Дублине или Лондоне, он всегда мечтал скорее вернуться домой, в тишину, покой и неизменность.

И вот теперь этот негодяй, этот Голос, угрожал его покою и независимости.

Он давно уже вел беседы с Голосом – хоть и не желал признаваться в том Бенедикту. И сегодня буквально кипел от ярости, от злости на Голос за то, что Бенедикт подвергся опасности.

– Но что помешает ему проникнуть и сюда? – тем временем вопрошал Бенедикт. – Что помешает ему найти меня здесь, как он нашел всех прочих, кто пытался сбежать? Он ведь испепелил на месте многих вампиров моего возраста.

– Не совсем твоего, – поправил Рошаманд. – И не обладающих такой кровью, как ты. Со всей очевидностью можно сказать, что там действовал какой-то древний вампир, раб Голоса. И когда стены разлетелись, он поливал вас огнем. Если все остальные вокруг тебя сгорели, значит, он прекрасно видел тебя. Был с тобой в одном здании, совсем рядом. Но не смог тебя убить.

– Когда этот Голос со мной разговаривал, то говорил совершенно ужасные вещи, – промолвил Бенедикт. Он слегка пришел в себя и снова выпрямился на стуле. – Пытался сбить меня с толку, заставить думать, что это мои собственные мысли, что я его слуга, что я хочу ему служить.

– Ступай, смой кровь с лица, – велел Рошаманд.

– Рош, почему тебя всегда волнуют такие мелочи? – взмолился Бенедикт. – Я же страдаю. Испытываю ужасные муки, а тебя только и интересует, не в крови ли у меня лицо и одежда.

– Ну ладно, – вздохнул Рошаманд. – Рассказывай. Что я должен, по-твоему, знать?

– Это создание… когда оно говорило со мной… в смысле, еще до пожара…

– Несколько ночей назад.

– Ну да, тогда. Этот Голос велел мне сжигать остальных вампиров. Сказал, он не сможет обрести силы, пока их не уничтожат. И хочет, чтобы я убивал ради него. Сказал, я должен быть готов за него хоть в огонь кинуться.

– Ну еще бы, – тихонько засмеялся Рошаман, – он и мне такую же напыщенную чушь нашептывал. Очень уж высокого он о себе мнения. – Он снова засмеялся. – Начинал он, правда, не со столь пафосной ноты. Сперва просто: «Убей их. Посмотри, что они с тобой сделали».

Он снова никак не выразил обуревающего его гнева. Да как он смел, этот Голос – после всех задушевных бесед, что вел с Рошамандом – включить Бенедикта в список тех, кто предназначен на убой? Способен ли Голос видеть глазами Роша? Слышать его ушами? Или только и может, что сидеть у него в мозгу и болтать, болтать, болтать без остановки?

– Да, но потом он снова завел эту песню, что, мол, приходит в себя. Что он имел в виду? – Бенедикт ударил кулаком по старинному дубовому столу. Лицо у него сморщилось, точно у обиженного херувимчика. – Кто он такой?

– Прекрати. Помолчи-ка теперь и дай мне подумать.

Рошаманд снова уселся в кресло подле каменного очага. Языки пламени весело плясали, раздуваемые холодным ветром, что врывался в незастекленные окна.

Рош много недель подряд беседовал с Голосом. Но последние пять ночей Голос молчал. Быть может, он не в силах выполнять две задачи одновременно? Быть может, овладев разумом какого-то бедолаги и заставляя его жечь соплеменников, он уже не в состоянии вести с Рошем любезные беседы – ни в тот момент, ни даже в тот же вечер?

Пять ночей назад Голос сказал:

– Только ты один меня и понимаешь. Только ты один понимаешь власть, жажду власти и то, что лежит в самом сердце этой жажды.

– И что ж это? – спросил Рош.

– Ответ проще простого, – хмыкнул голос. – Тот, кто жаждет власти и могущества, делает это, чтобы не подчиняться власти и могуществу всех остальных.

А потом пять ночей тишины. И кровавая резня по всему миру. Бенджи Махмуд вел передачу все ночи напролет, а когда в знаменитом особняке «Врата Троицы» в Нью-Йорке наступал день, записи этих передач повторялись и повторялись, автоматически – чтобы их могли послушать вампиры из других частей света.

– Возможно, пора мне самому выяснить, что там происходит, – промолвил Рош. – А теперь слушай меня. Я хочу, чтобы ты пошел вниз, в подвал, и так там и оставался. Если вдруг какой-нибудь одичалый посланец этого существа приземлится в нашем зимнем раю, там, внизу, ты будешь в полной безопасности. Оставайся там до моего возвращения. Остальные вампиры по всему свету принимают равно такие же меры предосторожности. В подземелье тебе ничего не грозит. А если этот Голос снова к тебе обратится – что ж, попытайся узнать о нем как можно больше.

Он отворил тяжелую окованную железом дверь в спальню. Надо еще переодеться для путешествия. Тоже докука!

Но Бенедикт последовал прямо за ним.

Огонь в спальне почти уже угасал, в камине завораживающе мерцали угли. На окнах тяжелые красные бархатные шторы, старинный дубовый паркет устлан шелковыми и шерстяными персидскими коврами.

Рош стянул рясу и отшвырнул ее в сторону, но тут Бенедикт ринулся к нему в объятия, прижался, зарылся лицом в шерстяную рубаху Роша. Тот возвел глаза к потолку, думая, что теперь и его одежда пропитается запахом крови.

Но разве сейчас это имело хоть какое-то значение?

Крепко обняв Бенедикта, он увлек его за собой к ложу – массивной и широкой кровати эпохи последнего Генриха. Роскошное ложе с резными узловатыми столбиками балдахина. Рош с Бенедиктом любили вместе валяться на нем.