Пятьдесят девственниц (СИ)

День для тех мест, где проходила наша армия выдался до чрезвычайности погожий. С болотистых низин тянуло гнилостным запахом и надрывались в безудержной какофонии жабы, но на небе не было ни тучки. Моросящий неделю дождь закончился и вместо грязи под ногами была потрескавшаяся от полуденного зноя корка земли. Идущий с болот ветер приятно холодил лицо срывая с наших голов армейские шляпы с пышным плюмажем.

Так вот подошли мы к левому берегу Вонючей реки, чьи воды величественно неслись ко Внутреннему морю по широкому, чуть не в триста шагов, руслу.

Поскольку полк наш, спустившись с гор, соединился еще с двумя королевскими полками, каждый из коих пересек гряду своим путем, оказались мы на бреге сем целой бригадой.

Тут же началась суета, забегали вестовые, завопили сержанты, по всему видно было, что части наши готовятся к переправе. Вскоре на нескольких утлых челнах к противоположному берегу отправился дозор и, по истечению часа, воплями и флагами просигналили, что путь свободен. Воинство наше тут же устремилось на ту сторону.

Мы, состоявшие при полковых метательных машинах, знали, что наш черед придет, как обыкновенно, последними, а по сему, благоразумно использовали эту передышку для сна. От того и не сразу поняли, что, собственно, произошло.

Хмуро бодрствовавшая над нашими позициями Глазки рассказала потом, что из высоченного кустарника, что был не далее двух миль по обе стороны от места переправы выскочило сразу не менее семи тысяч людей-ящеров. Свирепые эти создания с воем и дикими воплями стремглав помчались к нашему полутора тысячному воинству, которое было столь ошеломлено неожиданностью атаки, что враз оказалось отсечено от берега.

Паника же на нашем берегу случилась тем большая, что остались здесь в большинстве своем обозные да немногие штабные повозки. И, к чести своих сослуживцев, должен заметить, что лишь мы, метальщики, сохранили присутствие духа, тут же изготовив машины к бою.

И, хотя, огромная стрела выпущенная из нашей баллисты не долетела до противоположного берега, все же изрядное количество свинцовых и каменных ядер, запущенных посредством катапульты, расстояние это перекрыло. Правда, упали эти снаряды как раз в середине наших полков, только-только пытающихся сформировать некое подобие боевого порядка, чем увеличили сумятицу, зато я сразу понял, как нужно подбить под полозья клинья, чтобы следующий выстрел был верным.

С руганью и божбой принялся я руководить метальщиками, заметив, что Глазки куда-то исчезла, а, значит, ответственность за бой возложена на меня. Следующим выстрелом стрела баллисты как раз упала в центр наших войск, ядра же катапульты изрядно перелетели место побоища. А иным, чем «побоище» словом назвать творившееся на правом берегу реки я не решусь.

Абсолютно нагие, покрытые лишь своей чешуей, люди-ящеры, каждый из которых был вооружен обтянутым кожей щитом да коротким, в три локтя копьем, дрались жестоко и беспощадно. Если учесть, что из длины копья локоть приходился на кованый стальной наконечник, то товарищам нашим приходилось несладко. Тем более, что сгрудившись, будто стадо баранов и лишенные возможности использовать тяжелые армейские арбалеты, вынуждены были они сражаться в рукопашную с семитысячной ордой противника. Вот уже наших осталось не более пятисот…

— Эй, метальщики! — возвестила Глазки, вновь оказавшись на позициях. — На берегу достает повозок, чтобы запрячь их и бежать прочь отсюда. Ящеры скоро переправятся и нам несдобровать. Фонарщик, Трина, Гарл! Ко мне!

Сама она уже возвышалась посреди легкой штабной колесницы, на козлах которой сидел Кривой.

Дважды повторять не пришлось и те из наших, которым посчастливилось остаться на этом берегу, разбежались во все стороны. Мы же со всей поспешностью заняли место в экипаже и принялись нахлестывать лошадей.

Двух дней не прошло, как те домчали нас до недавно пересеченной горной гряды и мы, как люди здравомыслящие, на кручу лезть не стали, а поехали в обход. И верно, не было тут ни заслонов, ни даже вражеских постов, посему беспрепятственно добрались мы почти до самых бывших границ земель порта Жемчужного, где и устроили совет.

Прежде всего, Глазки и Кривой продемонстрировали нам сундук с полковой казной, который, пользуясь всеобщей неразберихой прихватили во время отступления, что было, при нашем безденежье, весьма кстати. Потом поделили деньги пополам, так как участвовали в сем славном предприятии лишь они двое. Затем ватага наша разделилась: Кривой, взяв свою долю и одну лошадь, отправился в Жемчужный, мы же, учитывая мое нежелание появляться в тех краях, запрягли в повозку оставшихся трех и решили попытать счастья в нейтральных землях.

Тянулись они на западе, совсем неподалеку, а по Гладкой реке спуститься оттуда легко можно было в Лесную глушь, место совсем неисхоженное и от бурных конфликтов Внутриприморья далекое. Если и забирался туда кто из нашего Королевства, то лишь миссионеры. Местные же власти им в этом не препятствовали.

106

На побережье Гладкой реки встретили нас сперва не гостеприимно. В основном из-за того, что приняли за дезертиров, которые, как оказалось, бежали из королевских войск в преогромнейших количествах и ужасно обижали при этом местное население.

Но, увидев, что за все платим мы чистым золотом, относиться стали сразу весьма радушно. Так что без проблем закупили мы все необходимое для нашего дальнейшего путешествия: крытую тентом лодку под парусом, изрядную толику припасов, рыболовные снасти, да несколько мехов вина.

Путешествие поначалу проистекало весьма гладко и безоблачно, потом же, закинув в мутные воды рыболовную снасть, обнаружили мы, что река кишмя кишит зелеными созданиями, шага по четыре длиной каждое, с зубастыми прожорливыми пастями. Чудища эти были столь свирепы, что не раз вгрызались и в самый борт нашего утлого суденышка выдирая из него преогромнейшие куски.

К тому же по всем берегам, мимо коих мы плыли, торчали окрест колья с насаженными на них человеческими черепами и я уже начал задумываться, столь ли благоразумно мы поступили, не отправившись в давно всем нам знакомый порт Жемчужный. Как вдруг случилось событие разом все переменившее.

Мы мирно плыли по реке, пытаясь на скудном огне сварить что-нибудь более или менее питательное из кожаных моих сапог, ибо сапоги Крикуна мы доварили вчера, но тут на берегу возникло десятка два дикарей обоего пола, кои стали оглашать окрестности неимоверно громкими криками. Как и положено людям цивилизованным мы, по началу, на вакханалию эту внимания никакого не обратили.

— Вот странно, — сказала минут через пять Глазки. — Они выкрикивают имена наших Богов.

— Кадастр!.. Кадастр!.. — донеслось в это время с берега.

— Во истину Кадастр! — возгласил я поднимаясь со своего места за рулем лодки. Вопль восторга с берега был мне ответом.

Глазки и Крикун тут же бросили грести.

— Не есть ли это знак, что аборигены цивилизованны и не являются нам опасными? — спросила она.

— Не знаю чего это знак, но давайте пристанем к берегу, — ответствовал я, ибо питаться четыре дня к ряду варенными сапогами счел себя не в силах.

О, чудо! Дикари и далее приветствовали нас самым достойнейшим образом и, непрерывно выкликивая имена утвержденных Кадастром Богов, препроводили к огромнейшему строению плетеному из лиан и прутьев, возвышавшемуся в центре их сельбища.

Тут же на шум их восторженных кликов выступил из оного строения немолодой уже ликом муж весь облаченный в странное одеяние из огромных листьев произрастающих в этой местности древ. Листья были креплены между собой клейким соком местных растений.

— Приветствую вас, путники! — благочинно обратился он к нам. — Как попали вы в эти далекие от цивилизации места, где призван я нести кротким чадам сим свет истинной веры.

Покуда я призадумался, как бы половчее на этот вопрос ответить вперед нашей компании почтительно выступила Быстрые Глазки.