Познание французского языка (СИ)

Хотя и оно не ее, но она, именно так и почувствовала себя, словно это милое и прелестное дитя как будто бы стало ее, которое она только что родила. Все это отразилось на ее лице и умиротворенной позе.

Все соединилось, наконец-то и инстинктивно приобрело потерянный ранее для нее смысл в жизни. Все! Теперь она кормила дитя! Вот мать и дитя, а все остальное — ничто!

Мы не чувствуем протекание крови в наших жилах, а вот молоко, что с каждыми секундами убывает, то она почувствовала и ощутила сразу же, это было видно по выражению наслаждения на ее лице. И нам, даже показалось, что она чувствовала, как по невидимым и неощущаемым каналам из ее молочных желез, что все это время только наливались и томились, из них, из самой середины мягких и вздувшихся венами тканей груди, из нее потекли волшебные ручейки…

Дитя сосало из нее молоко, и она это блаженное состояние испытала, потому, как закрыла глаза и тихонечко стала покачивать дитя…

Интересно, а что она ощущала?

Когда она, наконец-то, оторвала свой взгляд от личика ребенка, то впервые осознала и увидела, что она не одна.

Напротив ее сидели и улыбались все! И такой счастливый отец ребенка, и его мать и его отец, которые подобрали и купили ее — для кормления их малыша. Да, именно так, купили для такого употребления, как матери кормящей.

Они смотрели, замерев, то на дитя, то на нее, а она сидела перед ними с обнаженной грудью и не видела никого, а только, сквозь каплю слезы, что навернулась у нее на глазах, увидела расплывчато их очертания напротив себя. И ей не было никакого дела до всех, она просто сидела и кормила дитя…

Эту неделю, как она родила, так изменили ее мироощущения и не потому, что была вынута из-под земли, а потому, что с ней произошло великое таинство природы — женщина родила!

Никогда потом и ничего подобного не могло сравниться с этими дикими и просто животными ощущениями деторождения…

Сначала она беспокойно ожидала, потом неясность, а затем, первые схватки, с дикими болями раздвигания и желаниями их прекратить и забыть, а потом, ожидание их нового нарастания…Да, что там говорить? Того, что случилось, того, не запомнить и всего невозможно вспомнить, потому как, весь окружающий мир исчезает тогда для женщины и у нее остаются только самоощущения и созерцание в глубь себя, такого не понятного в тебе и не объяснимого рождения из тебя человеческого дитя…

И вот эти ощущения не человеческого, а животного, те, словно нас, сводили с ума!

И рожающая женщина она такой и становится, частью того, что называется матушкой-природой. Во время родов ты уподобляешься животному и делаешь, нет, за тебя все проделывает природа, а ты уже не в силах того изменить и только подчиняешься ей.

А ведь, не подчиниться никак нельзя, все равно ведь, балансируешь на грани… Вот твоя жизнь, вот жизнь только что нарождающегося дитя и ты не смеешь выбирать, ты не в состоянии ничего осмыслить, понять и только ждешь, ожидаешь конца и начало рождения тобой человеческого дитя…

Точно так было и у нее. Она была, в те часы, словно полоумная, все стонала, пугалась и вскрикивала от боли схваток, никак себе ранее этих ощущений не представляя. А то, матушка-природа, раздвигала ей бедра, поворачивала первым оборотом дитя и направляла его к выходу на белый свет. Потом, снова у нее начались схватки, потом потуги…

Дитя, по велению матушки-природа, сделало еще поворот и устремилось из нее… Она этот момент поняла и почувствовала, напряглась, желая его выдавить, выпустить из себя… Глаза ее обезумели, она закричала страшно и в голос…

А теперь послушаем ее, так как она родила и мгновенье после того…

А потом я, вместо радости того, что отмучилась, родила я испытываю шок! Во мне тогда все обострилось и так, что я ничего не слышу, а хочу услышать только голос моего ребеночка!

Я жду его вскрик и его голосок, секунды …Секунды бегут, а я его все не слышу…

А мне, что-то такое говорит старуха, а я ничего не пойму, да и не хочу другого слышать и я в изнеможении шепчу…

— Кто, кто у меня? Почему, я не слышу его? Покажи моего ребеночка?

Потом, ее слова, как страшный, оглушающий удар и словно мое умирание. Так было у меня.

Потом, меня охватила такое безразличие, апатия и мне не до всего. Я стала рабой своих опустошительных ощущений никчемности…

Ощущений того, чего я не смогла довести до конца и того, что ждала, оно не состоялась и тому — я вина! Все! Я умерла, хотя и жила в теле, полумертвой женщины.

И вот теперь, я ожила!

Дитя пососало еще и отпало само от груди, сомкнув аккуратненький ротик. Все! Она необычайно обрадовалась и подумала про себя…

А ведь, это я дитя накормила! Я! Я его и своим молоком! Это я, я это сделала…

— Заберите ребеночка, пусть дитя поспит, — сказала как-то повелительно и спокойно, обращаясь ко всем.

Они переглянулись, а потом мать, первая поднялась, склонилась надо мной и осторожно приподнимая, отняла из-под груди своего внука.

Я тронула груди рукой…Одна грудь заметно опала, а вторая, меня распирала…

— Через час, снова приносите дитя, я его покормлю со второй груди, вон, как она налилась?

И не стесняясь их, раскрылась, показывая, какая она налитая и у меня словно каменная…

— Да, да наша кормилица — засуетился их сын, пойдемте, приляжете и отдохните пока. А что вам принести, чая, молока? Говорят, что кормящей матери больше всего…

— Горячего чая с молоком, пожалуйста, — сказала, закрываясь, вставая, и уже поворачиваюсь, чтобы идти в свой подвал, как его отец.

— Нет, милая, не туда, идите за мной, вы теперь рядом с малышом и мы не позволим вам…

— Куда, туда? Простите, мне надо…

— Ах, вам вон туда, там, за второй дверью, — и когда я уже шла, он мне в спину, опомнясь, и наконец-то…

— Благодарю вас! Будьте здоровы и кормите нашего наследника! Простите, а как вас…

— Марина… — сказала, скрываясь за заветной дверью…

С этого момента ко мне совсем по другому: почет и уважение, милое, теплое участие и дружеское отношение во всем что я прошу сделать для малыша и меня.

На втором кормлении я ему даже позировала, он меня с малышом на руках фотографировал, как я его кормлю.

И я, после своего первого кормления, несмотря на страшную и валящую усталость, села в своей новой комнате перед зеркалом, причесалась впервые, за все это время…

— Ну, что, бродяга? Кажется, больше не надо ничего, я тут пока что останусь, пожалуй…

Потом потянулись однообразные будни: кормление сутками и по часам, уход за ребенком, сон, еда и все я делаю, как автомат. Правда…

Сначала я не поняла ничего, думала, это от того у меня, что я кормлю чужого ребеночка и все еще не успокоилась…Потом, понемногу с каждым кормлением я все яснее стала это ощущать.

Поначалу не могла даже себе признаться, что я вместе с кормлением испытываю такое возбуждение…

Нет, не эмоциональное, а иное, ранее мною уже испытанное. И я, в первое время, напуганная всем, не могла себе признаться, что я сексуально возбуждаюсь каждый раз, когда кормлю ребеночка. Я даже мысли такой ранее не допускала, а сейчас?

Неужели, корила себя, я стала настолько распущенной, что я даже на ребеночка возбуждаюсь? Да как такое возможно вообще?

И пыталась подавить в себе эти ощущения, но….

Поначалу, пока была в тревоге и переживаниях, своих тяжелых воспоминаний я и мысли никакой насчет себя не допускала…А потом, вместе с осознанием своего значения в их семье, я стала поглядывать по сторонам.

Сяду, ребеночка кормлю или ношу его по дому, а сама наблюдаю, что вокруг у них происходит. Ага, не все так, как казалось, оказывается, я кормлю ребеночка, брошенного чьей-то непутевой матерью. Потому, как вижу все время их сына в такой озабоченности и задумчивости.

Я попала в семью банкиров: отец и сын, ах, да не будем уточнять! Разве же в этом главное? Главное, что началось потом.

А началось с того, что я за неделю заметно поправилась, стала обретать прежние формы. А, что вы хотите, пила и ела, сколько хотела и влезет!